он не собирался этого делать, пока не наступит нужный момент.
– Вы не верите в любовь, я знаю, – сказал он. – Но вы поверите, дорогая княжна, поверите! А когда это случится, вы станете не более разумны, чем ваша сестра!
На третий день они попали в снежную бурю; лошади шли медленно, мороз был таким сильным, что металлические части саней обжигали, как будто были раскалены докрасна. Было невозможно ничего разглядеть, даже дышать становилось почти невозможно. Майор заставил Валентину и ее яростно спорящую сестру свернуться на полу и укрыться шкурами. Сани остановились. Через несколько минут снег стал заносить их. Де Ламбаль спрыгнул, растирая лицо рукой, и направился к лошадям. Животные дрожали, они покрылись ледяной коркой. На шее одной из лошадей съежился Ладислав, он умер от холода. Де Ламбаль стащил его, поднял на руки и отнес в сторону; не было времени хоронить его, снег это сделает быстрее. Он закричал на Яноша, который неподвижно сидел на лошади.
– Он мертв! Насколько ты замерз? Ты чувствуешь свои пальцы?
– Не очень хорошо, – прокричал Янош. – Но со мной все в порядке, я могу двигаться дальше.
– Нет, не можешь, – решил майор. Ему не понравились его медленные движения и слабый голос. Скоро он может замерзнуть, как и его товарищ. – Слезай. – скомандовал он. – Иди к саням и полезай внутрь. Объясни княжне, что случилось, скажи ей, что я приказал тебе ехать внутри. Я сам поведу лошадей!
Он взобрался на его место и взял в руки поводья. Они совсем замерзли, и ему понадобилось все его умение, чтобы заставить лошадей сдвинуться с места.
Дороги не было видно; вокруг кружились вихри снега; он стал двигаться в неопределенном направлении, просто чтобы сохранить животных. Через некоторое время он перестал чувствовать холод; от снега и ветра у него перехватывало дыхание, его легкие наполнялись льдом; он закрыл глаза и двигался вслепую. Так он ехал час за часом, пока не почувствовал, что на него наваливается сон, который может стать смертью. У Де Ламбаля в кармане была фляжка с бренди; с огромным усилием он сунул правую руку в карман и достал ее, но это было так тяжело. Карман, казалось, примерз к остальной одежде. Он сдался и забыл о том, что собирался делать. Постепенно пелена снега стала прозрачнее, ветер стал утихать. Последним усилием он сполз с лошади и почти упал в снег. Над ним склонился Янош.
– Вставайте, месье, идите в сани. Я уже отогрелся. Давайте, вы должны заставить себя!
Он с трудом поднялся на ноги, с помощью слуги добрался до саней и почувствовал, как сильные руки втянули его внутрь. Он не знал; что находился на холоде более шести часов. Над ним склонилась Александра; она стянула перчатки с его рук и растирала их. Валентина набросила на него мех. Он открыл глаза и улыбнулся смуглому лицу, которое было так близко от него; она злилась и ругалась. Ее щеки были мокры от слез.
– Дурак, идиот! Почти замерз до смерти! Валентина, дай мне фляжку с бренди. – Она поднесла ее к его губам, и он сделал глоток, ему обожгло горло.
– Достаточно, – сказал он. – Нам это еще понадобится. – Он еще не согрелся, но чувство чрезвычайного холода покинуло его, он начал дрожать.
Александра повернулась к сестре:
– Оставь, я присмотрю за ним. Проклятый идиот, подвергать себя такой опасности!
Она обняла его, завернула в свои меха, крепко прижалась к нему, чтобы поделиться своим теплом, потом она почувствовала, что его руки обхватили ее, дрожь прекратилась. Она поцеловал его; никто из них не сказал ни слова.
Той ночью они наткнулись на разрушенный дом. Сам дом был без крыши, остались лишь две стены; его сожгли еще летом при наступлении французов. Они повернули сани за дом и обнаружили амбар, крыша и стены которого сохранились. Измотанные путники обрадовались этому убежищу. Янош насобирал немного дров и соломы, они развели костер в центре земляного пола, расседлали дрожащих лошадей и покормили их. Потом сели вокруг костра и ели суп, разогретый Валентиной, хлеб и колбасу. Слуга отогрелся, его жизнь была спасена. Он был очень благодарен, но чувствовал себя неловко от столь близкого присутствия господ. Он взял тяжелое одеяло и ушел в угол спать.
– Только подумайте, каково им приходится, – внезапно сказала Валентина. – Подумайте о раненых, которые пытаются идти в таких условиях.
– Этот надутый дурак сказал, что они где-то под Оршей, – заметила Александра. – Это около двухсот миль от Борисова; мы приедем туда через три или четыре дня, если нас не застигнет еще одна буря.
Валентина склонилась над огнем. Ее лицо стало совсем прозрачным, под глазами темнели круги. Она выглядела удивительно красивой, несмотря на то, что ей приходилось переносить. Глядя на нее, Александра поверила, что, если она и Де Ламбаль умрут, ее сестра каким-нибудь образом доберется до Орши, даже если ей придется идти пешком. Валентина и теперь думала лишь о французской армии и о Де Шавеле.
