Строители все это видели. Но сначала они лишь улыбались, хотя сноровка мальчика их удивляла.
Но прошло пять минут, десять. Пошатываясь от усталости, обливаясь слезами, мальчик продолжал класть кирпичи.
– Психованный какой-то, - сказал, наконец, Тюрин.
– Что-то он мне знакомый, - сказал бригадир.
– А может, это удаловскнй сын? - спросил Вяткин. - Максимка?
– Похож, - сказал Тюрин. - Вот и про нас все знает.
– Может, пойдем, поработаем? - спросил Вяткин.
– И вообще-то, сколько можно прохлаждаться? - разгневался бригадир Курзанов. - Мы же обязательства давали, как-никак.
И он первым поднялся на леса, подхватил под локотки безнадежно уморившегося Удалова и отставил в сторону.
И через минуту уже кипела работа.
Все забыли о настырном мальчике.
Удалов подобрал книжку и потихоньку ушел.
Конечно, плохо быть мальчиком, но все же он победил целую бригаду и личным примером показал им путь. Главное - решительность. Она должна помочь и в разговоре с Ксенией.
32
Подобное же испытание в эти минуты выпало на долю Ванды Казимировны.
Она подошла к универмагу в тот момент, когда перед ним разгружали машину.
– Что привезли? - спросила она у шофера.
– Детскую обувь, - ответил шофер, любуясь крепконогой красивой девушкой в очень свободном платье. - А ты здесь работаешь, что ли?
– Работаю, - ответила девушка и направилась к главному входу.
Этого шофера Ванда знала, он приезжал в универмаг лет пять. И вот, не узнал.
С каждым шагом настроение ее портилось. Магазин, такой родной и знакомый, куда более важный, чем дом, магазин, с которым связаны многие годы жизни, трагедии и достижения, опасности и праздники, именно ее трудом ставший лучшим универмагом в области - этот магазин Ванду не замечал.
Она шла торговым залом, огибая очереди и останавливаясь у прилавков. Она знала каждого из продавцов, кто замужем, а кто одинок, кто честен, а кто требует надзора, кто работящ, а кто уклоняется от труда, у кого язва, а у кого ребенок на пятидневке. И все эти люди, что вчера еще радостно или боязливо раскланивались с Вандой, теперь скользили по ней равнодушными взглядами как по обыкновенной покупательнице. Магазин ее предал!
Уходя из дома, когда там шел разговор со Степановым, Ванда сказала мужу, что пойдет домой, соберется в дорогу. Савича она с собой звать не стала, а он и не напрашивался. Ему сладко и горько было оставаться рядом с Еленой. Ему казалось, что еще не все кончено, надо найти нужное слово и сказать его в нужный момент. Ванда же, стремясь скорее в универмаг, была убеждена, что ни нужного момента, ни нужного слова не будет. Так что уходила почти спокойно. Цель ее была проста - зайти к себе в кабинет, взять сберкнижку из сейфа, снять с нее деньги, чтобы в Москве не было недостатка. И если будет возможность, оформить отпуск за свой счет.
Сложность и даже безнадежность ее положения стали очевидными только в самом магазине. Когда оказалось, что ее не узнала ни одна живая душа. Это было более чем обидно. Именно в этот момент в голове Ванды Казимировны впервые прозвучала мысль, которая будет мучить ее в следующие часы: «И зачем мне нужна эта молодость? Жили без нее».
Вопрос об отпуске за свой счет уже не стоял. Оставалось одно: проникнуть в собственный кабинет и изъять сберегательную книжку.
Пришлось хитрить. Ванда смело зашла за прилавок галантерейного отдела, и когда ее остановила Вера Пушкина, она сказала ей: «Я к Ванде Казимировне». Мимо склада и женского туалета Ванда поднялась в коридорчик, где были бухгалтерия и ее кабинет. К счастью, кабинет был пуст. И открыт.
