Мазур подшиб его ударом по лодыжке, схватил за кисть, развернул и припечатал усатенькой физиономией к полированному письменному столу, в ящиках коего субъект начал было рыться. Тем временем Кацуба в темпе вихря заглянул в другие комнаты, замер, словно что-то вспомнив, рванул в коридор - но там уже грохотали удалявшиеся шаги, внезапно с адским звоном вылетело стекло, судя по звуку, изрядных размеров.
"Витраж на лестничной площадке, - вспомнил Мазур, прижимая пленника мордой к столу. - Точно, этот гад его с разлету вышиб, там первый этаж, невысоко, захочешь унести ноги, еще не то сделаешь..."
И тут же в чинных, тихих коридорах стало невероятно шумно.
Сначала появился давешний штатный топтун, чья усатая толстая физиономия была прямо-таки озарена охотничьим азартом и осознанием собственной значимости. Он решительно отодвинул Мазура с великолепным презрением профессионала к жалким любителям, перенял у него пленника, отступил на шаг, окинул добычу затуманенным взором художника, выбирающего место для первого мазка, - и нанес такой удар, что по кабинету пошел звон, а видавший виды Мазур невольно охнул.
Пленник моментально перешел в состояние полной аморфности, бесчувственно распростершись на полу. Топтун полюбовался делом своих рук, по-птичьи склонив голову к плечу, заломил воришке конечности за голову и молниеносно сковал большие пальцы крохотными блестящими наручниками. Послал Мазуру взгляд, означавший определенно нечто вроде: "Учись, раззява!" и, надувшись, как павлин, хлопнул себя по груди:
- Депто де насьональ гуардиа, сеньор!
- Еста бьен, - с трудом подбирая слова, прокомментировал Мазур. - Грасиас ...
- А сус орденес, сеоньор! - важно и непонятно ответил тот.
Тут появилась целая процессия - двое полицейских в форме и коричневых ремнях, здоровенный лоб в цивильном, но с приколотой к широкому поясу бляхой ДНГ, Франсуа, уже знакомый Мазуру главный менеджер, в растерянности воздевавший руки и причитавший столь недвусмысленно, что и без перевода было ясно: он, бедолага, призывает небо в свидетели, что в их почтеннейшем заведении такой пассаж произошел впервые. В арьергарде маячили еще какие-то удрученно-перепуганные субъекты в униформе отеля.
Начавший было оживать пленник получил еще раз - на сей раз от лба в цивильном. Началась долгая канитель с писанием протоколов, извинениями полицейских чинов, писком их сотовых телефонов, оживленных переговоров с частым употреблением слов "дипломатико руссо", загадочно-деловым появлением и быстрым исчезновением мрачных личностей в форме и в штатском, словно штамповавшихся молниеносно некой скрытой за поворотом коридора машиной, жалобными стенаньями главного менеджера, взывавшего к вековой славе отеля и пресвятой мадонне, деве сантакрочийской...
Наконец все кончилось. Исчезли мрачные чины, прихватив с собой полумертвого от ужаса пленника и кидая на него нетерпеливые взгляды гурманов, удалился на пост топтун (в уголке получивший от Кацубы зелененькую бумажку с ликом не самого дешевого президента), дольше всех на сцене продержался главный менеджер, но и от него в конце концов удалось отделаться, заверив, что знатные постояльцы понимают всю уникальность ситуации, но зла не держат и не собираются съезжать, равно как и распространять унизительную для престижа отеля информацию.
Примерно через полтора часа Мазур вновь сидел со спутниками в том же "линкольне", неизвестно куда плывшем по ночному городу. Заезженный оборот, конечно, но столица и в самом деле сияла мириадами огней, радужным разноцветьем реклам, над фонтаном, помнившим еще Боливара, сплетались лазерные лучи чистейших спектральных оттенков, а толстенные плети винодука были освещены собранными в загадочные вензеля гирляндами лампочек.
- Хвоста нет, - доложил шофер.
- Еще бы, - удовлетворенно хмыкнул Франсуа. - После давешнего переполоха они на всякий случай подальше отодвинулись...
- Второй-то ушел, - сказал Мазур.
- И хрен с ним, - беззаботно ответил Франсуа. - Из того, что имеется в тенетах, быстренько выдавят все, что знает... В общем, ручаться можно, что ничего особенного он не знает, пешка дешевая, но ниточка потянется, и конкуренты наши на время притихнут...
- Это обязательно было его брать? - спросил Мазур.
- Кирилл, я же вас не учу, как работать на глубине... - сказал Франсуа предельно мягко, но все равно это прозвучало легкой недвусмысленной выволочкой.
- Извините.
- Глупости...
- Был еще вопрос, но не знаю теперь...
- Отчего же. Спрашивайте.
- А не мог этот агрессор оказаться человеком из ДНГ? Или иной аналогичной конторы?
Рассмеялись все трое - и Франсуа, и Кацуба и немногословный шофер.
