Нас сразу поймают. Поэтому мы больше не будем спасаться бегством.
— Не понимаю.
— Возможно, я не совсем понятно выразился. Мы ускользнем от них, поднявшись вверх. Чувствуете, какое давление? А головокружение?
— Правильно! Через пять минут мы будем среди облаков.
— Среди девственных паров поднебесья нам удастся лучше спрятаться, чем среди самых густых кустов.
— Согласен, но почему вы все же вцепились в эти обломки?
— Очень просто: я надеюсь найти в них разгадку того, над чем мы ломаем себе голову.
ГЛАВА 2
Сумка Жана Рено. — Таинственный прибор. — Молния в гранулах. — Пленный аэростат. — Над облаками. — Двадцать градусов ниже нуля. — Подъем. — Отвесный спуск. — Ночью. — Встреча с собакой и человеком с фонарем. — Изумление. — Полная неразбериха. — Необычайное открытие.
— Вы так выразительно и точно описали наше бегство в поднебесье, дорогой Дикки! Черт возьми, настоящее вознесение!
— Еще несколько минут, и мы окажемся среди облаков…
— Избавимся хотя бы на время от преследующих нас псов.
— Иначе говоря, от аэростатов, которые несутся с огромной скоростью благодаря исправно работающим винтам. Вы любите употреблять метафоры. Лично мне больше понравился бы фунт ростбифа с пинтой пива.
— Вы, оказывается, гурман!
— Да, гурман, и, кстати, любознательный.
— Кстати?
— Мне не дает покоя один вопрос. Я задавал его вам раз десять или двадцать, но так и не получил ответа. Странное дело, как только возникал подходящий случай спросить вас, что-то обязательно мешало, и я откладывал наш разговор в долгий ящик.
— Так спрашивайте!
— Для чего, черт возьми, вам кожаная сумка с никелированными застежками, которую вы всегда носите с собой, никогда не открываете и бережете как зеницу ока? Если мой вопрос слишком нескромен, так и скажите, и мы раз и навсегда оставим эту тему.
— Нет, Дикки, в вашем вопросе нет ничего бестактного. В этой маленькой сумке, удобной настолько, что кажется слившейся со мной, содержится все мое состояние. Что же касается остального багажа, то он остался у хозяина гостиницы, которому я не смог заплатить. Бог с ним! Итак, прежде всего, в сумке лежит зубная щетка.
— Оказывается, вы — опытный путешественник! С зубной щеткой и парой воротничков можно объехать вокруг света.
— Кроме зубной щетки, там еще находятся два воротничка.
— Одолжите мне один, когда мы снова окажемся в обществе.
— Я вам его подарю.
— Благодарю вас, о, благороднейший из друзей!
Между тем Жан Рено неторопливо открыл сумку и достал из нее продолговатую коробочку.
— У меня в сумке лежит еще и это.
Коробочка содержала тщательно завернутый в вату никелированный прибор странной формы. Он походил на миниатюрный граммофон размером от двенадцати до пятнадцати сантиметров. Это ювелирное изделие имело крошечный рупор с маленьким диаметром раструба, под которым блестело такое же крошечное, не больше пяти-франковой монеты, металлическое зеркальце. Жан Рено нажал на скрытую пружину, и зеркало завертелось с головокружительной быстротой. Затем он нажал на другую пружину — зеркало перестало вращаться, и из рупора донесся низкий продолжительный звук, похожий на дрожание струны виолончели.
— Какое чудо! — воскликнул заинтересованный репортер, в то же время не отрываясь от управления дирижаблем. — Что это? Для чего предназначено?
— У моего прибора пока только рабочее название. Оно слишком длинное и сложное, но зато прекрасно объясняет его назначение. Я называю свое изобретение гелиофоно-динамиком.
— Так вы изобретатель?
— Да.
— Естественно, это открытие относится к разряду выдающихся, поскольку его автор — вы, my dear Johnny.
