– Подойди, поцелуй меня. Будь головой младшеньким, сын.
– Не надо так, мама!
– Не спорь…
– Ладно.
– Вы все должны учиться.
– Ладно.
– Будьте все вместе, пока папа не вернётся.
– Мамочка…
– Не дай погаснуть свету в нашем доме.
– Мама…
– Слушай меня, сынок.
– Слушаю.
– Никогда не обижай маленьких.
– Хорошо.
– Султанджан, богатырь мой, подойди поцелуй меня.
– Мамочка!
– Не плачь, ну-ка вытри слёзы, вот так. Отныне никогда не плачь, ладно? Слушайся брата, не ссорься… Зулейха, раскрасавица моя, дай поглядеть на тебя… Как ты у меня выросла, милая…
– Мама…
– Усман мой дорогой, художничек мой маленький, подойди ко мне, обними меня, сынок… Вот так, молодцом! Аманджан, это ты, мой жеребёночек? Есть, наверное, хочешь, да, сынок?
– Усман ваш этот всегда мой хлеб отбирает!
– Ах мой сладенький, теперь он не будет отбирать, Усманджан, верно ведь, что больше не будешь отбирать?! А где моя Рабиниса? Спит? Разбуди, разбудите!.. Воды… воды! Тётушка, простите, если что не так… Детей… детишки на вас… Арифджан, сынок… не дай погаснуть свету в доме… очагу…
Мама не смогла выпить воды, которую поднесла ей Тухта-хала. Мамины губы крепко сомкнулись, глаза закатились, словно она хотела что-то высмотреть на потолке. Подбежал доктор, приложил ухо к груди мамы и так, слушая, замахал на нас рукой, уходите, мол.
– Мамочка! – забилась в плаче Зулейха. Тухта-хала вывела нас во двор. Рассвет ещё не наступил. Соседи, оказывается, разожгли костёр, столпились вокруг него. Председателя и его матери не было. Ушли, видно, по делам. Зато появились Махмудхан, Хайит Башка и даже Мели. Он о чём-то шептался с дедушкой Парпи.
– Как она там? – кивнул головой Махмудхан в сторону гостиной. Что-то переполняло меня, и я не смог ему ответить. Соседка Мутабар-апа сказала, что растопила у себя сандал, пригласила меня с младшенькими отдохнуть малость, чайком согреться. Когда мы вышли на улицу, воздух прорезал плачущий голос тётушки Тухты:
– О-е, боже, Караматбиби покинула нас!
– Мама! Мамочка! – заплакали мы все, бегом возвращаясь назад.
Как теперь жить?
Вот уже столько дней мы без мамы. Сегодня справляли поминки, люди посидели, поговорили о том о сём, повспоминали маму и разошлись. Мутабар-апа поспешно сполоснула посуду, потом тоже ушла. Мы остались одни. И Парпи-бобо нет с нами. У него на другой день после похорон заболели ноги. Тётушка Тухта тоже больна, у неё колет сердце, не хватает дыхания, не встаёт с постели.
Мы сидели в большой комнате, гостиной. Отца мы провожали отсюда и с мамой простились в последний раз здесь. Усман мастерит из ветки боярышника дудочку, Султан просверлил в основании ашыка дырку и пытается влить в неё расплавленный свинец. Так он надеется обыграть всех подряд в кишлаке. Зулейха прилаживает заплату на штаны Усмана. Тот в последнее время взял в привычку ездить на деревянном «коне», каждый день рвёт штаны сзади, говорю, зачем так делаешь – он и в ус не дует. Они, отвечает, сами собой рвутся.
– Ака… – тихонько окликнула меня Зулейха.
– Чего тебе?
– Как забирается Мункарнакир в могилу?
– Откуда я знаю!
– А вдруг они сейчас оживили и пытают маму?
– Брось ты такие разговоры!
– Говорят, если покойник был грешен, его бьют палицей.
– Неправда! – Аман подскочил к сестре. – У моей мамы нет грехов! Никто не посмеет её бить! Пусть только попробуют!!
От шума испуганно проснулась Рабия.
