Дело было совсем недавно, так как произошло оно уже после установки электродинамической машины Эдисона. Вам известно, что принцип работы этой машины зиждется на добыче электроэнергии путем движения. Поскольку источником движения является преимущественно пар, электродинамическая машина черпает эту силу у паровой машины. Соответственно, установленный на нашем корабле прибор Эдисона своим двигателем имел непосредственно наши генераторы.
Когда машина проходила испытания, нам, естественно, пришлось разжечь топки, из чего следует, что помощники кочегаров после долгого бездействия вновь засучили рукава. Я заступил на первую вахту, а напарником моим был один очень молчаливый парень, сущий человеконенавистник, — он никогда ни с кем и словом не перемолвился, а большую часть свободного времени проводил, прячась в самые укромные закоулки на судне.
Человек этот меня заинтересовал, несмотря на свою молчаливость, и я решил, чтобы скоротать время, немного понаблюдать за ним. Судите сами, каково было мое удивление, когда я заметил, что он постоянно обменивается многозначительными взглядами, знаками, даже перебрасывается словом-другим с индусами из команды и даже со слугой капитана.
Еще я заметил, что человек этот что-то уж слишком блюдет толстый слой сажи, покрывающий ему лицо. И мне захотелось узнать, почему он один из всей команды старается ни на секунду не смывать с себя этой омерзительной маски. (А я-то теперь благодаря бороде с наслаждением мылся в корыте с морской водой, не боясь быть узнанным.) Было очевидно, что этот тип тоже скрывается, что в морском деле он новичок, а, как я уже говорил, профессия кочегара — самый лучший вариант в такой ситуации.
Прошло довольно много времени, прежде чем я, не без некоторого тайного удовлетворения, убедился в правильности своего предположения. Это произошло в день запуска электродинамической машины. Была жуткая пятидесятиградусная жара, и, так как корабль стоял на рейде, вентиляционные трубы не пропускали в нашу парилку ни единого дуновения свежего воздуха. К тому же мы успели отвыкнуть от этой адской работы и вскоре уже совсем вывалили языки.
Несмотря на всю свою энергию, мой товарищ скопытился первым. Задыхаясь, он тяжело повалился на кучу угля. Не знаю, что придало мне силы, скорее всего любопытство, нежели сострадание, но я, сам почти теряя сознание, схватив его в охапку, выволок, как тюк, из переднего трюма и потащил в лазарет, по счастью на то время пустовавший.
Я воспользовался этим случаем и, чтобы рассмотреть лицо моего сотоварища, решил умыть его морской водой. Каково же было мое удивление, когда из-под омерзительного налета угольной пыли появились матовая белая кожа, прекрасные и тонкие благородные черты, короче говоря, совершенный образец мужской красоты, настоящего индийского бога!
Мой пациент оказался совсем молодым человеком, лет двадцати — двадцати пяти. Он постепенно пришел в себя. Когда его взгляд остановился на мне, в нем появился испуг. Юноша забормотал что-то бессвязное; мелькнуло имя господина Синтеза, затем угрозы убить старика. (После почти трехмесячной жизни бок о бок с индусами я немного нахватался языка хинди и даже научился без труда понимать некоторые общеупотребимые фразы.)
Мой больной оказался врагом господина Синтеза, притом, судя по яростному выражению, исказившему его лицо, пока он бредил, врагом заклятым! Внезапно он опомнился и узнал меня.
— Ты говоришь по-английски? — без обиняков спросил он.
Я родился в Булон-сюр-Мер, и английский наряду с французским мне, можно сказать, родной . Кивком головы я ответил утвердительно. .
— Я только что разговаривал… Ты слышал…
— Но я не понимаю языка хинди!
— Лжешь! К тому же ты видел мое лицо.
— Ну и что с того? Скажи, дружище, это твоя благодарность за оказанную тебе услугу?! А если бы я не вытащил тебя сюда, если бы бросил в трюме?! Ты б и пятнадцати минут не протянул!
— Твоя правда. Но ты узнал тайну, а тайна убивает.
— Не говори глупостей и не устраивай мелодрам. Я тоже непрост, меня не запугаешь. Поговорим спокойно. Чего ты хочешь?
— Чтобы ты обо всем забыл.
— О, это совсем легко, ведь я ничего не знаю.
— И мои слова, и мое лицо…
— Если тебе это доставит удовольствие, то я — со всей душой!
— Поклянись!
— Ладно, клянусь. Ты доволен?
— А теперь вернемся к работе. Никто не должен видеть мое настоящее лицо.
Мы возвратились в трюм, где этот голубчик вновь загримировался с величайшей тщательностью.
— А ты что здесь делаешь? — спросил он меня шепотом.
— Как видишь, таскаю уголь в ручной корзине. Поганая работа.
— Это не твоя профессия. Ты, как и я, не настоящий помощник кочегара.
«Ну и ну! Попал прямо в яблочко!» — отметил я про себя.
