На самом деле отряд выбирался с большой тщательностью из большого числа желающих, и подбирались только люди, отличавшиеся высоким умственным развитием и мужественным характером и проявившие храбрость на войне. По первоначальному плану они должны были пополнить собою ирландскую королевскую полицию, которую повстанцы теснили со всех сторон. Однако, борясь с кампанией убийств, они развернули энергичную и самостоятельную контртеррористическую деятельность. Они действовали почти так же бесцеремонно, как действует чикагская или нью-йоркская полиция, когда ей приходится иметь дело с вооруженными бандами. Если какой-нибудь из их товарищей, входивший в состав полицейских или военных отрядов, оказывался убитым, то они обыскивали квартиры тех, кто принадлежал к числу врагов, или тех, кого они подозревали во враждебных чувствах, и допрашивали подозреваемых, приставив револьвер к виску. Конечно, такое поведение нельзя извинить ничем, кроме тех нападений, ответом на которые оно являлось.
Либералы, всегда поддерживавшие гомруль, стояли на очень твердой почве, когда они указывали на гибельные последствия, к которым должен был привести отказ в автономии. К ним присоединилось другое направление, практические выводы которого имели за себя гораздо меньше моральных и логических оправданий. Несколько крайних тори, решительно протестовавших против каких бы то ни было уступок ирландским националистам, с еще большей энергией обрушивались на поведение «черно-рыжих». Они требовали, чтобы правительство строго поддерживало порядок на основе обычного закона и беспощадно наказывало всех своих агентов, которые хотя бы на йоту отклонялись от обычной процедуры, принятой в мирном цивилизованном государстве. По их мнению, никакая провокация не могла служить оправданием для подобных отклонений. «Поддерживайте унию, – кричали они, – не уступайте насилию. Тщательно соблюдайте законы страны. Изобличайте и арестуйте преступников и привлекайте их к суду». Это было легко сказать, но невозможно сделать. Обычные юридические методы были неприменимы там, где свидетели не давали показаний или, давая их, рисковали своей жизнью и где присяжные не желали выносить никаких обвинительных приговоров.
Советы, подаваемые военными властями, были совершенно иного характера, но также не помогали делу. Военные власти, возглавляемые начальником имперского генерального штаба сэром Генри Вильсоном, неустанно требовали введения военного положения во всей южной Ирландии. Но было совершенно неясно, в какой мере это помогло бы разрешить проблему. Военные власти настойчиво отвергали какие бы то ни было обвинения в контртерроризме. Свою точку зрения они обосновывали туманными утверждениями, что введение военного положения в повстанческой Ирландии «показало бы, что правительство взялось за дело всерьез». За время моего пребывания в военном министерстве я не получил от военных властей ни одного практически полезного совета. Мои военные советники, естественно, жаловались на чрезмерное напряжение военных отрядов, которые в большинстве своем состояли из добровольцев военного времени.
Как при мне, так и при моем преемнике сэре Леминге Вортингтон-Эвансе военные эксперты настойчиво указывали на необходимость увеличить количество войск в Ирландии и вместе с тем перевести в другие места большую часть наличного гарнизона. Между торийскими законниками и сторонниками военного положения, отрицавшими, в сущности, всякий закон, по каким-то совершенно неясным причинам состоялось соглашение, и в парламент было внесено предложение, чтобы допускались только «разрешенные репрессии», вроде тех, какие применялись в военных зонах. Предложение это было принято. Всякие неразрешенные выступления со стороны полиции или специальных полицейских отрядов должны были сурово караться.
Это решение чрезвычайно облегчило работу ирландских тайных обществ. Надо отдать этим обществам справедливость: они были почти единственными группами людей во всем мире, которых не возмущала деятельность «черно-рыжих». Они считали справедливым, чтобы им платили той же монетой. В конце 1920 г. деятельность «черно-рыжих» поставила их в очень трудное положение, ибо «черно-рыжие», опираясь на широкую информацию и не смущаясь средствами, расправлялись тайком с теми, которые убивали тайком. На гильдгольдском банкете 9 ноября Ллойд-Джордж заявил: «У них процветает поножовщина».
Политика «разрешенных репрессий» вступила в силу с 1 января 1921 г. Вскоре оказалось, что она гораздо менее действительна, чем грубые, но своевременные меры специальных полицейских отрядов. Утром, например, военный отряд в отместку за совершенное преступление делал вылазку всей бригадой и сжигал крестьянский коттедж, а ночью выходили из своих убежищ шин-фейнеры и сжигали помещичий дом.
