Выбирай здесь сайт Водолей
– Если это просьба личного характера, советую вам обратиться с ней в другое время.
– Это личная просьба, сир, – сказал Де Шавель. – Но позвольте обратиться с ней именно сейчас, потом будет поздно. Мне бы хотелось вернуться в свой полк.
Наполеон внимательно посмотрел на него.
– Вы просите разрешения вернуться на поля сражений? Вы хотите воевать под командованием Нея?
– Да, сир. Здесь я закончил свою работу. В России мои услуги не понадобятся. Я год выполнял эти обязанности, а теперь прошу вас позволить мне опять участвовать в сражениях.
– Гм, – вполголоса заметил император. – Довольно необычно слышать, что кто-то желает участвовать в сражениях, а не увиливает от них. Скажите мне вот что, Де Шавель! Только пусть это будет правда, чистая правда, не надо меня обманывать!
– Хорошо, сир, я скажу вам правду, обещаю. Что вы желаете знать?
– Как вы считаете, только ответьте мне от чистого сердца, – мы победим?
Вопрос поразил Де Шавеля, но он был еще больше поражен, когда увидел бледное лицо императора с запавшими глазами, в которых светилась тревога и которые напряженно всматривались в его глаза в надежде обрести уверенность. «Как вы считаете, мы победим?» Это было невероятно.
– Я удивил вас, – неожиданно сказал Бонапарт. – Вижу это по вашему лицу, полковник. Я и сам себе удивляюсь. Сам я уверен в этом – не хочу, чтобы вы меня превратно поняли. Я сам верю в победу. Но все вокруг меня шепчутся, сомневаются… Я хочу знать, что думают солдаты, именно они имеют для нас основное значение. Ответьте мне. Вы предвидите победу?
– Да, сир. – Де Шавель ответил не раздумывая. – Я почти четырнадцать лет служу под вашим командованием. Я сражался и в Египте, и в Италии; и во всей Европе. Я ни разу не видел, чтобы вы проиграли сражение. Вы одержите победу над царем так же, как и над другими своими противниками. Ваша армия знает это. Как вы сказали, сир, основное значение имеют солдаты. А они пойдут за вами хоть на край света.
Наполеон поднялся, лицо его осветилось радостью; как всех итальянцев, его легко можно было тронуть до слез, и слезы стояли в его глазах, когда он протянул руку Де Шавелю.
– Я освобождаю вас от ваших обязанностей, Де Шавель. И приказываю вам быть при мне под командованием маршала Нея. Благодарю вас. Когда армия говорит таким голосом, нас может ждать только победа.
Через три дня после того, как передовые части перешли Неман и вступили в Россию, прибыл Наполеон и его штаб. С ним были Мюрат и его любимец маршал Жино, служивший в качестве его адъютанта с итальянской кампании 1789 года. Наполеон ехал на своем сером коне; ветеран многих войн, он провез Императора по всей Европе, и многие видели его в дыму сражений. Теперь прославленный серый конь приближался к центральному понтону, сопровождаемый кавалькадой маршалов и штабных офицеров, чьи яркие мундиры и богато убранные лошади резко контрастировали с маленьким человечком в темно-сером полевом сюртуке и черной треуголке с кокардой Французской Империи, восседающим на просто, по-солдатски оседланном коне.
Кавалькада вступила на мост в полной тишине. Де Шавель был вместе со штабными офицерами императора. Под ним вздрагивал от нетерпения прекрасный гнедой жеребец. Кроме стука копыт наполеоновской лошади по деревянному мосту, ведущему в Россию, и позвякивания уздечек не было слышно ни звука. Это был простой и одновременно необычайно торжественный момент. Он длился всего несколько минут, затем тронулась головная колонна. Как только Наполеон достиг противоположного берега, со стороны ожидающих его войск раздался громкий приветственный крик, прокатившийся над их головами, как раскаты грома. Де Шавель следовал непосредственно за маршалом Даву, и когда они тоже вступили на русскую землю, Даву обернулся и посмотрел на него. Это был человек небольшого роста, очень спокойный и уравновешенный до тех пор, пока не вступал в бой.