Ванда быстро прошла в угол, за стол, вынула из сумочки ключи и в волнении - ведь не каждый день приходится тайком вскрывать свой собственный сейф - не сразу нашла нужный. И в тот момент, когда ключ послушно повернулся в замке, Ванда услышала рядом голос:
– Ты что здесь делаешь?
Испуганно обернувшись, Ванда увидела, что над ней нависает громоздкое тело Риммы Сарафановой - ее заместительницы.
– Сейф открыла, - глупо ответила Ванда.
– Вижу, что открыла, - сказала Римма, перекрывая телом пути отступления. - Давай сюда ключи.
– Ты что, не узнала? - спросила Ванда, беря себя в руки.
– Кого же я должна узнать?
– Так я же Ванда, Ванда Казимировна. Твоя директорша.
– Ты Иван Грозный, - сказала Римма. - И еще Брижит Бардо.
– Ну как же! - в отчаянии сопротивлялась Ванда. - Платье мое?
– Твое, - сказала Римма.
– И туфли мои?
Римма посмотрела вниз.
– Вроде твои.
– Кольцо мое? - она сунула под нос Римме руку. Кольцо еле держалось на пальце.
– Кольцо ее, - сказала Римма. - Тебе велико.
– Я и есть Ванда. Глаза мои?
– Не скажу, - ответила Римма. - Я сейчас милицию вызову. Она и разберется, чьи глаза.
– Римма, девочка, я же все про тебя знаю. И про Васю. И где ты дачу строишь. Хочешь скажу, какие у тебя шторы в большой комнате?
– Ключи, - сказала железным голосом Римма.
Ванда была вынуждена сдать ключи. Но сама еще не сдалась.
– Омолаживалась я, - сказала она чуть не плача. - Опыт такой был. И Никитушка мой омолодился. Со временем и тебе устроим.
Римма была в сомнении - уж очень ситуация была необычной. В самом деле платье Вандино, и глаза вроде бы Вандины, а в остальном авантюристка. Римма привыкла верить своим глазам, они ее еще никогда не обманывали. И хоть эта девушка напоминала Ванду, Вандой она не была.
Ванда, в отчаянии подыскивала аргументы, хотела было показать паспорт, но сообразила, что паспорт будет козырем против нее. Там есть год рождения и фотокарточка, которая ничего общего с ней не имеет.
Тут ее осенила светлая мысль.
– Простите, Римма Ивановна, - сказала она. - Я вас обманула.
– И без тебя знаю, - сказала Римма.
– Я племянница Ванды Казимировны. Я из Вологды приехала.
– А Ванда где?
– А Ванда болеет. Грипп у нее.
– Дома лежит? - спросила Римма и потянулась к телефонной трубке.
– Нет, - быстро сказала Ванда. - Тетя в поликлинику пошла.
– В какую?
– В третью.
– К какому доктору?
– Семичастной.
– В какой кабинет?
– В шестой.
– А ты откуда знаешь кабинет, если из Вологды приехала?
Ванда поняла, что терпение Риммы истощилось. Никакой надежды получить обратно ключи и сберкнижку нет. Оставалось одно - бежать.
– А вот и тетя! - закричала она, глядя поверх плеча Риммы.
Та непроизвольно оглянулась.
Ванда нырнула ей под руку и кинулась наружу.
Кубарем слетела по служебной лестнице во двор. Выбежала двором в садик и спряталась за церковью Параскевы Пятницы. Только там отдышалась.
Все погибло. Даже домой опасно возвращаться. Римма может и милицию вызвать, сказав, что какая-то авантюристка обокрала Ванду Казимировну, сняла с нее кольцо и старалась вскрыть сейф. С Риммы станется. Хотя за что Римму винить? Она же Вандины интересы охраняет.
Ванда Казимировна стояла в кустах, где недавно Удалов напал на своего сына Максимку, и горько рыдала. Много лет так не рыдала.
– Господи, - повторяла она. - Зачем мне эта молодость? В свой кабинет зайти нельзя! Подчиненные не узнают...