– Мама! – позвала она, поглядев вокруг.
– К маме пойдём завтра, – сказал я, беря сестрёнку на колени. Она ещё слишком мала, не понимает, что такое смерть, она считает, что мама по-прежнему пропадает на поле. Вечерами выходит к калитке, ждёт возвращения мамы. Покажется вдали какая-нибудь женщина, Рабия несётся ей навстречу с криком «мама!».
– Завтра пойдём? – переспросила сестрёнка, поудобнее устраиваясь на моих коленях.
– Да, завтра.
– Она мне конфетов даст?
– Обязательно.
Рабия ещё что-то хотела спросить, но сон сморил её: она широко зевнула и уснула.
Что мне делать? Быть может, уйти всем в детдом? Но ведь тогда погаснет свет в нашем доме! А мама завещала, чтоб он никогда не погас. Кроме того, кто будет навещать мамину могилку, если мы уедем из кишлака?
Мама, мамочка! Как нам быть дальше, посоветуйте мне. Люди заставляют нас уйти в детдом. И дядюшка Разык, и председателева мать, и директор МТС, помните, она ещё угощала нас колотым сахаром, все они клеем пристали, говорят, отправим вас в детдом. Только Парпи-бобо и Тухта-хала пока не соглашаются. «Покуда мы живы, дети останутся тут», – твердят они. Может, пойти к Мелиаке в прислужники? Нет-нет, ни за что. Это он отобрал нашу корову. Помните, мама, вы вернули ему долг в день, когда папа уходил на фронт, при нас вернули, а он теперь отказался, стал клясться-божиться, что долг всё ещё числится за нами. На ваших похоронах и на поминках он кое-чем помог нам, а потом заявил: не своё тратил, мол, в долг брал, а долг хозяин требует – и забрал нашу корову. Не послушался даже дедушку Парпи, который умолял его не трогать «кормилицу сирот». А теперь вынуждает меня с Султаном пасти его корову, телёнка и овец. «Хоть сытые будете» – говорит. Нет, мамочка, нет. Мы ни за что не пойдём к нему. Султан ростовщика прямо терпеть не может. Когда тот уводил нашу корову, он вцепился ему в руку, всю искусал. Парпи-бобо едва успокоил. «Нельзя так, Султанбай, – сказал он. – Коли мама должна была, долг надо вернуть. А то не найдёт она, бедняжка, успокоения на том свете». А ещё Султан хочет Мели-аку камнем стукнуть. Вы же его знаете, с него станется.
Мама, мамочка, ума не приложу, как дальше быть. Еды у нас никакой не осталось, чаще всего голодные ходим. Может, устроиться нам всё-таки в детдом, пока дедушка поправится? Как он встанет на ноги, так и вернёмся домой. К тому времени, может, и отец с фронта придёт.
– Ака, к нам какие-то люди идут! – воскликнула Зулейха, которая сидела у окна.
И правда, в дом один за другим входили люди, впереди председатель Машраб-ака, вторым ковылял хромоногий сторож дядюшка Туран, шествие замыкали директор МТС и какая-то незнакомая женщина с коротко подстриженными волосами. По виду русская, да, точно, русская. Значит, всё. Они пришли за нами. Что ж нам теперь делать, мамочка?!
Незваные гости вошли в комнату.
– О-о, я погляжу, вся честная компания на месте! – воскликнул председатель, бодрясь. Я знал, зачем они явились, поэтому ничего не ответил. Младшенькие мои тоже молчали. Мы только все встали, да так и стояли, опустив головы. В руках директора МТС был батистовый узелок. Она его поставила на нишу. Потом взяла на руки Амана, который прятался за моей спиной, чмокнула его в лоб.
– Смотри, какой джигит вырос! Хочешь конфетку?
– Не хочу.
– Это почему же?
Аман, извиваясь, высвободился из рук женщины, опять спрятался за моей спиной.
Гости опустились на пол у самых дверей.
– Арифджан, чего это вы стоите, ну-ка садитесь! – скомандовал председатель. – Вот это другое дело. Молодцы. Ну как прошли поминки?
