— С чего это мне тратиться на газеты? А посмотреть комиксы и посмеяться я могу, подобрав вчерашнюю газету или хоть старую.— Бродяга, которого опознали как Жоделя, застрелился вчера вечером в театре.— Ах, мерзавец! Да ведь он должен мне семь франков!— Кто ты, старик? — спросил незнакомец, приближаясь к Жан-Пьеру и разглядывая его лицо в сумеречном свете проулка.— Я Огюст Ренуар, пишу картины. Иногда становлюсь мсье Моне, бываю голландцем Рембрандтом. Весной — Жоржем Сера, а зимой — Тулуз-Лотреком: в борделях-то ведь тепло. А в музеях так хорошо, когда идет дождь и холодно.— Старый дурак!Мужчина повернулся и направился к улице, Виллье быстро заковылял за ним.— Мсье! — крикнул он.— Что тебе? — Мужчина остановился.— Раз вы сообщили мне такую страшную весть, заплатите хоть семь франков.— Почему это я должен тебе платить?— Потому что вы украли у меня надежду.— Украл что?..— Надежду ожидания. Я ведь не спрашивал вас про Жоделя, это вы ко мне подошли. Откуда вы узнали, что я его ищу?— Да ты же выкрикивал его имя.— И этого было достаточно; чтобы вмешаться в мою жизнь и уничтожить надежду? Может, мне надо спросить, кто вы такой, мсье. Слишком уж вы богато одеты, чтоб быть приятелем моего друга Жоделя, сукин он сын! Вам-то что до Жоделя? Чего вы сюда явились?— Да ты просто психопат, — сказал мужчина и полез в карман. — Вот тебе двадцать франков и извини, что отнял у тебя надежду.— Ох, благодарю вас, мсье, благодарю!Жан-Пьер подождал, когда любопытный незнакомец вышел на залитый солнцем тротуар, затем пробежал по проулку до угла и выглянул: тот подходил к машине, стоявшей метрах в двадцати вверх по улице. Снова прикинувшись полубезумным парижским бродягой, Виллье выскочил на улицу и, запрыгав, как шут, начал выкрикивать:— Да пребудет с вами любовь Господня, да примет вас Иисус в свои объятия, мсье! Пусть врата небесного рая раскроются, чтобы...— Отвяжись от меня, черт бы тебя побрал, старый пьяница!«О, безусловно отвяжусь!» — подумал Жан-Пьер, запомнив номер отъезжающего «пежо». * * * В конце дня Лэтем во второй раз за восемнадцать часов сел в лифт, доставивший его в подвальный этаж посольства. Он направился не в центр связи, а в святая святых — отдел документации и справок. За столиком справа от стальной двери сидел морской пехотинец; узнав Дру, он улыбнулся.— Как там погода, мистер Лэтем?— Воздух не такой прохладный и чистый, как здесь, сержант, но ведь у вас самый дорогой воздушный кондиционер.— Слишком уж нежный у нас народ. Хотите войти в наше хранилище секретов и отъявленной порнухи?— А у вас демонстрируют извращения?— За сотню франков с человека, но вас я впущу бесплатно.— Я всегда знал, что можно положиться на морскую пехоту.— Кстати, ребята хотят поблагодарить вас за выпивку, которую вы нам выставили в кафе на Гренель.— Всегда к вашим услугам. Не знаешь ведь заранее, когда придет охота посмотреть порнуху... Вообще-то владельцы того заведения — мои давние друзья, а ваше присутствие несколько охлаждает пыл неприятных субъектов.— Да, вы нам говорили. Мы тогда оделись, будто собрались в оперетту.— Скажите, сержант, — перебил его Дру. — Вы знаете Карин де Фрис из отдела документации и справок?— Только здороваемся и прощаемся, вот, пожалуй, и все. Она очень интересная девчонка, но, по-моему, старается это скрыть. Носит очки, которые весят, наверное, фунтов пять и одевается во все темное, не по-парижски.— Она здесь недавно?— Должно быть, месяца четыре, ее перевели к нам из НАТО. По слухам, она из тихонь и держится от всех в стороне, понимаете?