Она еще долго стояла там, тщетно придумывая, как ей перехитрить Римму. Но ничего не придумала. И пошла дворами и переулками к Елене, потому что вспомнила - Савич оставлен там без присмотра.
33
Солнце клонилось к закату, тени стали длиннее, под кустом сирени собрались, как всегда, любители поиграть в домино.
Во двор вошел мальчик с книжкой «Серебряные коньки» в руке. Мальчик был печален и даже испуган. Он нерешительно остановился посреди двора и стал глядеть наверх, где были окна квартиры Удаловых.
В этот самый момент кто-то из играющих в домино спросил громко:
– Как там, Ксения? Не нашелся еще твой?
Из открытого окна на втором этаже женский голос произнес сурово и холодно:
– Пусть только попробует явиться! За все ответит. Его ко мне с милицией приведут. Лейтенант такой симпатичный, лично обещал.
– Ксения! Ксюша! - позвал Удалов, остановившись посреди двора.
Доминошники прервали стук. Из окна напротив женский голос помог Удалову:
– Ксения, тебя мальчонка спрашивает. Может, новости какие?
– Ксения! - рявкнул один из игроков. - Выгляни в окошко.
– Ксюша, - мягко сказал Удалов, увидев в окне родное лицо. - Я вернулся.
– Что тебе? - спросила Ксения взволнованно.
– Я вернулся, Ксения, - повторил Удалов. - Я к тебе совсем вернулся. Ты меня пустишь?
Доминошники засмеялись.
– Ты от Корнелия? - спросила Ксения.
– Я от Корнелия, - сказал мальчик. - Я и есть Корнелий. Ты меня не узнаешь?
– Он! - закричал другой мальчишеский голос. Это высунувшийся в окошко Максимка, сын Удалова, узнал утреннего грабителя. - Он меня раздел! Мама, зови милицию!
– Хулиганье! - сказала Ксения. - Сейчас я спущусь.
– Я не виноват, - сказал Корнелий и не смог удержать слез. - Меня помимо моей воли... Я свидетелей приведу...
– Смотри-ка, как на Максимку твоего похож, - сказал один из доминошников. - Как две капли воды.
– И правда, - сказала женщина с того конца двора.
– Я же муж твой, Корнелий! - плакал мальчик. - Я только в таком виде не по своей воле...
Корнелий двинулся было к дому, чтобы подняться по лестнице и принять наказание у своих дверей, но непочтительные возгласы сзади, смех из раскрытых окон - все это заставило задержаться. Мальчик взмолился:
– Вы не смейтесь... У меня драма. У меня сын старше меня самого. Это ничего, что я внешне изменился. Я с тобой, Ложкин, позавчера «козла» забивал. Ты еще три рыбы подряд сделал. Так ведь?
– Сделал, - сказал сосед. - А ты откуда знаешь?
– Как же мне не знать? - сказал Удалов. - Я же с тобой в паре играл. Против Васи и Каца. Его нет сегодня. Это все медицина... Надо мной опыт произвели, с моего, правда, согласия, и может, даже очень нужный для науки, а у меня семья...
Ксения тем временем спустилась во двор. В руке она держала плетеную выбивалку для белья. Максимка шел сзади с сачком.
– А ну-ка, - сказала она, - подойди поближе.
Корнелий опустил голову, приподнял повыше узкие плечики. Подошел. Ксения схватила мальчишку за ворот рубашки, быстрым, привычным движением расстегнула лямки, спустила штанишки и, приподняв ребенка в воздух, звучно шлепнула его выбивалкой.
– Ой! - сказал Корнелий.
– Погодила бы, - сказал Ложкин. - Может, и в самом деле наука!
– Он самый! - радовался Максимка. - Так его!..
Неожиданно рука Ксении, занесенная для следующего удара, замерла на полпути. Изумление ее было столь очевидно, что двор замер. На спине мальчика находилась большая, в форме человеческого сердца, коричневая родинка.
– Что это? - спросила Ксения тихо.
Корнелий попытался в висячем положении повернуть голову таким образом, чтобы увидеть собственную спину.
