– Граф Груновский, ваша светлость. Я не хотел, но он заставил меня – он мне угрожал…
– Представляю, как тебе пришлось тяжело, – с издевкой произнесла она. – Чего он хотел от тебя? Отвечай, а не то плохо будет. И видит Бог, я сама прижгу тебя кочергой!
Он с воплями бросился перед ней на колени.
– Граф приказал мне сообщать обо всем, что я увижу или услышу здесь. Я передал ему, что графиня собирается поехать в Варшаву. Он отправил меня обратно и велел смотреть в оба и известить его, как только она тронется в путь. Я это и сделал, ваша светлость. Клянусь вам, больше ничего. Я был слишком напуган, чтобы не повиноваться ему!
– Значит, ты известил его, когда она уехала, – сказала Александра. Она наклонилась вперед, ее раскосые глаза сверкали, как алмазы.
– Да, ваша светлость, – заныл он. – Я послал ему сообщение. Думаю, он собирается захватить ее силой.
– Вот именно, – подтвердила она и вдруг опустила руки. – Должно быть, она сейчас в его руках. И почему ты еще здесь, Иуда? Почему ты не поехал за своей наградой?
– Мне велели шпионить за вами, – признался он. – Они собираются вас схватить тоже, если вы попытаетесь поехать за ней. О Господи, ваша светлость, смилуйтесь надо мной! Я не мог ослушаться его!
– Достаточно, – оборвала его Александра. – Янош, уведи отсюда эту тварь и перережь ему глотку!
Княжна встала и налила себе вина, не обращая внимания на вопли шпиона, которого выволакивали из комнаты. Теодор схватил Валентину, она в этом не сомневалась, и была благодарна судьбе, что инстинкт подсказал ей не бросаться сразу же в погоню за сестрой. Тогда она бы тоже оказалась в их руках.
Теперь же, пока он ждет сообщения от своего соглядатая, она может заняться поисками сестры. Александра снова и снова проклинала себя за то, что отправилась в тот день на охоту и оставила Валентину одну, она также не переставала проклинать и того несчастного француза, из-за которого сестра решилась на столь безрассудный поступок.
Она одним глотком осушила бокал и снова наполнила его. Уже прошло четыре дня с тех пор, как уехала сестра. Если она в руках графа, то он, вероятно, отвезет ее во Львов, если, конечно, не убил по дороге. Это будет зависеть от того, где он ее перехватит. Если он нашел ее в одной из придорожных гостиниц, то хоть кто-то должен был видеть похищение. И таким образом она сможет узнать, куда они поехали. Александра приняла решение. Она дернула за шнур звонка, появился лакей, красивый рослый парень лет двадцати восьми; еще несколько месяцев назад она собиралась сделать его своим любовником, но потом приехала Валентина. Щадя чувства сестры, она отложила свое намерение. Сейчас она даже не могла вспомнить его имени. Она крикнула ему:
– Вели моим горничным уложить для меня кое-какую одежду и оседлать коня. Со мной поедут Янош и Ладислав, скажи им, чтобы куда-нибудь дели труп этого мерзавца и подготовились к отъезду. Мне нужно взять с собой воды и продовольствия на неделю, и пусть они возьмут с собой оружие. Поторопись!
Через два часа она отправилась в путь, ее черный конь скакал впереди резвым галопом, покрывая милю за милей. Александра всего за два дня добралась до гостиницы, где граф настиг Валентину. Там было очень тихо. Увидев обгоревший остов кареты, Александра спрыгнула с коня и вбежала в раскрытую дверь. В доме было тихо, казалось, там никого нет, огонь в печи погас, и когда она дотронулась до нее, то почувствовала, что та совсем остыла. В кухне, позади она увидела засохшие пятна крови на полу, а спустя секунду услышала, как кричит Янош, который пошел посмотреть вокруг дома. Он нашел две совсем свежие, небрежно вырытые могилы. Александра приказала ему раскопать их, она не верила, что Валентина погибла. На Теодора не похоже, чтобы он так быстро с ней разделался и сразу же закопал. С Валентиной было двое слуг, Янош подтвердил, что это их тела лежат в могилах.
– Где хозяин? – спросила она. – Где, черт побери, все? Не может быть, чтобы они убили и их тоже!
– Вполне возможно, ваша светлость, – сказал Янош. – Может быть, они не хотели иметь свидетелей.
– Тогда ищите, пока не найдете их тела, – приказала она. – Я пойду поднимусь наверх.
В маленькой комнатке она нашла перчатки сестры, и впервые за много лет глаза ее наполнились слезами, она быстро их вытерла и громко выругала себя за слабость. Александра сбежала вниз и крикнула Ладиславу.
– Вы там нашли что-нибудь? Где вы там?
– Здесь, ваша светлость. Я нашел хозяина и его жену, они прячутся в конюшне.