— Если бы мой прибор оказался в руках нечестного человека, последствия были бы ужасны. Говоря откровенно, это могло бы обернуться катастрофой. Что же касается меня, то я использую его на благо человечества. Теперь в случае моей смерти вы станете единственным, кто знает тайну этого изобретения. Вы даже не можете представить, что я имею в виду. Нет, не пытайтесь угадать. Речь идет о всемогуществе! Как в плохом, так и в хорошем смысле этого слова. Выбор должен сделать человек.
— Вы меня заинтриговали. У меня уже начинает возникать навязчивая идея. Можно даже сказать, болезненное ощущение.
— Понимаю! Дикки, друг мой, я посвящу вас в тайну прибора, как только мы приземлимся. Ах да! Нужно сказать, что существуют еще два футляра. Они сделаны из хрусталя и закрыты завинчивающейся крышкой. Внутри содержатся гранулы микроскопических размеров — почти невидимые частицы некоего вещества. Вы увидите… молнию в форме пылинок! Я дам вам ключ к знакам и словам формул, записанных в тетради, и тогда вам все станет ясно.
— Вы необыкновенный человек, Джонни. Я совсем не знал вас, даже не подозревал ничего подобного. Меня в самом деле восхищает ваше доверие, и я горжусь дружбой с таким человеком, как вы. И потом… Что? Больше ничего? Света не будет? Белые сумерки?
Внезапно в кабине «ИНСТЕНТЕИНЬЕС» стало темнее, свет сделался каким-то тусклым, а затем и вовсе померк. Сквозь мглу не проникал ни единый лучик света. Казалось, друзья оказались в клетке из матового стекла. Оба дирижабля окунулись в море испарений, затопивших, а лучше сказать, поглотивших их.
— Вот и облака, — сказал Жан Рено, закрывая сумку. — Хуже, чем туманным днем в Лондоне. Дикки, я вас не вижу.
— Я сам вижу с трудом кончики пальцев и руль. Испарения окутывают нас, словно пух.
— Вы верно выразились, назвав это белыми сумерками.
— Ну и рожи же будут у этих поганых псов!
— Нам бы несколько часов продержаться!
— Да, до ночи. Тогда мы могли бы попробовать спуститься.
— Кстати, что нам делать с пленником?
— Он послушно следует за нами на якорном тросе. Думаю, будет полезно подтянуть его к «ИНСТЕН1ЕИНЬЕС».
— Но каким образом?
— Очень просто: надо обвязать якорный трос вокруг приводного вала. С тех пор как два наших винта неподвижны, появился большой излишек силы, поэтому пленный аэростат сможет без труда приблизиться к нам.
— Господи! Как же раздражает движение вслепую сквозь непроницаемую пелену, что превращает все вокруг в какую-то вату! От нее глаза устают больше, чем от пещерной тьмы. Мы поднимаемся или опускаемся? Летим вперед или назад? Продолжается ли ураган? Хотелось бы получить ответы на все эти вопросы!
Между тем якорный трос быстро намотался на трансмиссионный вал, заменивший лебедку. Постепенно Дикки стал уменьшать скорость дирижабля. Наконец он почувствовал небольшое сопротивление, а затем — легкий толчок.
— Есть! — радостно воскликнул репортер. — Теперь, когда оба аэростата прижаты друг к другу, мы могли бы посмотреть, что творится у соседей.
— Остается лишь ждать, пока мгла рассеется.
В белом безмолвии медленно текли минуты. Тишина преследовала и страшно надоедала, давила на глаза и уши, притупляла ум и омрачала душу, делала тело тяжелым и безвольным. Скоро друзья стали испытывать муки голода. Как ни странно, они готовы были благословить это новое испытание, вырвавшее их из состояния отупения. Более двадцати часов молодые люди ничего не ели.
— Черт побери! — сказал Жан Рено, скрытый от Дикки густыми парами. — Этот внезапный голод — настоящее мучение. Но зато он порядком встряхнул меня.