– Думаю, во всем мире не найдется человека, который бы мог так одерживать победу над собственными войсками, как император, – сказал он. – Только послушайте, можно подумать, что он уже выиграл войну!
– В нем что-то есть, – согласился Де Шавель. – Все, кому приходилось сражаться вместе с ним, обожают его. Вот и все. Я бы пошел за ним хоть к черту в пекло.
– Да, да, – сказал маршал, – именно это вы сейчас и делаете, друг мой. И мы все. Да поможет нам Бог!
Ближайший город был Ковно, говорили, что там стоит небольшой русский гарнизон, а в Вильно располагался штаб Александра. В Вильно французская армия встретится с россиянами, чтобы одержать, как предполагалось, свою первую серьезную победу в этой войне.
Огромная масса людей, животных и телег медленно начала свой путь, и с каждой милей менялся характер местности. Де Шавель двигался вместе со своим отрядом Императорской Гвардии, насчитывающей теперь пятьдесят тысяч мужественных и опытных воинов, и ей одна армия в мире не могла сравняться с ними, ими командовали такие великие люди, как Ней, Мюрат, Даву и Ланне.
В первые дни долгого перехода Де Шавель почувствовал, как к нему возвращается прежняя бодрость духа при мысли о предстоящих схватках. Во время своей службы в разведке он стал циничным и вялым, теперь же, чувствуя под собой доброго коня, а позади первоклассных солдат, он опять был бодр и полон надежд. Война не пугала его, он не боялся ни ранений, ни смерти. Он бы пошел за императором к черту в пекло и вступил бы в схватку с самим дьяволом.
В его отряде служил майор, выпускник академии святого Кира, у него было совершенно невероятное имя Мария Жак Макдональд, и он являлся родственником прославленного маршала и потомком эмигрантской католической секты, которая нашла убежище во Франции после неудачного восстания против протестантов почти семьдесят лет назад. Де Шавелю нравился этот молодой человек, он был отважен, дисциплинирован, принимал участие во многих войнах, включая разгромную войну в Испании, где служил под командованием маршала Султа.
Майор пришпорил своего коня, чтобы догнать полковника, и они поехали неспешной рысью. Солнце нещадно пекло, и пыль, проникая под плотные мундиры, раздражала глаза и забивала ноздри, отчего вся колонна из людей и животных беспрестанно чихала.
– Чертовски жарко, – сказал Де Шавель. Он обтер лицо платком. – Скорей бы добраться до Вильно. Думаю, мы в Ковно получим от авангарда кое-какую информацию.
– Должны, – согласился майор. – Скажите мне, полковник, и долго мы будем ехать по такой дороге? Ужасно безрадостный здесь ландшафт.
– Не знаю, – ответил Де Шавель. – Кажется, потом будет лучше.
– Надеюсь, – сказал майор. – А то не видно ни деревца, ни кустика, даже травы для лошадей нет – просто пустыня. Чем-то напоминает мне Испанию.
– Очевидно, эта страна произвела на вас сильное впечатление, – сказал полковник. Его начинали раздражать постоянные воспоминания офицера о той единственной кампании, в которой он не принимал участия. – Советую вам позабыть о ней. Император довольно болезненно относится к той войне – вам бы следовало знать это!
– Я это знаю слишком хорошо, месье, – сказал майор Макдональд с каменным выражением лица. – Все, кто сражался в этом проклятом месте, ненавидят даже его название. По крайней мере те, кому удалось вернуться живым. Но, к сожалению, вынужден повторить – эта местность напоминает мне ее. Такая же голая, без природных ресурсов. Надеюсь, это не остановит нас. Вы тоже так думаете?
Де Шавель ответил не сразу. Скептическая нота на фоне победных фанфар коробила его, а он был особенно чувствителен к любому проявлению сомнений; поскольку оно шло в первую очередь от самого Наполеона. Да еще Даву, сказавший там, при переправе через Неман: «Да поможет нам Бог». И теперь этот воин, участник единственного проигранного Наполеоном сражения, тоже проявляет пораженческое настроение.
– Я бы на вашем месте вернулся к своим солдатам, – посоветовал Де Шавель, и майор, отдав честь, повернул коня и занял свое место в колонне.