– Вы думаете, я найду его в Орше?
Она задала вопрос майору, тот колебался. Было жестоко разочаровывать ее, но еще более жестоким казалось ему поддерживать в ней надежду. Он влюбился в ее сестру, но восхищался и уважал Валентину, как ни одну женщину раньше. Ее полковнику повезло, если он еще жив.
– В Орше Наполеон, – мягко ответил он. – Это означает, что там стоят основные войска. Если нет – арьергард может быть в пятидесяти или шестидесяти милях сзади. И их все время атакуют.
– Он ранен, – сказала Валентина. – Я знаю это многие месяцы. Но не думаю, что он умер.
– Скажите мне, – спросил ее Де Ламбаль, – на что вы надеетесь, если найдете его?
– Привезти его обратно, – ответила она. – Один человек, если ему кто-нибудь помогает, может пройти там, где не будет шанса у пятидесяти. Я собираюсь отвезти его домой. Вот и все.
– Звучит очень просто, – заметила Александра. – Ты собираешься отвезти его домой в Польшу в том случае, если он не умер и не откажется от этого!
– Если он цел и невредим, я последую за армией и буду ждать его, – сказала Валентина. – Пожалуйста, поверьте мне, майор; он моя жизнь. Мне не важно, что он не любит меня, он никогда и не притворялся. Он может продолжать жить без меня, но я не могу существовать без него. Мне не стыдно, я боюсь. Я последую за ним повсюду, на любых условиях, на каких он пожелает. Я и не ожидаю от вас понимания, просто не могу поступить иначе.
– Теперь я это знаю, – ответила ее сестра. – Сначала я думала, что это глупая фантазия. Теперь я понимаю, что это настоящее сумасшествие. Почему бы нам не перестать разговаривать об этом и не отправиться спать.
– Там еще осталась солома, – сказал майор. – Вы обе сегодня будете спать в санях. А я возьму полог и устрою себе постель.
Валентина поднялась. Она посмотрела на них, и заметила, что они смотрят друг на друга.
– Я пойду первой, – сказала она, – я очень устала и становится ужасно холодно. Спокойной ночи, майор.
Он тоже поднялся и поцеловал ей руку.
– Спокойной ночи, мадам. Княжна?
– Я еще посижу, – резко ответила Александра. – Вы можете идти, если хотите.
– Я подожду вас, – ответил он и опять сел ближе к ней, она отодвинулась.
– Я хочу выпить, – сказала княжна.
– Вы пьете слишком много. – Он достал фляжку, посмотрел на нее, потом опять убрал ее в карман.
– Почему вы сегодня поцеловали меня? – задал он вопрос обычным голосом, ломая при этом ветки и подбрасывая их в огонь.
– Чтобы согреть вас, – ответила Александра. – Вдохнуть жизнь в ваше тело.
– Кажется, потому, что вы любите меня, – сказал он.
Вокруг них было темно и тихо. Она пристально посмотрела на него, затем сделала протестующее движение.
– Любовь, любовь! Вы все время повторяете это слово. Я не знаю, что это значит!
Он встал и протянул ей руку.
– Я думаю, настало время научить вас.
Они лежали на соломе в темноте близко друг к другу, как тогда, когда занимались любовью; они оба уснули, потом вместе проснулись, медленно и молча укрыли свои замерзшие тела, он лег на нее, чтобы согреть ее.
– У меня было много мужчин, – призналась она.
– Я знаю это, – ответил он. – Это не имеет никакого значения. У меня было много женщин.
Она засмеялась и обняла его.
– Я хочу сказать – почему на этот раз все совсем по-другому?
– Совершенно по-другому, – ответил он. – Так происходит всегда, когда занимаешься любовью с тем, кого любишь. Другие мужчины не были влюблены в вас. Держу пари, что многие из них вас боялись. А я люблю. Думаю, вы не станете говорить, что любите меня?
– Почему нет? – внезапно встрепенулась она. – Это правда, я люблю вас. Я люблю вас так сильно, что готова была убить вас сегодня за то, что вы рискуете своей жизнью. Я готова была отколотить вас за это!
– Я знаю. – Он смеялся над ней, но нежно, радостно. – Вы такое яростное существо, моя дорогая, и такое чудесное. Я обожаю вас. Почему мы не можем быть в теплой постели, а не в этом месте…
Он зевнул и поцеловал ее. Ее тело изогнулось от удовольствия, от нового, чудесного чувства, которое овладело ею, когда физический акт был уже завершен. «Любовь», говорит он. Александра горячо поцеловала его в ответ. Она любила его. У нее никогда не было любовника, который мог бы сравниться с ним; они были, как привидения, те другие – соседи, боящиеся скандала, нервные крестьяне, которым приказывали лечь в ее постель и с которыми потом расплачивались.
– Поль, – прошептала она. – Поль, уже светает.
– Я знаю, – пробормотал он. – Нам скоро трогаться.