– Люди добрые, - сказала Ксения, - клянусь здоровьем моих деточек, у Корнелия на этом самом месте эта самая родинка находилась.
– Я и говорю, - раздался в мертвой тишине голос Ложкина, - прежде чем бить, надо проверить.
– Ксения, присмотрись, - сказала женщина с другой стороны двора. - Человек переживает. Он ведь у тебя невезучий.
Корнелий, переживавший и позор и боль, обмяк на руках у Ксении, заплакал горько и безутешно. Ксения подхватила его другой рукой, прижала к груди - почувствовала родное - и быстро пошла к дому.
34
Савич истомился. Он то выходил во двор, к Грубину, который возился с автомобилем, то возвращался в дом, где было много шумных людей, все разговаривали, и никому не было дела до Савича. Он вдруг понял, что двигается по дому и двору не случайно - старается оказаться там, где Елена может уединиться с Алмазом. Ее очевидная расположенность к Битому, и его откровенные ухаживания все более наполняли Савича справедливым негодованием. Он видел, что Елена, ради которой он пошел на такую жертву, в самом деле не обращает на него никакого внимания, а старается общаться с бывшим стариком. И это когда он, Савич, почти готов ради нее разрушить свою семью.
Поэтому, когда Савич в своем круговращении в очередной раз подошел к комнате, где Елена собиралась в дорогу, он застал там Алмаза, обогнавшего его на две минуты. И, остановившись за приоткрытой дверью, услышал, как Алмаз говорит:
– Хочу сообщить тебе, Елена Сергеевна, важную новость. Не помешаю?
– Нет, - сказала Елена. - Я же не спешу.
– Триста лет я прожил на свете, - сказал бывший старик, - и все триста лет искал одну женщину, ту самую, которую полюблю с первого взгляда и навсегда.
– И нашли Милицу, - сказала Елена. И хоть Савич не видел ее, он уловил в голосе след улыбки.
– Милица - моя старая приятельница, - сказал Алмаз. - Она не в счет. Я о тебе говорю.
– Вы меня знаете несколько часов.
– Больше. Я уже вчера вечером все понял. Помнишь, как уговаривал тебя выпить зелья. Если бы дальше отказывалась, силком бы влил.
– Вы хотите сказать, что в пожилой женщине...
– Это и хотел сказать. И второе. Я тебя в Сибирь увезу. Если хочешь, и Ванечку возьмем.
– А что я там буду делать?
– Что хочешь. Детей учить. В музей пойдешь, в клуб - мало ли работы для молодой культурной девицы?
– Это шутка? - вдруг голос Елены дрогнул. Савич весь подобрался, как тигр перед прыжком.
– Это правда, Елена, - сказал Алмаз.
В комнате произошло какое-то движение, шорох...
И Савич влетел в комнату.
Он увидел, что Елена стоит, прижавшись к Алмазу, почти пропав в его громадных руках. И даже не вырывается.
– Прекратите! - закричал Савич. И голос его сорвался. Он закашлялся.
Елена сняла с плеч руки Алмаза, тот обернулся удивленно.
– Никита, - сказала Елена. - Что с тобой?
– Ты изменила! - сказал Никита. - Ты изменила нашим словам и клятвам. Тебе нет прощения.
– Клятвам сорокалетней давности? От которых ты сам отказался?
– Я ради тебя пошел на все! Буквально на все! Я не позволю этому случиться. Приезжает неизвестный авантюрист и тут же толкает тебя к сожительству.
– Ну зачем ты так, аптека, - сказал Алмаз. - Я замуж зову, а не к сожительству.
– Будьте вы прокляты! - с этим криком Савич выбежал из комнаты и кинулся на двор.
Он должен был что-то немедленно сделать. Убить этого негодяя, взорвать дом, может, даже покончить с собой. Весь стыд, вся растерянность прошедших часов слились в этой вспышке гнева.
– Ты что, Никита? - спросил Грубин, разводивший в машине пары.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33