Первого июля император вошел в старинный город Вильно, где его главный противник – русский царь – находился лишь за несколько дней до этого. Жара, отсутствие воды и корма в этой голой местности стоили его армии невероятных потерь в двадцать тысяч лошадей за несколько дней после переправы через Неман.
И русские не стали их ждать, чтобы сразиться с Неем в Ковно или с самим Наполеоном в Вильно. Они просто-напросто забрали с собой все запасы еды и фуража и подожгли все то, что не сумели унести, а сами отступили в глубь страны.
– Александра! Прибыл нарочный? – крикнула Валентина, подбегая к лестнице, – она только что вернулась с верховой прогулки. Уже три дня они ожидали новостей, и Валентина просто не могла пребывать больше в неведении. Она извела свою сестру, которая в конце концов заявила, что если та еще раз спросит ее о нарочном, она сойдет с ума. Слезая с лошади, Валентина видела, что один из конюхов уводит в конюшню взмыленного и покрытого пылью коня.
– Александра! Александра! Ты где?
Она на минутку задержалась у лестницы и увидела, как из кабинета выходит сестра.
– Он здесь. Иди сюда и прочитай все сама.
Александра протянула замызганную и смятую польскую газету; привезший ее человек целую неделю скакал из Варшавы, сейчас он находился в людской, где ему дали поесть.
«Императорская Армия находится на расстоянии пятидесяти миль от Москвы, здесь, как сообщается, их поджидают основные силы русских под командованием Кутузова, чтобы дать бой. Войска его императорского величества потерпели большие потери, поскольку в битве под Смоленском, где русские потеряли пятьдесят тысяч солдат, тридцать тысяч французов остались на поле боя…»
Валентина отбросила газету и закрыла лицо руками.
– О Господи! Тридцать тысяч! Он погиб, Сандра, я знаю, что он мертв! – Она села и зарыдала.
– Не говори глупостей, – резко оборвала ее Александра. Она подняла газету и прочитала ее. Затем опустилась на колени перед сестрой. И ласково обняла ее.
В последние три месяца Валентина жила только тем, что ждала новостей о войне с Россией, проводя бессонные ночи в мыслях о человеке, которого любила. Каждое утро Александра находила ее разбитой, с запавшими глазами после проведенных в молитвах и слезах бессонных ночей. Время не излечило эту безнадежную страсть к человеку, отвергнувшему ее чувства. Сначала Александра смеялась над ней и упрекала ее за отсутствие гордости и здравого смысла. Но теперь она признала, что ни насмешки, ни уговоры не действуют на сестру в ее страданиях. Оставалось только утешать и успокаивать ее. Ее слова, сказанные в то утро полковнику, оказались пророчеством. Для некоторых женщин существует только один-единственный мужчина. Единственная любовь. И это случилось с Валентиной. Она полюбила с такой глубиной, что Александра просто не могла понять этого, она могла понять страсть, но сила чувства Валентины, ее тоска по Де Шавелю открыли для нее нечто новое. Мучительная любовная тоска, потребность отдавать всю себя. другому человеческому существу были чужды ее собственной природе. За исключением ее отношения к родной сестре. Она никогда не могла страдать из-за мужчины так, как Валентина. В душе она желала ему смерти и проклинала за то, что он вторгся в жизнь ее сестры и сделал ее несчастной.
– Послушай меня, – сказала она. – Я не верю, что твой полковник погиб. Он даже не ранен, я точно знаю.
– Откуда ты можешь знать? – спросила Валентина. – Нет, Сандра, на этот раз я не ошибаюсь. Мое сердце подсказывает, что с ним что-то случилось. Я уверена в этом. А это сражение под Москвой – от какого числа газета?
– От двадцатого сентября. Неужели ты не видишь, что она недельной давности – сражение уже было давным-давно! Валентина, полмиллиона человек сражалось на стороне Франции – ну почему твой полковник должен быть одним из тридцати тысяч?
– Не знаю, – сказала Валентина. Она сложила газету и уронила ее на пол. – Не знаю, где и как это произошло. До этого времени я боялась за него, но не была уверена. А теперь уверена. Оставь меня одну, Сандра. Ну пожалуйста.
