Почему? Может, ему скучно стало или кушать захотел? Ничего подобного! Чтобы не быть свидетелем. Что молодое поколение хорошо научилось делать, так это смываться вовремя.
- Помогите ему, мальчики! Сколько можно так нервничать?- девушки повернулись и вопросительно смотрели на мужчин.
- Хм... Это прагрэссывная мысл,- Боря перешел на грузинский акцент, вскочил, принял позу партерного акробата и посмотрел на Олега.- Сыловой э-этюд! Ты, дрюг, на мэ-ня. Дэвочки занымают мэста на тэбе. Алле!.. Ну и что? Ну, шесть метров, а до него двадцать с гаком.
Он улегся обратно на камень и продолжал:
- У меня встречное предложение. Я даю перочинный ножичек, и девочки режут свои купальники на полоски. Из них они вяжут веревку. Веревку закидываем ему, чтобы привязал и по ней спускался. Это будет патриотический поступок в стиле Голливуда, а кроме того, эстетически красивое зрелище. Олег, у вас как единственного здесь иностранца, наверное, есть с собой фотокамера, а?
Олег признался себе, что этот симпатичный Боря из Одессы, при всей своей временной циничности, был почти прав. Может, пробираться меж камней километров пять до поселка и там пытаться организовать помощь? На это уйдет как минимум три часа. Столько времени мальчишка не продержится на узком приступочке не шевелясь.
А он там, наверху, замер. Сидел, стиснув губы, и держался онемевшими пальцами за остатки корней, из-под которых время от времени на лежавших внизу сыпались комочки сухой земли. Теперь весь пляж молчал и смотрел на мальчишку. Он чувствовал взгляды, старался собрать волю, и его отчаянное "Зачем я это сделал?" передалось всем, кто на него глазел. Олег понимал его. Уж если такое дело сотворено, остается надеяться на самого себя.
Наконец парнишка решился. Чуть приподнялся, обхватил руками выступ, повис на руках и опустился на один шажок вниз. Нога сорвалась. Пальцы задрожали от напряжения, впились в камни. Судорожно водил он слепой ногой по скале и наконец нащупал другой выступ. Он не смотрел вниз: внизу ничего радужного не светило.
Мальчик перехватился руками, сделал шажок и снова повис. Если сейчас камень отслоится - конец. В этом вся жестокая доброта Черной горы Кара-Дага: трещины в камнях, выдутые ветром и размытые дождями, видны со стороны неба, а когда лезешь, укрыты от глаз. Захочет Черная гора удержит, не захочет - отслоит камень.
Пляж молчал. Вылезли из воды те, кто купался, и тихо улеглись на горячих камнях. Парнишка сползал медленно, втягивая голову в плечи и замирая после каждого шага. Смертельный страх сводил мышцы, не позволял сделать следующего движения. Предыдущие лет четырнадцать мальчика опекали много разных людей, теперь он от них изолировался. Он один заведует собственной жизнью, распоряжается ею полностью. Один и больше никто. В этом редком случае смерть его тоже зависит только от него самого.
Девочки сжались в комочки и, прислонясь спинами друг к другу, задрали головы,- две хрупкие фигурки, смешные и беспомощные в своем сострадании.
- Бога нет!- произнес вдруг Борис.- Если бы он был, он бы подлетел и снял юродивого.
Его голос перестал быть ироничным и помрачнел.
Мальчик прополз обратно половину пути, и теперь предстояло самое трудное. Скала подкашивалась, дальше придется преодолевать земное притяжение иначе: нечеловеческим усилием загонять ноги под стену. А сил не осталось. От напряжения у него отвисли плавки и тело оголилось. Девочки скромно опустили глаза, но не уходили от скалы.
Перестал жевать сливы Борис. Добровольно распявший себя на скале юный Христос портил ему аппетит.
- Попробуем? Может, поймаем?- не выдержал Олег и, забыв, что должен беречь руки, пошел к скале.
Борис отрицательно покачал головой. Он словно приклеился к берегу клеем. Олег влез на камень, попытался дотянуться и подставить ладонь мальчишке под пятку.
Мальчишка сползал, извиваясь змеей и цепляясь неизвестно за что, потому что скала в этом месте была абсолютно гладкой. Было слышно, как он хрипит.
Все старались не смотреть, но подняли головы, когда страшно завизжали девочки. Оставалось каких-нибудь метра четыре, и он все-таки сорвался. Сорвался, слегка ободрал плечо Олегу и мягко шлепнулся, попав на песок между двух острых камней, не то бы сломал ноги.
Девочки подбежали к нему, схватили под руки. Он высвободился, встал сам. Отошел в сторону, лег на большой камень, спрятав свой поцарапанный и вымазанный в крови и пыли живот. Щенок был почти что целехонек.
Присев на корточки, девочки спустили воздух из подушечек, превратив их в сумочки, и, надев босоножки, засеменили к скале, вокруг которой предстояло перебираться вплавь, чтобы выйти из этой чертовой Змеиной бухты. Когда они скрылись из виду, Боря вскочил:
- Надоело! Хорошенького понемножку! Я дико извиняюсь... Надеюсь, мы еще до вашего отъезда увидимся. Я бы хотел записать ваш адресок: вдруг судьба закинет в Сан-Франциско...