— Отвечай! Зачем ты здесь?
— Этот секрет мне не принадлежит. К тому же к тебе он не имеет ни малейшего отношения и никого, кроме господина Синтеза, не касается!..
— Значит, ты здесь не из-за нее?
— Ты о ком?
— О находящейся на борту юной девушке. О той, из-за которой я терплю все эти адские муки… О той, которая цепями приковала к себе мою душу…
— А-а… Знаю, дружище, знаю! Нет-нет, успокойся, я тебе не соперник.
— Клянешься?
— У тебя, приятель, навязчивая идея все время клясться. Сам посмотри, похож ли я на героя романа?
— Да уж… — Он слабо улыбнулся, окинув взглядом мою вполне заурядную фигуру и ничем не примечательную физиономию.
— Но, — необдуманно брякнул я, — если ты питаешь столь нежные чувства к внучке, почему так люто ненавидишь деда?
— Наконец-то ты признался!.. Ты слышал, как я угрожал ему в бреду!
— Ну и что, раз я пообещал держать это в секрете? Послушай, давай заключим договор — откровенность за откровенность, молчание за молчание. Я — детектив, посланный французской полицией следить за господином Синтезом.
— Ничего ты о нем не узнаешь. К тому же он не представляет никакого интереса для правосудия твоей страны. Французам он не враг.
— А кому он враг?
— Англичанам.
— Быть того не может! Но почему?
— Не знаю. Только могу сказать, что когда-то господин Синтез был другом старого раджи из Битура. Он воспитал в его приемном сыне Дхондопукт-Нанаже эту ненависть…
— Не слышал о таком…
— Вы, европейцы, называли его Нана-Саибом .
— Этого знаю. Горе-герой великого восстания тысяча восемьсот пятьдесят седьмого года, инициатор резни в Канпуре…
— Совершенно верно. Синтез сделал Нана своим инструментом и тайно руководил восстанием.
— Будь по-твоему. Но это же дела давно минувших дней, современников они не интересуют, амнистия была давно. Кроме того, надо еще доказать… Тебе-то что за дело?
— Не важно. Знай только, что Синтез был злым гением моей семьи, из-за него хищники сожрали труп моего отца, а я потерял свою касту, стал парией . Однако хватит. Тебе известна часть моего секрета, мне — твоего. Мы квиты и должны жить разумно, в добром согласии, не стараясь навредить друг другу. А скажешь хоть слово Саибу (хозяину), сразу же умрешь — ведь у меня здесь сообщники, и ты их не знаешь. За работу!
Вот в какую странную историю я влип. Зачем? Убей Бог, не знаю. Этот загадочный юноша, имени которого я даже не спросил, говорил, как человек цивилизованный, а ненавидел, как дикарь. Мне казалось, такой способен совершить преступление. Должно быть, выжидает удобного случая, чтоб избавиться от господина Синтеза и завладеть девушкой. Это будет нелегко — старика хорошо охраняют. Видимо, инстинкт подсказывает ему, что следует остерегаться.
Что прикажете делать мне в подобных обстоятельствах? Все рассказать Саибу, как они его тут окрестили? Тогда пришлось бы ему выложить, что я специально послан Центром. Вряд ли господину Синтезу это может понравиться. К тому же мой коллега, наверное, убьет меня, что не входит в мои планы. Не лучше ли промолчать? Надо, чтоб и овцы были целы, и волки сыты. Буду тайком радеть о безопасности старца, а самому, во всяком случае внешне, следует оставаться пассивным сообщником моего незнакомца хотя бы для того, чтобы вовремя расстроить его замыслы.
Я лично вовсе не симпатизирую господину Синтезу и в других обстоятельствах не стал бы вмешиваться. Но меня заинтересовал его опыт, и я хотел бы узнать, чем все закончится. Это мой профессиональный долг.
Таким умозаключением, свидетельствующим не столько о человеколюбии автора, сколько о наличии у него философской жилки, агент номер 32 завершил свой рапорт. Аккуратно сложил тонкие листки бумаги для прокладки гравюр, исписанные микроскопическим почерком, обмотал их вокруг карандашного грифеля и все вместе вставил в завинчивающийся футлярчик, который спрятал за подкладку робы.
ГЛАВА 7
Предписание. — Ужас зоолога при чтении этой бумаги. — Предстоящее погружение на пятъ-шестъ километров под воду. — Юный господин Артур не в восторге от перспективы отправиться в такую даль на поиски bathybius hceckelii . — «Морской крот». — Аппарат глубоководного зондирования. — Тибоды. — Возле «Лота» и «Подводника». — Шестикилометровый стальной трос. — Господин Синтез промыл свои сосуды. — Последние приготовления подводной экспедиции. — Запертые в металлической капсуле. — Спуск. — Море освещено электрическим светом. — Разговор на глубине пяти тысяч двухсот метров .