- Ну что вы, так дела не делаются, - сказал Франсуа. - Они здесь не дураки.
В любой стране тайная полиция накопила огромный опыт по незаметной проверке постояльцев. Создается совершенно невинная ситуация, очаровательная горничная или ненароком забредший водопроводчик потрошит чемоданы и ящики стола с наработанной сноровкой, и у него обязательно есть надежное прикрытие, полицейских профессионалов внезапным возвращением в отель почти никогда не накроешь. Успели бы вывести своего человека из неприятной ситуации. Нет, это сторонний, уверенность железная. Кстати, имейте в виду, когда мы приедем в "Голубку" - за столиками не следует особо распускать язык, народ там случается всякий, да и не прикормленные заранее топтуны порой забредают, но в будуаре у Кончиты можете держаться свободно. Девочка надежная, проверенная, да и апартаменты всякий раз детекторами обшариваем...
- Кончита, конечно, девочка проверенная, - со смешком бросил Кацуба.
- Это ты в смысле вечера?
- Ну не в отель же возвращаться, - не моргнув глазом, сказал Кацуба. - Да и Каперанга надо подлечить, чтобы в другой раз привидения не ме-рещились.
- Ладно, - подумав с полминуты, кивнул Франсуа. - Я и сам, судари мои, впервые попадаю в столь роскошную ситуацию, словно скроенную по голливудским шаблонам. Надо использовать случай на всю катушку - а то в следующий раз, чует мое сердце, буду ползти где-нибудь по пустыне с сухою корочкой в кармане... Влево, Рик.
- А то я не знаю, - проворчал шофер.
Они оказались в новой части города, современнейшей, роскошной и насквозь безликой широченная улица с фонарями, словно позаимствованными из фантастических фильмов, довольно приличные для Латинской Америки небоскребы, стекло, сталь, игра бликов на гигантских гранях высоченных кубов, призм и параллелепипедов, нервическое мельтешение реклам, река лаковых автомобилей... Мазур ощущал себя киногероем-и фильм был отнюдь не шедевром.
Машина свернула с широченной авениды, обогнула небоскреб из голубоватого стекла, сделала пару лихих поворотов - и они оказались в довольно тихом уголке. Эвкалипты, перемежавшиеся какими-то высокими, густыми, неизвестными Мазуру по названиям кустами, подковой окружали небольшое кубическое здание явно современной постройки, но стилизованное под колониальный испанский стиль. Особого буйства красок и электричества не усматривалось - только над входом сияли сине-красные буквы "La Paloma", продублированные для тех, кто не владел испанским, силуэтом голубки из желтых неоновых трубок.
У входа было тихо и пусто. Правда, едва они подошли к высокому крыльцу, из двери моментально вышел высоченный субъект, красочно наряженный под гаучо, и выжидательно, словно бы невзначай, заступил дорогу, но после пары слов, брошенных Франсуа, живенько посторонился:
- Буэнас тардес, сеньорес... Внутри было не так уж просторно, но и не тесно, они вошли в зал, раздвигая позванивающие ниточки стекляруса, подскочил официант, опять-таки наряженный здешним ковбоем, только без широкополого сомбреро, провел к столику, очевидно, заранее заказанному.
Столиков было штук пятнадцать. Стоял полумрак, зал освещали лишь подсвечники на каждом столике и несколько настенных ламп, слева играли невидимые музыканты - даже Мазур, не будучи знатоком, сразу определил, что это живой оркестр, не пользующийся усилителями. Уютно, в общем. Полукруглая эстрада пуста и погружена во мрак. Рыдающая, невыносимо томная музыка тем не менее не мешала разговаривать, не била по ушам. Одернув непривычный смокинг, Мазур глотнул вина и подумал: "Франсуа прав, коли уж нежданно-негаданно привел бог оказаться в Эдеме, не грех и сорвать пригоршню плодов послаще, потом и в самом деле можешь оказаться в пустыне, даже без сухой корочки, которую заменит ящерица, - если только удастся ящерицу поймать..."
Публика подобралась чинная, с явным преобладанием сильного пола. Мазур посмотрел на стоявшие перед ним тарелки, мысленно почесал в затылке. Кацуба, не страдавший комплексами, задал вслух тот самый вопрос:
- Друг мой, а как всей этой фигней пользоваться?
- Начинайте с крайних ножей и вилок, - безмятежно посоветовал Франсуа. - Вы ж здесь уже бывали, я имею в виду континент...
- Эх, родимый, - печально сказал Кацуба. - Там, где я бывал, в основном жрут тамалес, зажав их в кулаке, а если что на тебя и капнет, собственным локтем вытирают... Опа! Ну-ка, вон к тем орлам прислушайтесь...
Мазур, притворяясь, будто рассеянно озирает зал, повернулся в ту сторону.
Шумная компания в четырех рослых мужиков средних лет, одетых, общем, элегантно, уже успела опростать с полдюжины бутылок - и один на чистейшем русском рассказывал анекдот про Красную Шапочку и серого Волка, отнюдь не годившийся для нежных детских ушей.