Фактическое право британских отрядов направляться куда им угодно и делать все, что они считали нужным, никогда не вызывало сколько-нибудь сильного противодействия. Кавалерийские отряды и броневые автомобили выезжали за тридцать или сорок миль и тщательно опрашивали всех мужчин, встреченных в данном районе. Часто не удавалось найти улик ни против одного человека. А в ту же самую ночь на столь тщательно обысканной территории происходило смелое убийство. В начале лета 1921 г. стало ясно, что Великобритания стоит на распутье. Было бы очень легко прекратить эту преступную и постыдную форму борьбы, которую пускали в ход против нас и в которую нам самим приходилось все больше и больше втягиваться, если бы мы проявляли ту же беспощадность, которую проявляют русские коммунисты по отношению к своим соотечественникам. Массовые аресты людей, подозреваемых полицией в симпатиях повстанцам, и казнь четырех или пяти заложников (многие из которых, несомненно, были невинны) за каждого убитого правительственного чиновника, – такие меры, хотя и крайне жестокие, оказались бы, по всей вероятности, действительными. Но британский народ, только что избавленный от смертельной опасности, был совершенно неспособен к подобной тактике. Общественное мнение относилось с гневом и негодованием даже к тем частичным мерам возмездия, к которым приходилось прибегать агентам британского правительства. Альтернатива, стоявшая перед нами, была теперь совершенно ясна: «Или сокрушите их железом и беспощадным насилием, или дайте им то, чего они хотят». Это была единственно возможная альтернатива, и хотя у того и другого из этих решений было много горячих сторонников, большинство народа не решалось высказаться ни за то, ни за другое.
Перед нами воистину стал ирландский призрак – страшный призрак, который не поддавался проклятью или убеждению.
Ни одному британскому правительству нового времени не приходилось осуществлять столь полного и внезапного поворота в политике, как тот, который затем последовал. В мае все силы государства и все влияние коалиции были направлены на то, чтобы «выкурить из нор банды убийц», а в июне целью английской политики стало «прочное примирение с ирландским народом». Резкий контраст между этими двумя крайностями мог с полным основанием вызвать насмешки поверхностного человека, но фактически нам оставалось только два пути: война, не отступающая ни перед каким насилием, или мир, покупаемый ценой всепрощающего терпения. И тот, и другой путь мог обосновываться солидными аргументами, но ни здравый смысл, ни чувство жалости не могли оправдать нерешительные компромиссы между этими двумя возможностями. В обычных условиях внутренней политики столь резкие альтернативы обычно оказываются практически неприменимыми; но когда меч обнажен, револьвер направлен в цель, течет кровь и домашнему очагу грозит уничтожение, приходится выбирать либо то, либо другое.
В широких кругах до некоторой степени укрепилась легенда, что эта резкая перемена политики объяснялась ослаблением воли премьер-министра. Так например в своих недавно опубликованных мемуарах сэр Невиль Макреди намекает, что Ллойд-Джордж опасался за свою личную неприкосновенность. Однако подобные инсинуации противоречат фактам. До лета 1921 г. не было ни одного человека, который бы более решительно настаивал на борьбе с ирландским восстанием и обнаруживал большую готовность прибегнуть к самым беспощадным средствам, чем Ллойд-Джордж. Ему приходилось все время считаться с политическим положением Великобритании. Для проведения какого бы то ни было гомруля требовались два предварительных условия: во-первых, безопасность Ольстера и, во-вторых, полная победа над вооруженными бандами. Первое условие было осуществлено актом 1920 г., второе же не было еще достигнуто. Какие же причины и события побудили Ллойд-Джорджа отказаться от политики репрессий прежде, чем она принесла свои плоды? Я постараюсь здесь изложить их так, как я сам понимал их в то время.
