И здесь он мне подсобит. А потом, глядишь, и другое дело найдется – мало ли работы в поле, на все лето хватит.
Шестнадцатого июля я снова был в Эвребё! День ото дня я все лучше запоминаю даты, отчасти потому, что во мне пробудился с возрастом старческий интерес к датам, отчасти потому, что я человек рабочий и мне приходится держать в голове сроки и числа. Но покамест старец бережно хранит в памяти даты, от него ускользают дела куда более важные. Вот и сейчас, например, я совсем за был рассказать, что письмо-то от капитана Фалькенберга было выслано на адрес инженера Лассена. Да, да. Мне это обстоятельство показалось очень знаменательным. Стало быть, капитан навел справки, у кого я работаю. Я даже подумал про себя: а что, если капитану известно, кто, кроме меня, проживает по тому же адресу?
Капитан еще не вернулся с учений, его ждали через неделю; тем не менее Гринхусена встретили с распро стертыми объятиями. Нильс, старший работник, был от души рад, что я прихватил приятеля, он сразу решил не отдавать Гринхусена мне в подручные, когда я буду кра сить дом, а сразу, на свой страх и риск, велел ему за няться картошкой и турнепсом. В поле пропасть работы, надо полоть, надо прореживать! И к тому же сенокос в разгаре!
Нильс был все такой же расторопный земледелец! В самый первый перерыв, когда кормили лошадей, он по вел меня за собой и показал мне луга и поля. Все было в отменном порядке, но весна нынче выдалась поздняя и потому тимофеевка еле-еле начала колоситься, а клевер еще только зацветал. После недавнего дождя трава полегла, и местами так и не встала, и Нильс отправил на луга работника с косилкой.
Мы шли домой через волнистые луга и поля; тихо шептались колосья озимой ржи и густого шестирядного ячменя, и Нильс вспомнил засевшие в памяти со школь ных времен дивные строки Бьёрнсона:


Словно шепот по ржи летним днем пробежал…


– Э, да мне пора выводить лошадей, – сказал Нильс и заторопился. Потом на прощанье обвел рукой поля и добавил:
– Ну и урожай будет если уберемся в срок!
Итак, Гринхусена поставили на полевые работы, а я принялся малярничать. Сперва я загрунтовал олифой ригу и те постройки, которые собирался выкрасить в красный цвет, потом – флагшток и беседку в кустах си рени. Господский дом я оставил напоследок. Дом был вы строен в старинном добром стиле сельских усадеб с тя желыми, солидными, стропилами и коринфским медаль оном над парадными дверьми. Сейчас он был желтого цвета, и капитан снова купил желтую краску, но я решил на свой страх и риск вернуть ту желтую краску поставщику и затребовать вместо нее какую-нибудь дру гую. На мой вкус я бы выкрасил дом в темно-серый цвет; а рамы, переплеты и двери сделал бы белыми. Впрочем, пусть уж решает капитан.
Хотя люди здесь держались приветливо, как только могли, хотя стряпуха правила кротко и неназойливо, а у Рагнхильд все так же блестели глаза, мы чувствовали отсутствие хозяев. Только добряк Гринхусен ни чего не чувствовал. Ему дали работу, его хорошо корми ли, и он в несколько дней сделался довольный и толстый. Одно лишь портило ему настроение – он боялся, как бы капитан не выставил его, когда вернется.
Но Гринхусена не выставили.