И он двинулся догонять влюбленных в него девочек. Проходя мимо потрепанного скалолаза, Борис сильно смазал этому индивидууму по шее, и парнишка удивленно поднял голову. Включив на ходу транзистор, Боря дал джаз так, что стало слышно его маме, проживавшей в городе Одессе.
Немец решил, что еще немного покантуется у моря. Это был его последний день в Коктебеле.
Герой дня лежал на камне полуживой. Чтобы поддержать его морально, Олег подмигнул мальчишке, и тот, удивленный, подмигнул в ответ. Руки его свисали с камня, как плети. На ногтях запеклась кровь.
ВЛАДАН
Когда час пик, въехать в центр Сан-Франциско с северной оконечности залива непросто. Мост Голден Гейт - Золотые Ворота - запружен до предела. Машины то двигаются еле-еле, то останавливаются совсем. Мало кто из сидящих за рулем нервничает, но для Олега Немца это обычно вопрос жизни. Представьте себе скрипача, который выходит во время исполнения Фауст-симфонии Листа на сцену и объясняет дирижеру и зрителям:
- Sorry, я застрял в пробке.
И начинает играть с середины.
Сегодня концерта не было. Двигались они с женой на обед к приятелю, причем не вечером, а около четырех часов. Солнце уже склонялось в сторону океана. День, однако, был воскресный, все куда-нибудь ехали, пробка установилась раньше обычного. Нинель то и дело поглядывала на часы, поскольку после званого обеда вся честная компания русских эмигрантов собралась отправиться смотреть российский цирк, не так давно прибывший на гастроли в Калифорнию. Билеты были оплачены по телефону, о чем Олег и не подозревал.
- Другие живут как люди,- сказала Нинель, опустив солнечный козырек с зеркалом и подкрашивая губы.- Ходят регулярно в гости или, там, на концерты. Мы раз в сто лет выбрались и то приедем к шапочному разбору. Стоим, как идиоты, и глядим на тюрьму Алкатрас.
Тема эта была заигранной пластинкой. Нинели хотелось общения, зрелищ, а мужу - полежать на диване.
- Ну как мы можем ходить на концерты, если это моя работа?- Олег уныло произнес часто повторяемый рефрен.- Ведь те, кто служат в банке, не ходят вечером в банк развлекаться.
- Не надо в банк. Да тебя вообще никуда не вытащишь!
- Но в данный момент мы как раз и едем в гости.
- Так ведь выбрались раз в кои-то веки! И то только потому, что Мирон - твой близкий друг. Ты не мог отказаться... Надо же, все-таки сдал он этот сумасшедший медицинский экзамен!
- Каких-нибудь двенадцать лет - и он опять врач. Такова эмигрантская жизнь...
Вдруг поток двинулся. Они увидели, как справа полицейская машина вытолкнула на обочину застрявший грузовичок. Олег прибавил газу, и их "Бьюик" запетлял по серпантину парка Президио. Теперь уже недалеко.
Дом у Мирона Ольшанского был недавней постройки: гостиная, семейная, кухня на первом этаже - без перегородок, что для большой тусовки человек на восемьдесят весьма кстати, потому что съехался русский средний класс со всего Сан-Франциско, большей частью врачи. Гульба шла полным ходом. Публика, Олегу почти неизвестная, но между собой давно, видимо, знакомая, уже бродила по дому с бокалами и кружками, то и дело подкачивая насосом пиво из бочки.
- Нам обоим джин-энд-тоник,- сказала Нинель, с кем-то целуясь.
- Покажите того последнего, который стал наконец американским врачом,- крикнул Олег со смехом.
Но старый, еще российский друг Мирон Ольшанский уже спешил ему навстречу.
- С восьмой попытки!- сияя, сказал он и долго тряс Немцу руку.
- Поздравляю!- Олег похлопал Мирона по плечу.- Видишь, как здорово: меня скоро на пенсию попрут, а ты - молодой врач.
- У меня натуральный обмен: второй диплом приобрел - первые волосы потерял.- Мирон повернулся к гостям, ткнув Олега в спину.- Господа, для разнообразия я вам скрипача пригласил, а то вы тут на медицине зациклились.
- Скрипача? Где же его скрипка?
- Не видите, с ним жена - ее-то он и пилит.
- А концерт будет?
- Пусть сыграет в честь хозяина гимн Советского Союза или какой-нибудь другой реквием...
Олега втиснули между двумя симпатичными дамами, как теперь принято говорить, неопределенного возраста. Они, не спрашивая, стали заполнять Олегу рюмку и тарелку. Мирон увел Нинель на другой конец стола, который ломился от вкусных вещей, и предстояла трудная задача: решить, чего не есть.