— Думаю, да... Ну, ладно, хранитель таинственных ключей, посадите меня в первый ряд.— Вообще-то это как раз в первом ряду, третий кабинет справа. Ее фамилия — на двери.— Вы туда заглядывали?— Конечно, черт подери. Каждый вечер, когда эту дверь запирают, мы обходим все помещения, держа наготове оружие, на случай, если сюда проникли нежеланные гости.— А-а, занимаетесь тайными операциями. Вам бы в кино выступать, в серьезных фильмах.— Вашими бы устами да мед пить. Ужин из нескольких блюд, вино льется рекой, и все — для тринадцати морячков? А хозяин нервничает, бегает по залу и рассказывает всем, что мы — его лучшие друзья и чуть ли не американские родственники, готовые явиться со своими базуками в ту же минуту, как он позовет нас. Такой сценарий, да?— Абсолютно невинное, без всякого подвоха, приглашение страстного поклонника морской пехоты.— Нос у вас становится все длиннее, мистер Пиноккио.— Вы ведь уже надорвали мой билет, так что впустите, пожалуйста.Морской пехотинец нажал на кнопку, вмонтированную в его столик, и в стальной двери что-то громко щелкнуло.— Входите во дворец Чародея, сэр.Лэтем вошел в коридор, где тихо жужжали компьютеры. Отдел документации и справок размещался в кабинетах, находившихся по обеим сторонам центрального прохода. Как и в центре связи, все здесь было стерильно белое; с низкого потолка шел свет от толстых неоновых трубок. Лэтем подошел к третьей двери справа и увидел белую надпись в центре верхней панели: мадам де Фрис. Не мадемуазель, а мадам. Вдове де Фрис придется ответить на несколько вопросов, касающихся некоего Гарри Лэтема и его брата Дру. Он постучал.— Войдите!Лэтем открыл дверь. Лицо Карин де Фрис, сидевшей за столом у стены слева, выражало изумление.— Вот уж не ожидала вас увидеть, — испуганно сказала она. — Простите, мне не следовало так уходить.— Вы все превратно поняли, мадам. Это я должен перед вами извиниться. Я говорил с Витковски...— Да, с полковником...— А теперь пришел побеседовать с вами...— Мне бы следовало догадаться, — перебила она. — Хорошо, давайте поговорим, мсье Лэтем, но не здесь. В другом месте.— Почему? Я просмотрел то, что вы мне дали, — работа выполнена не просто хорошо, а великолепно. Я едва могу отличить пассив от актива, но вы объяснили все очень понятно.— Благодарю. Однако вас привело сюда не это, правда?— Что вы имеете в виду?— В шести кварталах отсюда, если свернуть на восток с авеню Габриель, есть кафе «Le Sabre d'Orleans» — «Орлеанская сабля». Оно маленькое и не слишком посещаемое. Приходите туда через сорок пять минут. Я буду в кабинке в глубине зала.— Не понимаю...— Поймете. * * * Ровно через сорок семь минут Дру вошел в маленькое захудалое кафе в стороне от авеню Габриель и, вглядываясь в полумрак, подивился тому, что в одном из самых дорогих районов города находится столь убогое заведение. Он нашел Карин де Фрис в самой дальней кабинке.— Ну и дыра, — прошептал он, усаживаясь напротив нее.— L'obstination du francais Упрямство француза (фр.).