IX

Капитан вернулся.
Я грунтовал ригу по второму разу, но когда услышал его голос, слез с лестницы. Он поздравил меня с возвра щением.
– Ты почему без денег уехал? – спросил он. – С чего это ты вздумал? – И, как мне показалось, глянул на меня с подозрением.
Я коротко и спокойно объяснил, что у меня и в мыслях не было благотворить господину капитану. А деньги здесь целей будут.
Тут взгляд его просветлел, и он сказал:
– Да, да, конечно. Хорошо, что ты приехал. Флаг шток белым покрасим, верно?
Я не рискнул сразу перечислить все, что я задумал выкрасить в белый цвет, и ответил так:
– Белым. Я уже заказал белую краску.
– Уже? Вот и молодец. Ты с товарищем приехал, как мне доложили?
– Да. Не знаю только, что вы на это скажете, гос подин капитан.
– Пусть остается. Ведь Нильс уже приставил его к работе. Ваш брат все равно распорядится по-своему, – пошутил он. – Ты на сплаве работал?
– На сплаве.
– Ну, для тебя это вряд ли подходящее занятие.
Но тут он, должно быть, решил, что лучше ему не выспрашивать, как мне работалось у инженера, и круто переменил разговор.
– Когда ты возьмешься за дом?
– После обеда. Сперва нужно соскрести старую краску.
– Так, так. И вбей несколько гвоздей, где увидишь, что обшивка отстала. А в поле ты уже был?
– Был.
– Там все в порядке. Вы на славу поработали вес ной. Теперь не помешал бы хороший дождик, особенно тем полям, что на взгорке.
– Мы с Гринхусеном проходили через такие места, где дождь гораздо нужней. Здесь хоть и взгорки, а под почва-то глинистая.
– Твоя правда. Кстати, откуда ты это знаешь?
– Да так, весной присмотрелся, – ответил я. – И копнул кой-где. Мне подумалось, что господин капи тан рано или поздно захочет устроить водопровод у себя в усадьбе, вот я и посмотрел, где есть вода.
– Водопровод? Да, верно, я и сам об этом подумы вал, вот только… Я еще несколько лет назад об этом думал… Но нельзя же все сразу. И обстоятельства были всякие… А нынче осенью мне деньги на другое пона добятся.
На мгновение между бровями у него легла склад ка, он опустил глаза и задумался.
– Ба, да ежели вырубить тысячу дюжин, я не толь ко водопровод сделаю, но может, и еще что в придачу, – вдруг сказал он. – Так ты говоришь, водопровод? Уж тогда и в дом, и во все надворные постройки, целую сеть, верно?
– Взрывать грунт вам не придется.
– Ты думаешь? Ну, посмотрим, посмотрим. Да, так про что я говорил: тебе в городе, должно быть, понра вилось? Городок-то сам небольшой, но жителей в нем по рядочно. И приезжие бывают.
«Да, – подумал я, – ему известно, кто приехал этим летом к инженеру Лассену». Я ответил сущую правду – что лично мне в городе совсем не понравилось.
– Совсем нет? Н-да.
Так, будто слова мои дали ему серьезный повод для размышлений, капитан уставился взглядом в одну точку, что-то насвистывая себе под нос. Потом он ушел.
Капитан явно вернулся в хорошем настроении, он даже стал общительней, чем раньше. Уходя, он не забыл кивнуть мне. Теперь я снова узнавал его, энергичного и собранного, рачительного хозяина, трезвого как стеклышко. У меня у самого настроение стало лучше. Нет, теперь он не казался отпетым гулякой, правда, он раскрыл на время двери своего дома для разгула и безу мия, но первое же серьезное испытание положило этому конец. Ведь и весло в воде кажется надломленным, а на самом деле оно целехонько.