– Хорошо. – Сестра поднялась. Она стояла и смотрела на Валентину. – Это все так нелепо, малышка. Я тебе это уже говорила и не стану повторять сейчас. Если он погиб, то пройдет несколько месяцев, может быть, даже год или больше, прежде чем ты сможешь узнать это наверняка. Неужели до тех пор ты так и будешь сидеть и горевать, а ведь жизнь проходит! Я ничего не могу поделать с тобой. И видит Бог, я ничего не могу сделать для тебя. Могу только оставить тебя одну, если ты этого хочешь.
Валентина сидела в одиночестве до самой темноты. Она не плакала и не шевелилась; уверенность в том, что Де Шавель убит или смертельно ранен, была слишком велика, чтобы она могла позволить себе найти облегчение в слезах. За последние три месяца донесения не менялись: армия Наполеона все дальше и дальше продвигается в глубь России без серьезных стычек с противником. Болезни и постоянные набеги казаков стоили французам огромных потерь. Русские поджигали свои собственные города и деревни, отравляли воду и уничтожали урожай, чтобы ни один колосок, ни одна травинка, ни один кусочек свежего мяса не достались захватчикам.
Даже из той скудной информации, которая до них доходила и которая подавалась в благоприятном для Франции свете, было очевидно, что кампания Наполеона проходит далеко не так, как планировалось. Валентину не очень волновал исход войны, но каждая стычка с противником представляла собой угрозу для человека, которого она любила, любой слух о случаях дизентерии или тифа среди французских войск рисовал в ее воображении страдающего от тяжелой болезни и умирающего Де Шавеля. Бездеятельная жизнь в Чартаце была для нее мучительна, дни, тянувшиеся медленно и спокойно, просто сводили ее с ума; все то, что она так раньше любила – длинные пешие и верховые прогулки, вышивание и чтение, общение с сестрой, теперь ничего для нее не значили. Она вела пустую, бессмысленную жизнь в то время, как все вокруг кипело и бурлило, а Де Шавель сражался на войне и, возможно, уже падал, сраженный русской пулей, пока она сидела здесь в безопасности и безделии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27
– Это личная просьба, сир, – сказал Де Шавель. – Но позвольте обратиться с ней именно сейчас, потом будет поздно. Мне бы хотелось вернуться в свой полк.
Наполеон внимательно посмотрел на него.
– Вы просите разрешения вернуться на поля сражений? Вы хотите воевать под командованием Нея?
– Да, сир. Здесь я закончил свою работу. В России мои услуги не понадобятся. Я год выполнял эти обязанности, а теперь прошу вас позволить мне опять участвовать в сражениях.
– Гм, – вполголоса заметил император. – Довольно необычно слышать, что кто-то желает участвовать в сражениях, а не увиливает от них. Скажите мне вот что, Де Шавель! Только пусть это будет правда, чистая правда, не надо меня обманывать!
– Хорошо, сир, я скажу вам правду, обещаю. Что вы желаете знать?
– Как вы считаете, только ответьте мне от чистого сердца, – мы победим?
Вопрос поразил Де Шавеля, но он был еще больше поражен, когда увидел бледное лицо императора с запавшими глазами, в которых светилась тревога и которые напряженно всматривались в его глаза в надежде обрести уверенность. «Как вы считаете, мы победим?» Это было невероятно.
– Я удивил вас, – неожиданно сказал Бонапарт. – Вижу это по вашему лицу, полковник. Я и сам себе удивляюсь. Сам я уверен в этом – не хочу, чтобы вы меня превратно поняли. Я сам верю в победу. Но все вокруг меня шепчутся, сомневаются… Я хочу знать, что думают солдаты, именно они имеют для нас основное значение. Ответьте мне. Вы предвидите победу?
– Да, сир. – Де Шавель ответил не раздумывая. – Я почти четырнадцать лет служу под вашим командованием. Я сражался и в Египте, и в Италии; и во всей Европе. Я ни разу не видел, чтобы вы проиграли сражение. Вы одержите победу над царем так же, как и над другими своими противниками. Ваша армия знает это. Как вы сказали, сир, основное значение имеют солдаты. А они пойдут за вами хоть на край света.