, — заметила де Фрис. — Кстати, шептать незачем. Здесь нет никого, кому интересны наши дела.— А кто же упрямец?— Хозяин кафе. Ему предлагали большие деньги, но он отказывается продать свое заведение. Он человек богатый, а это кафе принадлежало его семье еще до того, как он разбогател. Он держит кафе, чтобы давать работу родственникам, один из них как раз направляется к нам — только не упадите.К столику нетвердой походкой подошел пожилой, явно пьяный официант.— Будете заказывать? Только еды у нас нет! — выпалил он.— Шотландское виски, пожалуйста, — сказал Лэтем по-французски.— Шотландского сегодня нет, — ответил, рыгнув, официант. — У нас хороший выбор вин и японская мура, которую тоже называют виски.— Тогда белое вино. Шабли, если есть.— Значит, белое.— И мне тоже, — сказала Карин. Когда официант отошел, она заметила: — Теперь вы поняли, почему это кафе непопулярно.— Его просто-напросто следует закрыть... Давайте поговорим. Ваш муж работал с моим братом в Восточном Берлине.— Да.— И это все, что вы можете сказать? Только «да»?— Полковник же все вам сказал. Я не знала, что он работает в Париже, когда попросила перевести меня сюда. Выяснив это, я поняла, что разговор с вами неизбежен.— Так вы перевелись из-за меня?— Из-за того, что вы — брат Гарри Лэтема, которого мы с Фредериком считали очень близким другом.— Вы так хорошо знаете Гарри?— Фредди работал на него, хотя это нигде не зафиксировано.— Подобное никогда не фиксируется.— Даже коллеги Гарри, а уж тем более полковник Витковски и его военная разведка не знали, что Гарри — куратор моего мужа. Не было ни намека на их сотрудничество в этой области.— Но ведь Витковски сказал мне, что они работали вместе!— Как единомышленники — да, но не как агент и куратор. Сомневаюсь, что кто-то об этом подозревал.— Это следовало держать в тайне даже от нашего начальства?— Да.— Почему?— Из-за характера работы, которую так охотно, с таким энтузиазмом выполнял Фредерик для Гарри. Если бы в некоторых событиях был обнаружен американский след, это привело бы к ужасным последствиям.— Ни одна из сторон не отличалась особой чистоплотностью, а порой и обе выглядели чудовищно. Что же могло нарушить это негативное равновесие?— Думаю, убийства.— Убивали и те, и другие.— Но убивали крупных людей. — Глаза Карин расширились, они почти молили. — Как я понимаю, многие из убитых занимали высокое положение, это были немцы — фавориты Москвы, лидеры, отчитывавшиеся непосредственно перед Кремлем. Представьте, что мэров ваших крупных городов или губернаторов штатов Нью-Йорк или Калифорния убили советские агенты. Понимаете?— Этого не могло бы произойти — подобные акции ничего не дают. Москва никогда бы не пошла на это.— А здесь такое было, и Москва, кстати, весьма разумно не раздувала скандала.— Не хотите же вы сказать, что мой брат, куратор вашего мужа, приказывал ему убивать таких людей? Это абсурд. Да история с «У-2» по сравнению с этим — детская забава. Я вам не верю, леди. Гарри слишком умен и опытен, чтобы устраивать такое — это вызвало бы массовые ответные акции в Штатах, дело покатилось бы к атомной войне, а этого никто не жаждет.— Я же не говорила, что ваш брат приказывал моему мужу совершать такие акции.— Что же вы говорили?— Что такие акции совершались и что Гарри курировал Фредерика.— Вы хотите сказать, что ваш муж...— Да, — тихо сказала Карин де Фрис. — Фредди хорошо служил вашему брату, он так снюхался со Штази, что они устраивали приемы в честь торговца бриллиантами из Амстердама, который обогащал аппаратчиков. Потом выявилась схема: время и место убийства влиятельных восточных немцев, связанных с Кремлем, неизменно свидетельствовали, что это дело рук Фредерика. Мы с Гарри — порознь и вместе — спросили его об этом. Он, конечно, все отрицал. Его простодушное обаяние и находчивость убедили нас, что все это чистейшие совпадения.— В этих делах не бывает совпадений.