— Да, иногда неприятности могут сослужить хорошую службу, — послышался приглушенный голос репортера, находившегося в эту минуту у руля. — Однако хватит вкушать прелести страданий, лучше поищем что-нибудь поесть.
Чтобы иметь возможность свободно перемещаться по дирижаблю, Дикки закрыл кран распределителя газа, и двигатель тотчас заглох. Дабы не привлекать внимание врагов, репортер не стал зажигать свет и проник в складское помещение на ощупь. Внутри он нашел бутылку шерри, твердый, как кирпич, бисквит и банку мясных консервов. Дикки откупорил бутылку, понюхал и протянул ее вместе с куском бисквита Жану Рено.
— Высококачественный шерри. Попробуйте! Сухарь, конечно, заплесневел, но все же есть можно. Что же касается консервной банки, то на ней марка Флэштауна и ее лучше выбросить. Ведь это настоящая отрава!
Жан Рено отхлебнул несколько глотков и вернул бутылку репортеру:
— Вы правы, шерри просто превосходный, а бисквит еще никогда не казался мне таким вкусным.
— За ваше здоровье, Джонни!
— И за ваше, Дикки!
Пока они ели и разговаривали, по-прежнему оставаясь невидимыми друг для друга, в кабине дирижабля стало темнее. Солнце скрылось за горизонтом, и вскоре наступила ночь.
— Наконец-то мы сможем спокойно спуститься, — сказал Дикки, возвратив пустую бутылку в складское помещение. — Внизу, наверное, непроглядная тьма.
— Дорого бы я заплатил, чтобы узнать, где мы находимся. Да и вы тоже, не так ли?
— You bet!. Впрочем, через полчаса все станет ясно.
Внезапно аэростат словно подпрыгнул и сделал резкий поворот.
— В чем дело?
— Да, в чем дело?! — воскликнул оступившийся в темноте Жан Рено. — Вы почувствовали удар и сильную встряску? Меня едва не сбило с ног.
— Надо думать! Я и сам ударился о руль.
— Дикки, дорогой, разумней было бы отпустить нашего пленника. Таскать его за собой становится опасно.
— Ни за что! Я хочу во что бы то ни стало узнать его тайну.
Прошло несколько минут. Вдруг, неожиданно для друзей, «ИНСТЕНТЕИНЬЕС» вышел из моря облаков. Теперь над ним на бархатном, темно-синем, почти черном небосводе сверкали звезды.
— Звезды, конечно, прекрасны, — сказал Жан Рено, — но у меня зубы стучат от холода. Бррр! Вам не холодно, Дикки? Ничего не понимаю, честное слово!
— Я тоже промерз до костей, но, кажется, могу предположить, что происходит. Мы потеряли одним махом триста фунтов балласта и поэтому поднимаемся на немыслимую высоту.
— Но каким образом? Вы уверены?
— Нужно в этом убедиться.
Пренебрегая опасностью быть замеченным, репортер повернул выключатель, и кабину аэростата мгновенно залил свет.
— Посмотрите на барометр! — воскликнул Дикки. Что там?
— God Lord! Мы несемся вверх со скоростью свободного падения! Это ужасно!.. Пятнадцать тысяч футов… пятнадцать тысяч двести… пятнадцать тысяч четыреста… Слышите, как вытекает газ через предохранительный клапан? А термометр! Четыре градуса ниже нуля по Фаренгейту!
— У меня усы в инее, а у вас изо рта идет пар. Здесь настоящая Сибирь!
— Мы продолжаем подниматься.
— Но почему?
— Потому что нас поднимает пленный аэростат.
— Еще раз спрашиваю: почему?
— Не знаю.
— Так избавимся от пленника!
— Нет!
— Его соседство меня пугает.
— Тем хуже!
— Не забывайте о смертельной опасности!
— Нужно, чтобы «ИНСТЕНТЕИНЬЕС» оседлал пленника.
— Вы настоящий сорвиголова, Дикки!
— И горжусь этим, недаром я — янки.
— Что вы делаете?