– Ничего, – кивнул я головой.
Гости переглянулись. Директор МТС села поудобнее и заговорила сладким голосом:
– Арифджан, сынок, мы приехали за вами…
– Зачем?
– Отвезти вас в детдом.
– Нет, никуда мы не пойдём! – Сам не знаю, как я вскочил на ноги. Поднялись и младшенькие, не на шутку встревоженные. Зулейха с Усманом не отрывали взгляда от русской женщины. Она никак не могла устроиться на полу: то подбирала ноги под себя, то протягивала их вперёд, то садилась на колени, точно мулла во время молитвы. Волосы её едва прикрывали уши. И здоровая она – ростом примерно с моего папу. Она перехватила взгляд Амана, подмигнула ему. Аман, не будь дураком, показал ей язык.
– Зачем ты отказываешься, сынок? – Голос директора был слаще прежнего, ну просто мёд. – В конце концов я вам не чужая!
С Каромат мы вместе учились на курсах механизаторов, в партию вступили в один день, я и свадьбу её сама организовала, сама на дойре играла и «Яр-яр» пела. Смерть, говорят, приходит не спросясь… Что ж делать, раз так случилось?.. Ты должен позаботиться о своих братьях и сёстрах…
– Как-нибудь прокормимся.
– Ох, трудно тебе придётся, парень…
– Ничего. Вступлю в колхоз… буду работать. – Я чуть не плакал. А точнее, я давно уже плакал, нос мой был совсем мокрый.
Директор МТС говорила ещё долго. Председатель колхоза помалкивал, изредка хлопал единственной рукой по голенищу сапога. Дядюшка же Туран вдруг ни с того ни с сего взбеленился, накинулся на меня. Ты, такой-сякой, точная копия своего папаши! Районное начальство тебе добро творит, а ты нос воротишь! Хочешь, отстегаю я тебя сейчас, дурака, солдатским ремнём?!
Лишь после этого заговорил наконец раисака. Он сказал, что с этой мелюзгой, то есть с нами, дела не сладишь, лучше всего заглянуть к старику Парпи-бобо и обсудить всё по мирному. Потом он провёл рукой по лицу и решительно поднялся. За ним последовали остальные. Я тоже, разумеется, присоединился.
Парпи-бобо лежал на сури во дворе, укрытый множеством одеял. Гости поздоровались с ним, справились о здоровье. «Ничего себя чувствую, со вчерашнего дня мало-помалу начал двигаться», – ответил дедушка. Директор МТС, оказывается, давняя знакомая деда. Она не сразу приступила к делу, а сказала, что очень расстроилась, узнав, что невестка сбежала с другим, бросив мужа-фронтовика. Зря вы тогда не женили сына на мне, не захотели трактористку в невестки брать. Зачем, мол, она мне, палисадник пахать, что ли?! – – пошутила она.
– Кто знал-то, доченька, что так обернётся… – беспомощно повертел головой дедушка.
Директор засмеялась.
– Не расстраивайтесь, я и теперь готова выйти за Бурибая. Буду ждать его, хорошо?
– Ты всё ещё трактор гоняешь? – поинтересовался Парпи-бобо.
– Э, отстали вы, дедушка! – воскликнул раис-ака. – Ваша будущая невестка давным-давно начальник всех трактористов!
Парпи-бобо, видно, стало неудобно лежать при людях: ведь на кого ни посмотришь – начальник. Выбрался из-под одеял, сел, протянув ноги. Мы подложили ему за спину подушки.
– Молодец, доченька, расти ты и впредь, – пожелал дедушка, глядя на директора МТС. – Выходит дело, ты теперь на коне горячем разъезжаешь?
– Не на коне, а на пароконном тарантасе, – пояснил горделиво дядюшка Туран.
– На тарантасе, говоришь?! – обрадовался дедушка. – Молодцом, молодцом. Послушай, доченька, а не могла бы ты одолжить мне на денёк тот свой тарантас, на мельницу съездить? А то я уже и на осла не могу взобраться.