– Меня тревожит одно чувство, – внезапно призналась Александра. – У меня оно с тех пор, как мы выехали из Варшавы. Поль, я не могу объяснить…
– Вам и не нужно этого делать, – спокойно сказал он. – У меня тоже такое же чувство. Мы не выйдем из всего этого живыми. Не обращайте внимания, моя дорогая, это не важно. Важно лишь то, что мы вместе.
– Надеюсь, мы найдем его, – вздохнула Александра. – Я хочу, чтобы она была счастлива. Я сама сейчас так счастлива!
Не было времени разжигать другой костер; они поели хлеба, сушеных персиков и запили все водой. Сани тронулись в холодное серое утро, путешествие в Оршу началось.
Для Нея было лишь два пути: сдаться или атаковать. На высотах Красного ему противостояли шесть тысяч человек и артиллерия. Он собрал оставшиеся несколько тысяч человек и сказал им, что они должны либо пробиться, либо умереть.
Пораженные русские услышали команду к атаке из французского лагеря, и началась битва, которая продолжалась весь день, прерываясь три раза для того, чтобы маршал получил требование генерала Кутузова сдаться. Он отвергал его. Пробиться было невозможно. Когда наступила ночь, войска перегруппировались, оставив мертвых и раненых в снегу. Те, кто был в состоянии сражаться, дрались камнями, поскольку нечем было заряжать мушкеты. Де Шавель и гренадер сидели вместе под деревом; оба были слишком измотаны, чтобы говорить, целый день они ничего не ели. Они потеряли своего польского товарища, да оба уже и забыли о нем.
– Все кончено, – сказал в конце концов гренадер. – И мне все равно. Будь я проклят, если я сдамся этим свиньям; но будь я проклят, если я смогу еще что-то сделать. Я собираюсь остаться здесь, чтобы заснуть и не проснуться.
– Я не умру, – пробормотал Де Шавель. – Еще рано. Не хочу лежать под деревом, как полузамерзшая собака – вставай, черт тебя побери! Вставай и помоги мне! Я хочу разыскать Нея, если мне это удастся.
Они медленно брели в темноте. На них наткнулся солдат, который бежал по глубокому снегу.
– Идите направо, маршал хочет всех видеть, идите направо!
Ней стоял в центре. Они окружили его. Первые два ряда освещались большим костром, в свете костра все были похожи на привидения.
– Мы не можем пробиться, – заявил он. – Мы можем либо драться до конца, либо воспользоваться темнотой и повернуть назад. За нами Днепр, мы пойдем на север и выйдем на дорогу в Оршу впереди русских.
– Я не пойду назад, – послышался голос из молчаливых рядов, в нем слышалось отчаяние. – Я не пойду назад по тому же пути.
– Если вы этого не сделаете, – обратился к ним маршал, – я пойду один. Мы не собираемся сдаваться и не хотим умирать. Мы присоединимся к императору, и это единственный путь. Мы выступаем через полчаса.
Всю ночь русские видели, что во французском лагере горят костры, и ожидали с уверенностью завершения битвы на следующее утро. Когда наступило утро и их передовые отряды достигли французского лагеря, они с изумлением обнаружили, что лагерь покинут. Ней и его люди ушли под покровом ночи, прихватив с собой повозки. Поскольку русские преследовали их, остатки арьергарда пересекали Днепр, бросив транспорт и оружие на берегу.
Дюкло, младший офицер из свиты Нея, заметил, что Де Шавель сидит на земле, когда все уже тронулись. Гренадер погиб по дороге, и последнюю милю Де Шавель шел один, качаясь, как пьяный, от слабости и голода. На берегу реки он упал, у него больше не осталось сил и воли; молодой офицер потащил его по льду, поскальзываясь и спотыкаясь под тяжестью ноши. Когда они переправились на другой берег, он положил руку полковника себе на шею, а сам подхватил его за талию, и так они шли до привала. Дюкло было чуть больше двадцати, он сражался против русских и пруссаков, был под Аустерлицем, когда казалось, что Наполеон никогда не потерпит поражения. Его ранило под Вязьмой. Он сражался, не думая об опасности, беря пример с Нея, которого боготворил. Теперь он потерял маршала из вида, было слишком трудно найти его среди сотен людей, да и немыслимо было ходить и искать его, нужно было помогать полковнику.
– Я пойду сам, – молил Де Шавель снова и снова, когда оба уже шли с трудом, но Дюкло лишь качал головой.
– Вы не должны умереть, – повторял он. – Вы должны дойти до Орши. Я должен доставить вас в Оршу. – Он ухаживал за полковником, как за ребенком, воровал для него пищу, заворачивал его в собственный плащ и спал с ним рядом.
Ней спросил о полковнике, не был ли он убит ночью, когда же ему доложили, что случилось, он приказал оставить Дюкло одного. Он видел, что многие сходили с ума, это тоже могло быть проявлением сумасшествия. Ухаживать за умирающим товарищем с фанатичной преданностью было одним из обычных проявлений.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27