— By Jove! И вы еще спрашиваете! Я открываю все клапаны, чтобы выпустить газ. Не до Луны же нам подниматься!.. «ИНСТЕНТЕИНЬЕС» опустошается, словно бурдюк… Мы больше не поднимаемся… Наш дирижабль круто пошел вниз…
Жан Рено подошел к барометру и тут же воскликнул:
— Мы же падаем!
— Можно сказать, что так. Вероятно, скорость «ИНСТЕНТЕИНЬЕС» сейчас не меньше ста двадцати футов в минуту. Go!.. Go down! А вот и облака! Джонни, теперь вам не так холодно?
— У меня мурашки бегают по коже от вашей смелости.
— Мы проскочили слой облаков, как цирковая лошадь бумажный круг. Те, кто нас сейчас видит, наверное, принимают «ИНСТЕНТЕИНЬЕС» за падающую звезду.
— Вам не кажется, что наше приземление будет не слишком мягким?
— Не беспокойтесь, «ИНСТЕНТЕИНЬЕС» сядет на землю, как на пуховую перину. Именно поэтому я закрываю клапаны, наполняю оболочку газом и уравновешиваю дирижабли. Теперь остается включить винты и взяться за руль.
— Падение действительно замедлилось.
— Я же вам сказал, что мы приземлимся на пуховую перину. Перестаньте смотреть на барометр, откройте лучше люк и посмотрите вниз. Что вы видите?
— Множество беспорядочно разбросанных огней… Это город… Большой город…
— That's good job! Хорошенькое дело!
— Слышен шум поезда… Огни приближаются…
— Свет электрический или газовый?
— Не разберу пока. Эй, Дикки! Помягче, мой друг, помягче!
— Да-да! Чтобы доставить вам удовольствие!
— Я все время себя спрашиваю: куда, черт возьми, и как мы приземлимся?
— Какая разница куда! Смотрите: улицы, площади, перекрестки, дома… Мы ведь приближаемся к ним?
— Да! Мне кажется, огни движутся нам навстречу.
— Тогда я выключу свет. Пусть вокруг нас снова станет темно.
— Помягче! Прошу вас… туда… я вижу большое свободное поле… Это, наверное, пустырь.
Вдруг внизу раздался отчаянный собачий лай. Земля была совсем близко.
— Внимание! — воскликнул Жан Рено и сжался в комок, чтобы избежать удара.
От резкого толчка молодой человек упал, перекувырнулся через голову и налетел на перегородку. Металлические трубки задребезжали, и все стихло.
— Вот мы и приземлились, — невозмутимо сказал Дикки. Между тем, пока репортер открывал клапаны, через которые со свистом вырывались потоки газа, лай собаки становился все яростнее.
— Отлично! Аэростаты приведены в равновесие, и теперь мы можем выйти.
Вокруг царила непроглядная тьма. Друзья с трудом различили в темноте собачью конуру. Заливаясь отчаянным лаем, с цепи рвался огромный дог. Молодые люди, утомленные стремительным подъемом и не менее стремительным спуском, сгорая от любопытства, спустились на землю.
— Наконец-то мы узнаем, чем закончится наше необычайное приключение, — сказал репортер. — Мне не терпится заглянуть в пойманный аэростат, чтобы увидеть трупы воздухоплавателей.
Его слова прервал чей-то хриплый голос. Дверь какого-то дома с грохотом распахнулась, и на пороге появился человек, по виду настоящий гигант. В одной руке он держал пистолет, а в другой — фонарь.
— Кто там еще?
Поскольку ответ потонул в яростном собачьем лае, человек заговорил вновь:
— Тихо, Плутон! Тихо, собачка! Эй, отвечайте, кто вы, или я стреляю!
— Не стреляйте. Мы — друзья, — очень спокойно ответил Дикки.
— Тогда руки вверх! Сейчас посмотрим, какие вы друзья.
— Мы — воздухоплаватели. Нам пришлось приземлиться здесь, потому что наш дирижабль потерпел аварию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35