Начались дожди, малярные работы пришлось на время бросить. Нильсу посчастливилось еще до дождей убрать скошенное сено под крышу, теперь все мужчины и все женщины из усадьбы встали на картошку.
Капитан тем временем сидел дома, один, порой он открывал со скуки рояль фру и пробегал пальцами по клавишам, иногда наведывался к нам в поля, даже без зонтика, и промокал насквозь.
– Эх, и хороша погодка для почвы! – говорил он. Или: – Такой дождь к урожаю! – А потом он возвращался домой, к себе и к своему одиночеству.
Нильс говорил: «Нам гораздо лучше, чем ему».
С картофелем мы покончили, взялись за турнепс. А когда мы и с турнепсом разделались, дождь начал утихать. Погодка как на заказ, урожайная. Мы оба, Нильс и я, так радовались, будто Эвребё принадлежало нам.
Теперь все силы были брошены на сенокос. Девушки шли за машинами и расстилали скошенную траву, а Гринхусен подчищал косой там, куда машина не могла добраться. Я же красил в темно-серый цвет господский дом.
Подошел капитан и спросил:
– Это что за краска?
Что тут было отвечать?! Я и струхнул немного, а главное – очень уж боялся, что капитан категорически запретит мне красить дом в серый цвет. Вот я и сказал:
– Да просто так – сам не знаю, – мы таким цветом всегда грунтуем…
Капитан больше ничего не спросил, а я получил, по крайней мере, отсрочку.
Выкрасив дом в серый цвет, а двери и оконные переплеты в белый, я перешел к беседке и сделал ее точ но так же. Но цвет получился премерзкий, старая желтая краска проступала из-под серой, и стены вышли какие-то бурые. Флагшток я снял и выкрасил белой краской. Потом я снова поступил под начало к Нильсу и поработал несколько дней на сушке сена. Тем време нем настал август.
Когда я принялся по второму разу красить господ ский дом, я решил, что начну ранним утром и успею сделать большую часть работы – так сказать, необрати мую часть еще до того, как проснется капитан. И вот я встал в три утра; выпала роса, стены пришлось обти рать мешком. Работал до четырех, потом напился кофе, после кофе работал без перерыва до восьми. Я знал, что капитан обычно встает в восемь, тут я бросил все как есть и часок-другой подсоблял Нильсу. Я успел сделать, сколько хотел, а убрался от греха подальше с единствен ной целью дать капитану время немного свыкнуться с се рым цветом, на случай, если он встанет не с той ноги.
После второго завтрака я снова влез на лестницу и принялся красить как ни в чем не бывало. Подошел ка питан:
– Ты что это, опять серым? – так начал он.
– Здравствуйте, господин капитан. Да. Уж и не знаю…
– Это что еще за фокусы? А ну, слезай!
Я слез. Но смущения больше не испытывал; у меня было в запасе несколько словечек, которые, как мне казалось, могли выручить меня, на крайний случай. Если, конечно, я не ошибался в своих расчетах.
Сперва я пытался внушить капитану, что при второй покраске цвет в общем-то особой роли не играет, но он не дал мне договорить.
– Как же не играет. Желтое на сером смотрится безобразно, неужели ты сам не понимаешь?
– Тогда, может, стоило бы дважды покрыть жел тым?
– В четыре слоя? Дудки. А сколько ты ухлопал цин ковых белил! Да знаешь ли ты, что они гораздо дороже, чем охра?
Капитан был совершенно прав. Этих доводов я и боялся все время. И сказал напрямик:
– Тогда позвольте мне, господин капитан, выкрасить дом в серый цвет.
– В серый? – удивился он.
– Этого требует сам дом. Его местоположение – на фоне зеленых лесов. Я не умею вам объяснить, господин капитан, но у дома есть свой стиль…
– Серый стиль?
Он сделал от нетерпения несколько шагов назад, по том снова вплотную подошел ко мне.
Тут я принял совсем уж невинный вид, а мудрость мне, должно быть, ниспослали небеса.
Я сказал:
– Ах, батюшки! Наконец-то вспомнил! Да я же все время представлял себе дом именно серым. Эту мысль внушила мне ваша супруга.
Я пристально следил за ним: сперва его словно что-то кольнуло, он воззрился на меня, потом достал носовой платок и вытер глаза, будто смахнул соринку.
– Она? – переспросил он. – Она так говорила?
– Да, да, как сейчас помню. Хоть и давненько это было.
– Более чем странно! – сказал он и повернулся ко мне спиной. Потом со двора донесся его кашель.
Прошло еще сколько-то времени, а я стоял и не знал, за что приняться. Красить дальше я опасался – как бы не рассердить капитана. Я сходил в сарай, наколол дров, а когда вернулся к своей лестнице, капитан выглянул из открытого окна на втором этаже и крикнул:
– Да уж ладно, крась дальше, раз все равно полде ла сделано! В жизни не видел ничего подобного! – И сн захлопнул окно, хотя до того оно было распахнуто настежь.
Я и красил дальше.
Прошла неделя, я работал попеременно то на покрас ке, то на сушке сена. Гринхусен хорошо окучивал кар тофель и ловко сгребал сено, а навивать на возы совсем не умел. Зато у Нильса работа так и горела в руках.
Когда я наносил третий слой краски, когда серые стены с белыми рамами уже придали дому вид изыскан ный и благородный, ко мне как-то днем подошел капи тан. Некоторое время он молча наблюдал за мной, по том достал платок, словно жара его вконец доконала, и сказал:
– Ну раз ты зашел так далеко, пусть будет серый. Признаюсь тебе честно, у нее неплохой вкус, если она так сказала. Хотя все это очень странно. Гм-гм.
Я не отвечал.
Капитан вторично обтер лицо носовым платком и сказал:
– Ну и жарынь сегодня! Да, так о чем я говорил, получается-то в общем недурно, очень даже недурно. Она была права – я хочу сказать, ты удачно подо брал краски. Я как раз глядел снизу – ей-богу, кра сиво. Да и не переделывать же, когда так много сделано.
– Вы совершенно правы, господин капитан. Этот цвет очень подходит для дома.
– Да, да, можно сказать, что подходит. А про лес она тоже говорила? Я имею в виду свою жену. Про мес тоположение на фоне зелени?
– Времени много прошло. Но мне помнится, что она и про лес говорила.
– Впрочем, это не важно. Скажу тебе честно, я не ожидал, что так получится. Здорово. Боюсь только, тебе не хватит белой краски.
– Хватит. Кхм-кхм. Желтую-то я сменял на белую.
Капитан засмеялся, покачал головой и ушел.
Итак, я не обманулся в своих расчетах.
Пока сушка сена не подошла к концу, она отнимала у меня все время. Зато Нильс по вечерам помогал мне, и беседку выкрасил именно он. Даже Гринхусен по ве черам брался за кисть. Способностей к этому делу у него не было, чего нет, того нет, он и сам это знал, но я все же мог доверить ему загрунтовать стену. Да, Гринхусен те перь снова воспрянул духом.
И вот все строения покрылись новой краской и по хорошели до неузнаваемости; мы вычистили заросли си рени и маленький парк, и усадьба словно помолодела. Капитан от всей души поблагодарил нас.
Когда пришло время убирать рожь, начались осен ние дожди; но мы не прекратили уборку, тем более что иногда все-таки выглядывало солнце. Мы успели просу шить почти все. У нас были большие поля с густыми наливными колосьями ржи, поля овса и ячменя, до сих пор не вызревшего. Хозяйство обширное. Клевер уже вышел в семя, а вот турнепс уродился плоховат. Корни подкачали, по словам Нильса.
Капитан часто посылал меня отвезти и доставить почту. Однажды я отвез на станцию его письмо к фру. Он дал мне в тот раз довольно много писем, и это ле жало в самой середине, на конверте стоял адрес ее ма тушки в Кристианссанн. Когда я вечером приехал до мой, капитан встретил меня вопросом:
– Ты все письма отправил?
– Все, – ответил я.
Прошло еще сколько-то дней.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21