Мирон между тем, счастливый от победы, гостей и алкоголя, продолжая неведомый Немцу разговор, крикнул:
- Тихо! Вы тут все пристрастны, особенно бывшие советские урологи и, по определению, не можете быть объективны. Давайте спросим человека нейтрального. Скажи, Олег, какой орган у мужчины главный?
Все за столом перестали громыхать вилками и посмотрели на Немца с ироническим прищуром. Олег не думал и секунды.
- Руки,- сразу сказал он.
- Почему - руки?- разочарованно, а может, и с презрением спросил кто-то.
- Не слушайте его: ведь он же скрипач!
- Скрипач? Значит, он всю жизнь перепиливает скрипку и никак перепилить не может. Выходит, и в его руках прока нет.
Олег понял, что в данной компании сказать "руки" было большой политической ошибкой: урологи сразу потеряли к нему интерес. Сделал это Олег по двум причинам. Во-первых, из чувства противоречия решил избежать того, что они хотели услышать, и, во-вторых, он был действительно уверен, что руки у мужчины важней головы, не говоря уж о прочих вещах.
- Мы все здесь узкие специалисты,- завершал дискуссию хозяин и посмотрел на Немца.- При всей нашей симпатии к музыке и к тому, что играть на рояле или скрипке удобнее двумя руками, мы лучше знаем, какой орган у мужчины главный. Давайте выпьем за предстательную железу!
И он опрокинул в рот рюмку.
- Не напивайтесь, ребятки, нам еще ехать развлекаться.
- Куда?- с тревогой спросил Олег и строго посмотрел на жену.
- Ой, Олежек,- затараторила Нинель,- совсем забыла тебе сказать: все купили билеты в цирк. В кои-то веки российский цирк на гастролях в нашей калифорнийской дыре. Тряхнем стариной, ну пожалуйста!
- А где это?
- В Окленде, отсюда полчаса.
Между тем гости, поглядывая на часы, стали группками и по одному выбираться на улицу и плюхаться в машины. Перепившие послушно пускали за руль жен и укладывались на заднем сиденье подремать. Те, кто не знали дороги, пристраивались в хвост тем, кто дорогу знал. Если на мосту Бей Бридж тогда вдруг возникла пробка, то произошло это только потому, что полсотни машин, принадлежащих одной компашке, жались друг к другу на хайвее в Окленд.
Там, возле парка, толпа людей уже двигалась пешком и на велосипедах к огороженной временным забором поляне. Народец победнее старался запарковать машины подальше, чтобы не платить за стоянку. Люди состоятельные, вроде гостей доктора-новобранца Ольшанского, въезжали вблизи цирка на дорогую парковку. Среди публики было много черных, поскольку цирк расположился в таком жилом районе, и, само собой, много детей. Тут пахло морскими водорослями, полынью и специями из соседних ресторанов. А в центре поля вырос купол, растянутый тросами. Гудели кондиционеры, накачивая под купол прохладный воздух. В вагончике продавали билеты.
Под куполом громыхнула такого качества музыка, переносить которую ушам Олега было трудно и даже вредно. Он не был в цирке, наверное, четверть века и, откровенно скучая, лениво блуждал глазами по сторонам. Люди простой породы, а их было вокруг абсолютное большинство, поедали зрелище, попкорн, мороженое и запивали все кока-колой и пивом. Любая американская аудитория, как известно, жизнерадостна и доброжелательна, прием русского цирка не был исключением. Зал то и дело вспыхивал аплодисментами, даже если на арене не происходило ничего выдающегося.
После парада, акробатов, дрессированных собачек, фокусника, который умело перепилил свою ассистентку в миниюбке и максидекольте, после вынутой из матрешки бескостной женщины, выделывавшей замысловатые акробатические фигуры на вращающемся в воздухе сверкающем шаре, шталмейстер возвел руки к небу и объявил следующий номер программы:
- А теперь, леди и джентльмены, перед вами - Владан!
Олег, до того момента слушавший вполуха, потряс головой, чтобы сбить сонливость, ибо был уверен, что ему почудилось. Зазвучало танго, мелодия которого ушла из памяти, но, оказалось, ушла не совсем. Горло у Немца сдавил спазм. Он стал жадно глотать кислород, будто воздух из-под купола цирка вдруг откачали.
- Повтори имя,- прошептал он жене.
- Владан, кажется, а что?
- Владан?!- выдохнул Олег.
- Тебе плохо?- с тревогой спросила Нинель.- Опять сердце поджимает? Сейчас найду таблетку .
Подложил Олег под язык таблетку, но это не помогло. Он закрыл ладонями уши, и время спрессовалось. События в памяти дрогнули и замелькали, замельтешили, закрутились - Немец едва отслеживал происходившее на арене. Впрочем, видел он именно то, что однажды прожил полвека назад. Будто последующая жизнь отодвинулась в сторону и ничего не осталось, кроме детства...
Посреди тусклой и грязной весны военного сорок четвертого года хмурый уральский городок неожиданно расцвел яркими афишами, к которым, скользя по мокрому льду, устремились не избалованные такого рода событиями аборигены. Разинув рты, они разглядывали красавцев и красавиц, расклеенных по заборам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20