Наполеон поднялся, лицо его осветилось радостью; как всех итальянцев, его легко можно было тронуть до слез, и слезы стояли в его глазах, когда он протянул руку Де Шавелю.
– Я освобождаю вас от ваших обязанностей, Де Шавель. И приказываю вам быть при мне под командованием маршала Нея. Благодарю вас. Когда армия говорит таким голосом, нас может ждать только победа.
Через три дня после того, как передовые части перешли Неман и вступили в Россию, прибыл Наполеон и его штаб. С ним были Мюрат и его любимец маршал Жино, служивший в качестве его адъютанта с итальянской кампании 1789 года. Наполеон ехал на своем сером коне; ветеран многих войн, он провез Императора по всей Европе, и многие видели его в дыму сражений. Теперь прославленный серый конь приближался к центральному понтону, сопровождаемый кавалькадой маршалов и штабных офицеров, чьи яркие мундиры и богато убранные лошади резко контрастировали с маленьким человечком в темно-сером полевом сюртуке и черной треуголке с кокардой Французской Империи, восседающим на просто, по-солдатски оседланном коне.
Кавалькада вступила на мост в полной тишине. Де Шавель был вместе со штабными офицерами императора. Под ним вздрагивал от нетерпения прекрасный гнедой жеребец. Кроме стука копыт наполеоновской лошади по деревянному мосту, ведущему в Россию, и позвякивания уздечек не было слышно ни звука. Это был простой и одновременно необычайно торжественный момент. Он длился всего несколько минут, затем тронулась головная колонна. Как только Наполеон достиг противоположного берега, со стороны ожидающих его войск раздался громкий приветственный крик, прокатившийся над их головами, как раскаты грома. Де Шавель следовал непосредственно за маршалом Даву, и когда они тоже вступили на русскую землю, Даву обернулся и посмотрел на него. Это был человек небольшого роста, очень спокойный и уравновешенный до тех пор, пока не вступал в бой.
– Думаю, во всем мире не найдется человека, который бы мог так одерживать победу над собственными войсками, как император, – сказал он. – Только послушайте, можно подумать, что он уже выиграл войну!
– В нем что-то есть, – согласился Де Шавель. – Все, кому приходилось сражаться вместе с ним, обожают его. Вот и все. Я бы пошел за ним хоть к черту в пекло.
– Да, да, – сказал маршал, – именно это вы сейчас и делаете, друг мой. И мы все. Да поможет нам Бог!
Ближайший город был Ковно, говорили, что там стоит небольшой русский гарнизон, а в Вильно располагался штаб Александра. В Вильно французская армия встретится с россиянами, чтобы одержать, как предполагалось, свою первую серьезную победу в этой войне.
Огромная масса людей, животных и телег медленно начала свой путь, и с каждой милей менялся характер местности. Де Шавель двигался вместе со своим отрядом Императорской Гвардии, насчитывающей теперь пятьдесят тысяч мужественных и опытных воинов, и ей одна армия в мире не могла сравняться с ними, ими командовали такие великие люди, как Ней, Мюрат, Даву и Ланне.
В первые дни долгого перехода Де Шавель почувствовал, как к нему возвращается прежняя бодрость духа при мысли о предстоящих схватках. Во время своей службы в разведке он стал циничным и вялым, теперь же, чувствуя под собой доброго коня, а позади первоклассных солдат, он опять был бодр и полон надежд. Война не пугала его, он не боялся ни ранений, ни смерти. Он бы пошел за императором к черту в пекло и вступил бы в схватку с самим дьяволом.
В его отряде служил майор, выпускник академии святого Кира, у него было совершенно невероятное имя Мария Жак Макдональд, и он являлся родственником прославленного маршала и потомком эмигрантской католической секты, которая нашла убежище во Франции после неудачного восстания против протестантов почти семьдесят лет назад. Де Шавелю нравился этот молодой человек, он был отважен, дисциплинирован, принимал участие во многих войнах, включая разгромную войну в Испании, где служил под командованием маршала Султа.