– Вам я его не на один день, на целую неделю могу дать. Вы у нас человек знаменитый. Вся область говорит о вас, о том, что вы купили на свои деньги пушку!
Ещё она сказала что-то насчёт того, что районное начальство благодарность получило от вышестоящего за сознательное патриотическое отношение, – я не всё запомнил.
– Послушай-ка, – оживился вдруг дедушка, – а не могли бы дать мне на денёк ту самую пушку?
– А зачем она вам?
– Я застрелил бы соседа Мели, – признался дедушка. Все засмеялись, русская тоже улыбнулась. Странно, как мы сюда пришли, она не отрывает от меня взгляда. Глядит и глядит, мне аж неловко стало. Ну чего, спрашивается, забавного углядела?!
– Мы приехали забрать детишек, – кивнула в мою сторону директор МТС.
– В детдом? – вздрогнул дедушка и сразу стал маленьким и беспомощным. – Я же вам уже говорил, что нет.
– Подумайте ещё раз, дедушка. Вы сами больны, не работаете…
– Слава аллаху, ещё не умер – живой! И подступили они к деду с четырёх сторон.
Заговорила и русская тётя. По-узбекски она говорила очень даже хорошо. Вы не смотрите, что детдом называется «сиротским домом», внушала она дедушке. Для детишек там не жизнь, а удовольствие. Государство их кормит, одевает, обувает и учиться заставляет. И там им не будет хуже, чем дома. И вообще ребят хотят забрать временно. Как только Парпи-бобо поправится, встанет на ноги, сами же привезут обратно.
Директор МТС заявила, что она останется вечным должником перед прахом мамы, если не сдаст нас в детдом. Будто бы мама каждый день посещает её во сне и говорит: «Не забывай о моих детях, подруженька, я их оставила на тебя…» Вот так атаковали они деда.
– Во всяком случае, кяфирами они там не станут? – начал вроде сдаваться Парпи-бобо.
– Ой, отец, они там вырастут настоящими людьми!
– Ладно, дети мои, вы на меня не слишком-то напирайте. Я должен с ними, с малышами, тоже посоветоваться. Ответ получите завтра. Так, значит, доченька, ты не прочь стать моей невесткой?
– Я же сказала, ата, начинайте приготовления к свадьбе.
– В таком случае свари-ка нам небольшой пловец. Должен же я посмотреть, как ты умеешь готовить. Кроме того, зарежь я даже жирного барашка – не смог бы дозваться таких дорогих гостей. Эй, старуха, неси-ка сюда морковь!
Оказалось, что гости очень торопятся и на плов остаться не могут. Одним пловом не отделаетесь, пошутили они, мы от вас ещё не такое угощенье потребуем. Дайте только срок, пусть вернутся ваши сыновья, настанут мирные дни. Не один кувшин с вином придётся вам распечатать. Посмеялись они так и ушли.

Часть вторая
НА ЧУЖБИНЕ
Аман – сын русской тёти
Мы выгрузились с арбы у ворот детдома. Дядя Разык и Парпи-бобо расцеловали нас, пообещали почаще навещать и, несмотря на крики и плач Амана с Рабиёй, быстренько развернулись и укатили прочь. Я взял на руки Амана, русская тётя Рабию, и мы вошли в ворота. Двор был огромным, в глубине его стояли высокие кирпичные дома. Русская тётя попросила нас подождать, сама ушла в один из маленьких домиков, расположенных в сторонке. Откуда ни возьмись, сбежалась целая куча ребят. Они окружили нас, стали разглядывать, как каких-нибудь там обезьян или медвежат из зоопарка. Иные смотрели на нас, готовые вот-вот показать язык, другие – вроде бы жалея: бедняжки, мол, попались, а третьи точно приглядывались, нельзя ли выбрать кого из нас в друзья. Многие, по-моему, с неодобрением отмечали, что мы немытые, нечёсаные, в грязных лохмотьях. Сами они были чистенькие, в одёжках без единой заплаты. И сытые вроде, нет в глазах того голодного блеска, который давно не сходил с наших глаз, лица гладкие, улыбчивые.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24