Старик лежал на куче соломы, его жена скорчилась рядом с ним. Оба от страха лишились дара речи, женщина обхватила себя руками, а рот ее кривился в беззвучном плаче. Александра склонилась над ними, солома под стариком вся напиталась кровью. Несчастные с ужасом отшатнулись от нее, при этом женщина попыталась прикрыть своего мужа.
– Не бойтесь, – сказала Александра. – Мы не сделаем вам ничего плохого. Скажите мне, что здесь произошло? – Она обратилась к женщине: – Он ранен. Кто это сделал?
– Пришли какие-то люди, – дрожащим голосом проговорила женщина. – Они напали на меня и избили Рубина. Это все, что я знаю, пани. Мы не делали ничего плохого, пожалейте нас! Умоляю вас, мой муж еще очень слаб, он не может идти…
– Здесь была женщина, – продолжала выпытывать Александра. – Я видела ее карету. Я видела тела слуг. Что с ней случилось?
– Не знаю, пани! – женщина покачала головой, она была в полном отчаянии. – Они завязали мне голову, и я ничего не видела. Я не знаю, что потом произошло. Когда я пришла в себя, они уже уехали, и я увидела, что Рубин висит на дереве… – она зарыдала.
Старик поднял голову и посмотрел на Александру. Глаза его от боли глубоко запали, но в них сверкала ненависть. Она давала ему силы жить после того, как жена сняла его с дерева.
– Они увезли ее, – прошептал он. – Я слышал, как один человек что-то сказал, когда они выходили из дома.
Они сильно избили меня – но я кое-что слышал.
– Что? – спросила Александра. – Вспомни хорошенько. Эта женщина – моя сестра. Ее похитили. Что говорил тот человек? – Она еле сдержалась от того, чтобы не схватить его и не потрясти как следует.
– Он велел им сесть на лошадей. А потом что-то говорил про Варшаву. Это все, что я могу вспомнить.
– Этого достаточно. – Александра поднялась.
– А если они вернутся? – закричала женщина. – Если они узнают, что мы вам обо всем рассказали, что с нами станет?
– Они больше не вернутся, – заверила княжна. – Вам теперь нечего бояться. Мои люди положат твоего мужа в кровать в доме. Янош! Отнеси его в дом и сделай, все, что нужно для него. И возьмите это.
Она открыла кошелек и положила женщине в руку золотых и серебряных монет.
– Когда я найду человека, похитившего мою сестру, – тихо произнесла Александра, – я вспомню и о том, что он сделал с вами.
К ночи они проехали уже порядочное расстояние, переночевали под открытым небом и с рассветом двинулись дальше.
Варшава. Всю дорогу Александра благодарила Господа за то, что он оставил в живых хозяина постоялого двора. Он не повез ее во Львов, а это значит, что он действует по санкции Сейма или кого-нибудь из его членов. Валентину везли в Варшаву в качестве пленницы собственного правительства. Это значит, что имеется шанс обратиться к французским властям прежде, чем они успеют что-нибудь сделать с ней.
Все будет зависеть от последних сообщений из России, очевидно, они не очень радостные, иначе польское правительство никогда бы не дало согласие на похищение. Если Франция терпит поражение, тогда враги ее сестры не обратят внимания на защиту Франции. Одно дело говорить о неприкосновенности тех, кто включен в особый список Тайной полиции, когда она пользуется в стране неограниченной властью и поддерживается могущественным Наполеоном, и совсем другое, если армия уже отступает, и единственное, что о ней известно, – это сообщения о поражении и колоссальных потерях. У подопечной полковника Де Шавеля при таких обстоятельствах остается мало надежды избежать мести своих сограждан.
Во время своего долгого путешествия вся пропылившаяся от бесконечной езды по отвратительной дороге, измученная голодом, жаждой и ночлегами под открытым небом Александра уже знала, как ей действовать. И самое главное – как можно скорее добраться до французских властей, прежде, чем ее схватит Груновский или агенты Сейма.
Восемнадцатое сентября выдался теплым и ясным днем. Император Наполеон и его войска уже пять дней стояли в древней русской столице, и радость от захвата Москвы омрачалась лишь тем, что город оказался совершенно пустым. Ни одного выстрела не было сделано по французам после Бородинской битвы. Русский генерал Кутузов отвел свое сильно поредевшее войско с этого ужасного места, открыв тем самым дорогу на Москву, и Наполеон через неделю вошел в город, где царила мертвая тишина. Вслед за армией тянулись раненые, одних медленно везли на телегах, те, кто мог передвигаться самостоятельно, тащились колоннами.