Майор пришпорил своего коня, чтобы догнать полковника, и они поехали неспешной рысью. Солнце нещадно пекло, и пыль, проникая под плотные мундиры, раздражала глаза и забивала ноздри, отчего вся колонна из людей и животных беспрестанно чихала.
– Чертовски жарко, – сказал Де Шавель. Он обтер лицо платком. – Скорей бы добраться до Вильно. Думаю, мы в Ковно получим от авангарда кое-какую информацию.
– Должны, – согласился майор. – Скажите мне, полковник, и долго мы будем ехать по такой дороге? Ужасно безрадостный здесь ландшафт.
– Не знаю, – ответил Де Шавель. – Кажется, потом будет лучше.
– Надеюсь, – сказал майор. – А то не видно ни деревца, ни кустика, даже травы для лошадей нет – просто пустыня. Чем-то напоминает мне Испанию.
– Очевидно, эта страна произвела на вас сильное впечатление, – сказал полковник. Его начинали раздражать постоянные воспоминания офицера о той единственной кампании, в которой он не принимал участия. – Советую вам позабыть о ней. Император довольно болезненно относится к той войне – вам бы следовало знать это!
– Я это знаю слишком хорошо, месье, – сказал майор Макдональд с каменным выражением лица. – Все, кто сражался в этом проклятом месте, ненавидят даже его название. По крайней мере те, кому удалось вернуться живым. Но, к сожалению, вынужден повторить – эта местность напоминает мне ее. Такая же голая, без природных ресурсов. Надеюсь, это не остановит нас. Вы тоже так думаете?
Де Шавель ответил не сразу. Скептическая нота на фоне победных фанфар коробила его, а он был особенно чувствителен к любому проявлению сомнений; поскольку оно шло в первую очередь от самого Наполеона. Да еще Даву, сказавший там, при переправе через Неман: «Да поможет нам Бог». И теперь этот воин, участник единственного проигранного Наполеоном сражения, тоже проявляет пораженческое настроение.
– Я бы на вашем месте вернулся к своим солдатам, – посоветовал Де Шавель, и майор, отдав честь, повернул коня и занял свое место в колонне.
Первого июля император вошел в старинный город Вильно, где его главный противник – русский царь – находился лишь за несколько дней до этого. Жара, отсутствие воды и корма в этой голой местности стоили его армии невероятных потерь в двадцать тысяч лошадей за несколько дней после переправы через Неман.
И русские не стали их ждать, чтобы сразиться с Неем в Ковно или с самим Наполеоном в Вильно. Они просто-напросто забрали с собой все запасы еды и фуража и подожгли все то, что не сумели унести, а сами отступили в глубь страны.
– Александра! Прибыл нарочный? – крикнула Валентина, подбегая к лестнице, – она только что вернулась с верховой прогулки. Уже три дня они ожидали новостей, и Валентина просто не могла пребывать больше в неведении. Она извела свою сестру, которая в конце концов заявила, что если та еще раз спросит ее о нарочном, она сойдет с ума. Слезая с лошади, Валентина видела, что один из конюхов уводит в конюшню взмыленного и покрытого пылью коня.
– Александра! Александра! Ты где?
Она на минутку задержалась у лестницы и увидела, как из кабинета выходит сестра.
– Он здесь. Иди сюда и прочитай все сама.
Александра протянула замызганную и смятую польскую газету; привезший ее человек целую неделю скакал из Варшавы, сейчас он находился в людской, где ему дали поесть.
«Императорская Армия находится на расстоянии пятидесяти миль от Москвы, здесь, как сообщается, их поджидают основные силы русских под командованием Кутузова, чтобы дать бой. Войска его императорского величества потерпели большие потери, поскольку в битве под Смоленском, где русские потеряли пятьдесят тысяч солдат, тридцать тысяч французов остались на поле боя…»
Валентина отбросила газету и закрыла лицо руками.
– О Господи! Тридцать тысяч! Он погиб, Сандра, я знаю, что он мертв! – Она села и зарыдала.
– Не говори глупостей, – резко оборвала ее Александра. Она подняла газету и прочитала ее. Затем опустилась на колени перед сестрой. И ласково обняла ее.