Несмотря на затворническую жизнь господина Синтеза, его прекрасно составленные планы воплощались в жизнь как по мановению волшебной палочки. Приказы отличались такой четкостью, прорабы проявляли такую смекалку, а рабочие трудились так рьяно и сноровисто, что подготовительный период пролетел очень быстро.
Чудо-лаборатория, воздвигнутая на атолле и снабженная всеми пристройками и службами, а также разнообразнейшей аппаратурой, была готова к тому, чтобы в ее стенах воплотилось Великое Дело господина Синтеза. Но пока тут еще царит покой. Электродинамическая машина накрыта большим брезентом, под сводом купола, причудливо сплетясь, застыли неподвижные трубки, а солнце ослепительно сверкает на витраже. Печи и реторты, котлы и жаровни ждут появления таинственной субстанции, чья формула известна только Мэтру. По всему видно, что все эти многочисленные приспособления готовы вступить в действие — и гигантская машина тотчас же придет в движение по первому слову старого ученого.
Невзирая на пугающие прогнозы Роже-Адамса относительно состояния здоровья господина Синтеза, ничто, казалось, не изменилось в замыслах старика. Даже капитан Кристиан, навещавший его два-три раза в день, имел вид как никогда веселый. Зная преданность капитана хозяину, оставалось предполагать, что или мрачные предсказания зоолога не оправдались, или он ошибся в диагнозе. Иначе бы лицо капитана день ото дня не светилось бы все большей радостью.
Наконец утром, ровно через месяц после начала монтажа лаборатории, господин Роже-Адамс, хранивший все время выражение меланхолии и озабоченности, ворвался с искаженным лицом в каюту своего коллеги. Алексис Фармак в марокканской одежде возлежал на койке рядом с открытым иллюминатором и наслаждался дуновениями морского ветерка.
— Господи! Что с вами? Что случилось? На борту пожар? Нет, вы заболели! Вы желты, как айва… У вас что, печень пошаливает? Уже целый месяц вас как подменили… Надо подлечиться, дорогуша.
Зоолог пропустил мимо ушей весь этот словесный поток и сокрушенно ответил:
— Нет, хуже!
— Как, хуже пожара?.. Хуже желтухи?..
— Посудите сами, вот предписание… Прочтите эту распроклятую бумажонку, которую наш с вами господин — черт бы его побрал! — соизволил прислать мне со слугой.
И зоолог протянул своему коллеге маленький листок плотной бумаги, на котором были написаны острым почерком, похожим на почерк древних алхимиков, несколько слов.
— Ты смотри, автограф хозяина! — обрадовался химик.
— Можно подумать, сам Вельзевул начертал! — скорбно молвил зоолог.
— Но это же так интересно!
— Вам хорошо говорить!
— Я лично завидую, что вам посчастливится выполнить этот так кратко сформулированный приказ: «Господину Роже-Адамсу предписывается ровно в два часа пополудни занять свое место в „Морском кроте“. Предстоит погружение на глубину пять-шесть тысяч метров под воду, где должен водиться bathybius haeckelii. „Морской крот“ будет оборудован электрическими лампами и микроскопами». Подпись. Ничего не скажешь, — написано точно и ясно.
— Это приводит меня в отчаяние!
— Да что вы?! Так расстраиваться из-за увлекательнейшей морской прогулки? Ведь на глубине пяти-шести километров под водой через иллюминатор «Морского крота» вы увидите столько чудес! Вы достигнете той глубины, на которую еще не спускался ни один живой человек!
— Я достигну ее не живым, а мертвым!..
— Но ведь шеф же отправится вместе с вами! Неужели вы думаете, что он дорожит своей шкурой меньше вашего? Повторяю, вам повезло, я завидую…
— Благодарю вас, вы очень добры!
— С таким человеком, как наш хозяин, я пошел бы к черту на рога и глазом не моргнув.
— Он вас положительно околдовал.
— Да, я. околдован его выдающимися достоинствами, необыкновенной ученостью, его гением. Да, я рад и горжусь в этом признаться.
— Моя натура не так восприимчива…
— Ваше дело. Но как бы там ни было, с энтузиазмом или нет, вы хочешь не хочешь совершите в «Кроте» это замечательное погружение на глубину пяти или шести тысяч метров. Не кажется ли вам, что для пожираемого гангреной старца наш шеф еще куда как энергичен?
— Глазам своим не верю! Я-то думал, что после этого месяца, который он провел отшельником, увижу перед собой умирающего.
— А я — наоборот! Или я очень ошибаюсь, или мы скоро увидим его сильным как никогда. Между нами говоря, думаю, что он использовал этот месяц одиночества для того, чтобы, как говорится, сменить кожу или, если хотите, освободить свои артерии от солевых отложений.
— Это невозможно сделать при помощи лекарств.
— Невозможно для вас, для меня, для всех прочих смертных, но не для него!.. Что же касается вашей вылазки на поиски bathybius и предполагаемого риска, то еще есть время сделать завещательные распоряжения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51