— Мы это поняли за неделю, до падения Стены, когда Фредерика схватили. Под пытками и под действием медикаментов муж признался в убийствах. Гарри, один из первых профессионалов, проникших в штаб-квартиру Штази и начавших там обыск, пришел в ярость от смерти Фредди. Он знал, когда это случилось и что надо искать. Найдя копию допроса, он держал ее у себя, пока не отдал мне.— Значит, ваш муж сражался в одиночку, и ни вы, ни мой брат его не раскусили.— Надо было знать Фредди. Он имел основания для таких поступков. Он ненавидел воинствующих немцев, но это чувство не распространялось на терпимых, даже склонных к покаянию граждан Западной Германии. Видите ли, его деда и бабку расстреляли эсэсовцы на городской площади на виду у всех жителей. Они были виновны лишь в том, что принесли еду голодающим евреям, которых держали за колючей проволокой в поле, возле железнодорожного депо. Хуже всего, что в назидание непокорным жителям вместе с его дедом и бабкой расстреляли семерых невинных мужчин, а все они имели детей. Безумие, порожденное паникой, привело к тому, что на всю семью де Фрис легло клеймо. Родственники забрали Фредерика в Брюссель, ему лишь изредка разрешали видеть родителей, которые впоследствии одновременно покончили с собой. Я уверена, что страшные воспоминания преследовали Фредди до самой смерти.Она умолкла. Пьяный официант принес вино, выплеснув часть из бокала на брюки Дру.— Пошли отсюда, — сказал Дру. — За углом есть вполне приличная пивная.— Я тоже ее знаю, но предпочла бы закончить разговор здесь.— Почему? Здесь же отвратительно.— По-моему, нам не стоит показываться вместе.— Господи, да мы же вместе работаем. Кстати, почему вы ни разу не появлялись на наших посольских сборищах? Я уверен, что запомнил бы вас.— Я не особенно люблю вечеринки, мсье Лэтем. Я живу очень уединенно и вполне счастливо.— Одна?— Таков мой выбор. Дру передернул плечами.— Что ж, о'кей. Итак, вы увидели мое имя в списках, направленных нами в Гаагу, и попросили перевести вас сюда, потому что я брат Гарри. Зачем?— Я же говорила вам, что прошла проверку в НАТО и имею допуск к самым секретным материалам. Полгода тому назад мне в руки попала памятная записка главнокомандующему, переданная по радио, по спецканалу, и, снедаемая любопытством, я, как и сегодня, прочла ее. В ней говорилось, что некоего Дру Лэтема — с полного согласия Кэ-д'Орсей — переводят в Париж для изучения «Германской проблемы». Не надо обладать богатым воображением, чтобы понять это, мсье. «Германская проблема» погубила моего мужа, и я хорошо помнила, как тепло отзывался о вас Гарри. Он очень не хотел, чтобы вы шли по его стопам, ибо считал вас человеком слишком горячим и лишенным способностей к языкам.— Гарри завидует мне, потому что мама всегда больше любила меня.— Вы шутите!— Нет. Вообще-то мне кажется, она считала — и думает так по сей день, — что мы оба со странностями.— Из-за вашей профессии?— Нет, черт возьми, она не знает, кто мы, а у отца хватает ума не посвящать ее в это. Она убеждена, что мы работаем в Госдепартаменте, разъезжаем по всему свету, отлучаясь на многие месяцы, и огорчается, что мы не женаты: ей так хотелось бы побаловать внучат.— Вполне естественно.— Кроме тех случаев, когда у сыновей такие необычные профессии.— Гарри, однако, признавал, что вы человек очень сильный и достаточно умный.— Достаточно умный?.. Опять зависть. Я получал добавку к стипендии в колледже за то, что в подготовительном классе хорошо играл в хоккей, а он не мог даже стоять на коньках.— Вы опять шутите.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14