- ...а это не молоко, сказала Красная Шапочка и густо-густо покраснела!
Общий хохот. Вопреки классическим книгам и фильмам, у Мазура при виде явных соотечествен-ников в душе вовсе не расцвела пышным цветом ностальгия.
Вообще никаких особенных чувств не было. Да и в прошлом, в схожих ситуациях, чув-ствовал себя примерно так же - ничего, кроме легкого любопытства. Что поделать, не Штирлиц, по двадцать лет за пределами Отечества не сидел, потому, видимо, не успевал соскучиться по род-ным осинам...
Гораздо интереснее было другое ощущение - он впервые оказался внутри игровой доски. До сих пор, даже если и пребывал в чужой стране за-конно, пусть и под чужим именем, в чужом обли-чье, всегда был выключен из местной жизни. Разве что забредет мимоходом на особо колоритный местный базарчик или посидит в разрешенном кабачке. А теперь он оказался именно внутри, был одним из тех, кто имел полное право тут сидеть, вкушать сложные яства, косясь на сцену, явно предназначавшуюся для каких-то действ.
Это ощущение, разумеется, ничего не меняло и в его прошлом, ни, надо полагать, в будущем - просто-напросто было новым, чуточку будора-жившим...
Внезапно сухой рассыпчатой дробью затре-щали кастаньеты в умелых руках невидимых ор-кестрантов, сцена ярчайше осветилась, и по краю рампы, и над эстрадой вспыхнули ряды разноцветных лампочек, заметались лучи прожекторов.
Вереницей, лихо выстукивая каблуками чечетку - или как оно здесь называлось, - вылетело с дюжину танцоров. До сих пор Мазур видел такое только в кино - расклешенные брюки с рядами золотых бубенчиков и алыми вставками, коротенькие, выше пупа, камзольчики, красные широкие пояса, надвинутые на глаза жесткие широкополые шляпы.
Моментально умолкли звякавшие вилки и ножи, настала тишина. Под кастаньеты и стук бубнов показалась пара солистов - кавалер в том же тореадорско-киношном наряде и классическая Кармен: широченная пестрая юбка с воланами, белая кофточка с пышными рукавами, волна пышных черных волос...
Только когда они начали танцевать - прищелкиванье кастаньет, четкий стук каблуков, юбка вьется волнами, - до Мазура дошло, что мужчин на сцене нет ни одного, все поголовно - девушки в мужской одежде.
Очень скоро последовал сюрприз номер два - танцовщицы синхронно и ловко освобождались сначала от шляп, потом от поясов, камзольчиков, блузок...
Таким образом, что характер действа выяснился через пару минут. Дольше всех сохраняла целомудрие Кармен, но вот и она, сопровождаемая бесконечной трескотней кастаньет, в лихом кружении волчком оставила конец юбки в руках партнерши, оказались лишь в золотых туфельках и короткой развевавшейся блузке, очаровательно и невинно улыбаясь, прошлась в танце вдоль края рампы.
- Это что, бордель? спросил тихонько Мазур, - Да ты что, - фыркнул Франсуа. - Это не бордель. Это дорогой, закрытый, респектабельный и эксклюзивный бордель... Что делать, где-нибудь в консерватории наша теплая компания смотрелась бы не в пример подозрительнее, особенно если бы мы вздумали после концерта всем гамузом набиваться в гримуборную главной скрипачки...
На сцене в зажигательном танце кружили уже совершенно голенькие наяды, дриады и прочие сильфиды, декорированные лишь золотыми туфельками да бижутерией с крупными камнями, вполне возможно, и настоящими. "Мушкетеры" захлопали вместе с залом, во всю глотку изливавшим эмоции.
Потом обнаженные феи вереницей покинули сцену, и там тут же засуетились три девушки, ничуть не выпадавшие из общего стиля, - прикрытые лишь в самых интересных не только для секс-маньяка местах позолоченными ракушками скупых размеров. Судя по причиндалам, которыми они ловко уставляли сцену, вторым номером должен был выступить фокусник. Музыканты давно умолкли, и в зале стоял легонький гомон.
- Кирилл! А я все глаза проглядел, думаю, ты это аль не ты, потом подумал, что все-таки ты! Какими судьбами, оглоед?
Мазур оторопело поднял голову. Над ним с широкой пьяной улыбкой возвышался один из соотечественников, давешний рассказчик позоривших светлый образ Красной Шапочки анекдотов. Краем глаза Мазур видел, как подобрался Кацуба, как Франсуа нахмурил лоб, пытаясь принять решение...
- Каперанг, ты что? - уже с некоторой обидой тянул поддавший. - Ну ты что?
Кирилл! Мазур! Не узнаешь? Девяносто пятый, я год имею в виду! Дальний Восток, "Бе-20", это ж я вас вез на острова, мареманов! Ну? Майор Адаскин, морская авиация славного ТОФа!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10