В одной из первых повозок, везли раненых старших военачальников и штабных офицеров. Де Шавель впервые увидел знаменитые московские золотые купола, когда его подняли на носилках и понесли в наскоро оборудованный госпиталь на окраине города. Французы в качестве главного госпиталя заняли один из прекраснейших каменных дворцов, он был намного удобнее, чем огромные бестолковые деревянные здания более ранней постройки. Полковник лежал почти без движения, пока его несли, вцепившись в деревянные края носилок левой рукой. Ампутированная правая рука страшно болела и ныла, чесались несуществующие пальцы. Вначале боль в окончаниях нерва была нестерпимой, на второй и третий день после сражения он лежал без сознания, теперь же сильно страдал из-за правой руки.
Его друг Макдональд сказал ему, что он стал калекой. Большую часть дороги майор ехал рядом с повозкой, пока они тряслись по дороге в Москву, и пытался объяснить, что у врачей не было другого способа спасти ему жизнь, кроме как отрезать руку. Де Шавель не сразу ответил, не поняв, что произошло. Он был очень слаб от потери крови, при малейшем напряжении терял сознание, грудь пульсировала болью при каждом вздохе, хотя сама рана неплохо заживала и не гноилась. Но его правая рука жила своей дьявольской жизнью, та самая рука, которую, как говорил Макдональд, он видел отрезанной. Полковник не мог. в это поверить, когда чувствовал, что шевелит ею, что все пальцы послушны ему. Лишь только когда он попытался взглянуть на нее, чтобы убедиться в этом, он увидел окровавленную повязку на плече и бесполезный, завязанный узлом рукав рубашки. Он отвернулся и очень отчетливо произнес:
– Будьте вы прокляты, майор, почему вы не дали мне умереть? – И опять потерял сознание.
Спустя некоторое время Де Шавель уже привык к своему положению, знал, что став калекой, может покончить с карьерой, и приговорил себя к штатской жизни, если вообще выживет после всего этого. И все же в своем отчаянии он нашел в себе волю к жизни, к тому, чтобы победить боль и начать борьбу, пока не стало слишком поздно. Он жил ради этого, глотал жидкий суп, хотя его организм отказывался принимать пищу, выносил адские боли при перевязках и не поддавался искушению заснуть и не проснуться. Он отказывался умирать, и в то время, как другие офицеры, находящиеся вместе с ним в повозке, сдавались, и их тела вытаскивали и хоронили у дороги, Де Шавель держался, несмотря ни на что. Из тридцати офицеров, ехавших в его повозке после Бородино, осталось лишь восемь, которых и разместили в опустевшем русском дворце.
Еды было мало, и русские отравили большинство источников воды, не осталось ни запасов продовольствия, ни фуража. Толпы солдат бродили по брошенному городу, напиваясь, хватая меха, золото и драгоценности. Казалось, ценные вещи и вино были специально оставлены в городе, чтобы окончательно подорвать дисциплину в армии. Последствия были настолько серьезными, что император издал приказ, запрещающий мародерство и приговаривающий к расстрелу всех, замеченных в грабежах. Однако было бесполезно заставлять солдат вернуть награбленное, и они запихивали свою добычу в вещмешки, выбрасывая оттуда боеприпасы и обмундирование, чтобы поместить женские шелковые платья и соболиные шубы.
Парадный зал дворца превратили в палату для старших офицеров, и все четыре дня туда привозили и увозили людей по мере того, как поступали новые раненые и умирали люди. В дороге из Бородино погибла примерно половина раненых. Врачи делали невозможное в самых невыносимых условиях, тот врач, что оперировал Де Шавеля, сам свалился с дизентерией и теперь тоже лежал в одной из палат. Труднее всего было добыть питьевой воды. Люди умирали сотнями, отравившись водой из рек и колодцев, потери в кавалерии были чудовищными. Из полумиллиона человек, перешедших три месяца назад Неман, остались лишь сто тысяч, и вопреки всеобщим надеждам русские не делали ни малейших попыток вступить в мирные переговоры.
Де Шавель почти ничего не знал о происходившем вокруг, он был слишком слаб, чтобы думать о чем-либо, кроме того, что случалось в госпитале, а это было достаточно печально. После сражения его навестил Ней, оказав большую честь, однако Де Шавель был без сознания и не узнал его. Макдональд проводил с ним столько времени, сколько мог, и шпынял санитаров, чтобы они как следует ухаживали за ним, и в этом проявились черты, унаследованные от упрямых шотландских предков. Мюрат прислал ему бутылку прекрасного бургундского вина, но раненый был слишком слаб, чтобы выпить ее, а потом ее украл кто-то из санитаров, однако сам маршал не появлялся, он терпеть не мог страдания и госпитали. Сам император справлялся о его состоянии, но тут же забыл о том, что ему сказали. Потери были слишком большие, под Бородино он потерял сорок генералов, причем многие составляли опору армии.
Для раненых не хватало кроватей. Де Шавель лежал на своих носилках на полу, и ему приходилось даже лучше, чем тем, кто лежал лишь на тонком одеяле, постеленном на деревянный пол.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27