К апрелю 1921 г. ирландская проблема стала в центре внимания правительства. Сам премьер-министр был склонен добиться победы во что бы то ни стало и рассчитывал при этом на «традиционную лояльность консервативной партии». В этом отношении кабинет всецело его поддерживал, но относительно методов существовали два резко различных мнения. Для всех министров было очевидно, что до самого конца года придется прибегать к самым чрезвычайным мерам для восстановления порядка в Ирландии. Следовало набрать 100 тыс. чел. для новых специальных полицейских отрядов и для обычной полиции. Было необходимо снарядить тысячи броневых автомобилей; три южных провинции Ирландии должны были быть оцеплены кордоном укреплений и колючей проволокой; необходимо было систематически обыскивать и допрашивать каждого отдельного человека. Для того, чтобы парализовать деятельность нескольких тысяч людей, у всего населения необходимо было требовать отчет о каждом часе его времени. Осуществить это не было физически невозможно. Все зависело от людей и денег, а и то и другое было бы полностью предоставлено парламентом, конституционные полномочия которого истекали только через три года. Именно с такими проектами и пришлось теперь иметь дело.
Некоторые из министров, к числу которых принадлежал и я, готовы были взять на себя ответственность за подобную политику, не щадя своих сил, но в то же время полагали, что одновременно с этими решительными мерами необходимо предложить южной Ирландии самое широкое самоуправление. «Устраним все препятствия, – говорили они, – и сделаем ясным для каждого, что шин-фейнеры заставляют ирландский народ бороться не за гомруль, а за полное отделение, не за ирландский парламент, подчиненный короне, а за революционную республику». Вопрос этот вызвал в кабинете оживленные дебаты. Я лично желал, чтобы ирландцам было предложено на выбор или осуществление всех тех требований, которые они предъявляли и за которые боролся Гладстон, или неограниченное применение грубой силы. Поэтому я стоял на стороне тех, которые предлагали сочетать самую беспощадную борьбу с широко идущими уступками. Надо сказать, что оба эти мнения имели за себя почти одинаковое количество сторонников, но что в смысле удельного веса, если не в смысле численности, преобладала группа, рекомендовавшая двойственную политику.
Премьер-министр пришел в изумление, когда оказалось, что многие консерваторы стояли за этот более сложный путь. Мне было ясно, что и внутренняя сила аргументов и престиж лиц, выставлявших их, оказали на него глубокое впечатление. Когда ему был задан вопрос: «Разрешите ли вы дублинскому парламенту, подобно парламенту всякого другого доминиона, взимать пошлины с британских товаров?» – он раздраженно ответил: «Можно ли говорить о таких пустяках в тот момент, когда мы приготовляемся к столь прискорбным действиям». Как это всегда бывает в тех случаях, когда кабинет, единодушный по главным вопросам, глубоко и искренне расходится во мнениях по поводу какой-либо одной проблемы, никакого решения не было достигнуто, и все разошлись по домам, оставшись при своем. Мне кажется, Ллойд-Джордж в конце концов пришел к заключению, что политика неограниченных репрессий в Ирландии не встретит полной поддержки даже среди консерваторов.
В нескольких случаях премьер-министр от имени кабинета предлагал прийти к соглашению, ставя условием, чтобы ирландские повстанцы признали зависимость от короны и связь с империей. Попытки добиться компромисса теперь вновь возобновились. В мае 1921 г. лорд Фитц Алан, один из лидеров английских католиков, был назначен вице-королем вместо лорда Френча. Он согласился взять на себя столь неблагодарную задачу исключительно из чувства общественного долга. Через три дня сэр Джемс Крэг, премьер-министр северной Ирландии, по поручению Ллойд-Джорджа встретился с де-Валера в том месте, где скрывался этот последний. Эта встреча, состоявшаяся после долгих предварительных переговоров, была, несомненно, замечательным эпизодом. Ольстерский лидер, представитель всех трех групп, которые противились гомрулю, был отведен вооруженными шин-фейнерами по длинным и извилистым тайным тропинкам в штаб-квартиру вождя ирландских повстанцев. Эту миссию сэр Джемс Крэг решился взять на себя потому, что он был мужественен, считал себя обязанным заботиться о благополучии империи и не считался ни с какой личной опасностью, грозившей его жизни или его политической репутации. Его переговоры с вождем шин-фейнеров ни к чему не привели. В течение четырех часов де-Валера, перечислявший причиненные ирландцам обиды, успел добраться только до акта Пойнингса, изданного при Генрихе VII. К этому времени было пора уже окончить дискуссию, превратившуюся в лекцию. Сэр Джемс Крэг опять поручил себя своим проводникам и по обходным дорогам был отвезен в Дублин. В маленьком автомобиле, который трясся по плохой дороге, сидели три человека, – два шин-фейнера, по всей вероятности, обреченных на смерть, и премьер-министр оранжистского Ольстера.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77