В последние три месяца Валентина жила только тем, что ждала новостей о войне с Россией, проводя бессонные ночи в мыслях о человеке, которого любила. Каждое утро Александра находила ее разбитой, с запавшими глазами после проведенных в молитвах и слезах бессонных ночей. Время не излечило эту безнадежную страсть к человеку, отвергнувшему ее чувства. Сначала Александра смеялась над ней и упрекала ее за отсутствие гордости и здравого смысла. Но теперь она признала, что ни насмешки, ни уговоры не действуют на сестру в ее страданиях. Оставалось только утешать и успокаивать ее. Ее слова, сказанные в то утро полковнику, оказались пророчеством. Для некоторых женщин существует только один-единственный мужчина. Единственная любовь. И это случилось с Валентиной. Она полюбила с такой глубиной, что Александра просто не могла понять этого, она могла понять страсть, но сила чувства Валентины, ее тоска по Де Шавелю открыли для нее нечто новое. Мучительная любовная тоска, потребность отдавать всю себя. другому человеческому существу были чужды ее собственной природе. За исключением ее отношения к родной сестре. Она никогда не могла страдать из-за мужчины так, как Валентина. В душе она желала ему смерти и проклинала за то, что он вторгся в жизнь ее сестры и сделал ее несчастной.
– Послушай меня, – сказала она. – Я не верю, что твой полковник погиб. Он даже не ранен, я точно знаю.
– Откуда ты можешь знать? – спросила Валентина. – Нет, Сандра, на этот раз я не ошибаюсь. Мое сердце подсказывает, что с ним что-то случилось. Я уверена в этом. А это сражение под Москвой – от какого числа газета?
– От двадцатого сентября. Неужели ты не видишь, что она недельной давности – сражение уже было давным-давно! Валентина, полмиллиона человек сражалось на стороне Франции – ну почему твой полковник должен быть одним из тридцати тысяч?
– Не знаю, – сказала Валентина. Она сложила газету и уронила ее на пол. – Не знаю, где и как это произошло. До этого времени я боялась за него, но не была уверена. А теперь уверена. Оставь меня одну, Сандра. Ну пожалуйста.
– Хорошо. – Сестра поднялась. Она стояла и смотрела на Валентину. – Это все так нелепо, малышка. Я тебе это уже говорила и не стану повторять сейчас. Если он погиб, то пройдет несколько месяцев, может быть, даже год или больше, прежде чем ты сможешь узнать это наверняка. Неужели до тех пор ты так и будешь сидеть и горевать, а ведь жизнь проходит! Я ничего не могу поделать с тобой. И видит Бог, я ничего не могу сделать для тебя. Могу только оставить тебя одну, если ты этого хочешь.
Валентина сидела в одиночестве до самой темноты. Она не плакала и не шевелилась; уверенность в том, что Де Шавель убит или смертельно ранен, была слишком велика, чтобы она могла позволить себе найти облегчение в слезах. За последние три месяца донесения не менялись: армия Наполеона все дальше и дальше продвигается в глубь России без серьезных стычек с противником. Болезни и постоянные набеги казаков стоили французам огромных потерь. Русские поджигали свои собственные города и деревни, отравляли воду и уничтожали урожай, чтобы ни один колосок, ни одна травинка, ни один кусочек свежего мяса не достались захватчикам.
Даже из той скудной информации, которая до них доходила и которая подавалась в благоприятном для Франции свете, было очевидно, что кампания Наполеона проходит далеко не так, как планировалось. Валентину не очень волновал исход войны, но каждая стычка с противником представляла собой угрозу для человека, которого она любила, любой слух о случаях дизентерии или тифа среди французских войск рисовал в ее воображении страдающего от тяжелой болезни и умирающего Де Шавеля. Бездеятельная жизнь в Чартаце была для нее мучительна, дни, тянувшиеся медленно и спокойно, просто сводили ее с ума; все то, что она так раньше любила – длинные пешие и верховые прогулки, вышивание и чтение, общение с сестрой, теперь ничего для нее не значили. Она вела пустую, бессмысленную жизнь в то время, как все вокруг кипело и бурлило, а Де Шавель сражался на войне и, возможно, уже падал, сраженный русской пулей, пока она сидела здесь в безопасности и безделии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27