Я делал все, чтобы сдержать дрожь в руках, и потому сжал пальцы в кулаки. У меня все получилось! До последнего момента я не верил, что получится! Но получилось!
Грудь мою переполняли радость и гордость. Мне удалось сделать то, о чем я мечтал. И пусть это лишь первый шаг по опасной дороге, на которой поджидают ловушки, но я сделал его. И шаг этот приблизил меня к цели.
- А ты беспокоился за меня, брат, - остановившись у выхода из зала, я ласково потрепал по щеке моего охранника Вампу. - Ты был суров со мной. От твоих тычков у меня болят кости…
- Я… - Он задрожал, будто осенний лист под безжалостным ветром, растерянный, беспомощный, потом начал опускаться на колени.
- Нет, Вампа, ты опоздал. Теперь немало времени придется тебе провести в безрадостных мыслях о том, помню ли я о твоем поведении, суровый мой брат.
Я уже собирался шагнуть за порог, когда сзади донеслось яростное и возбужденное сипение - речь Лагута:
- Для того чтобы овладеть Жезлом Зари, нужны знания, которыми ты не владеешь, Магистр!
- О! разумеется, - я обернулся и насмешливо посмотрел на него. - Поэтому я отдам Жезл тебе и обреку себя на серую смерть…
Сипение турка перешло в шипение очковой змеи:
- Думаешь, что теперь ты в безопасности? Но ведь есть еще и Черный Образ, не забывай.
- Не забуду. Равно как не смогу забыть и то, что Черного Образа нет ни у тебя, ни у остальных Мудрых.
Эти слова произносил я с наигранным воодушевлением. Как мне хотелось, чтобы в моих словах была правда, а не бравада и тщетная надежда…
* * *
Предоставленные мне покои по роскоши вполне могли бы удовлетворить самые изысканные светские вкусы. Кровать с невесомой пуховой периной, удобная, созданная лучшими мастерами мебель из ценных пород дерева; тяжелые бархатные портьеры. То же самое относилось к яствам - дичь, паштеты, соусы. Повар знал свое дело, отсюда напрашивался вывод, что подобные излишества были скорее правилом, и те, кто жил в обители, и те, кто бывал здесь в гостях, не отличались воздержанием. Вряд ли подобный образ жизни слуг святой католической церкви был бы одобрен высокими духовными особами. Хотя, поговаривают, сам папа Климент Двенадцатый не чужд не только излишествам в еде и питье, но, несмотря на преклонный возраст, не чурается и слабого пола. Да, к сожалению, Ватикан нередко становится ареной бесчестных игр, преступлений и порока, не зря же именно там были порождены такие чудовища, как Борджиа. Но у любого из них, у самого последнего святоши, погрязшего в распутстве и воровстве, волосы встали бы дыбом, если бы он узнал, кто свил гнездо в этом адском вертепе, таком тихом и пристойном с виду.
Я отодвинул от себя поднос с яствами, сбросил рубашку и подошел к огромному, в полтора человеческих роста зеркалу. Из глубин его на меня пристально взирал высокий мужчина с длинными черными волосами, подвязанными на лбу шнурком, острым крупным носом, проницательными глазами и телом изборожденным шрамами. Не буду говорить, привлекательный или нет, - не мое дело оценивать свою внешность, но не могу не сказать с гордостью, что воля и уверенность в лице и фигуре определенно угадывались. Из зеркала на меня смотрел Магистр Хаункас - гордость и гроза Ордена, принесший ему немало побед и несчастий. Впрочем, нет. Из зеркала на меня смотрел Фриц Эрлих, странствующий лекарь и лихой рубака, авантюрист и путешественник, любитель хорошего пива и теплого очага, но еще больший любитель дальних дорог…
Как вы помните, мой спаситель доктор Винер - Адепт Ахрона, Светлого Ордена, который тысячелетия ведет беспощадную войну с Орденом Тьмы, чуть больше года назад предложил мне нечто немыслимое - стать на время Магистром Хаункасом. Он сказал, что на мне - печать избранного. Какими бы путями ни шел такой человек, в назначенный миг станет ясно, кому он принадлежит - Тьме или Свету. Все, что происходит в мире, не случайно. Не случайно и Хаункас остановил свой выбор именно на мне. И еще он сказал, что я должен проникнуть в самое сердце Черного Ордена и изнутри нанести сокрушительный удар по силам сатаны. Я согласился, хотя понимал, как трудно будет мне осуществить то, чего от меня ждут. Впрочем, мне не впервой было смотреть в лицо смерти.
О Черном Ордене Адепт знал много, хотя, конечно, далеко не все. Немало знал он и о Магистре Хаункасе. Преследуя его долгие годы, Винер изучил привычки, повадки этого исчадия ада. Адепт считал Хаункаса одним из самых страшных порождений Ордена и, будучи способным читать по светилам и приподнимать завесу будущего, знал, что рано или поздно Хаункас мог возвратиться в Орден, и этот час был бы страшным для всего рода людского.
Почти год в отдаленном замке на юге Франции я познавал сокровенные тайны Черного Ордена, знакомился с историей его злодеяний. Я учился тому же, чему был обучен Хаункас, я пытался вникнуть в ход его мыслей и поступков. Я должен был стать им. Любые колебания, малейшая неуверенность могут стоить мне жизни.
Адепт задавал мне вопросы, и я отвечал на них так, как ответил на них бы он, Хаункас. Адепт нарочито ставил меня в тупик, и я обязан был искать выход так же, как сделал бы это Хаункас. Я должен был обращаться с людьми так же, как обращался с ними Хаункас. Мне следовало приобрести хоть долю хитрости и изворотливости, которыми владел Хаункас. И необходимо было забыть обо всем, кроме того, что у меня есть цель - нанести удар по Черному Ордену в самый переломный для него момент.
Я оказался способным учеником. Мне удалось довольно быстро влезть в шкуру Магистра. Настолько быстро, что меня это даже начало немного пугать, ибо то, что мне приходилось делать и говорить, должно быть глубоко противно натуре порядочного христианина. Я проникался образом его мыслей и поведения, и порой с ужасом ловил себя на ощущении, что все это не вызывает у меня омерзения и становится чуть ли не второй натурой. Тогда на меня находили раскаяние и страх, и я" мог часами бить челом у образа Божьего и просить прощения за грешные мысли, которые посещали меня.
Год пролетел быстро. Я сильно изменился. Приобретенные знания тяготили и вместе с тем окрыляли. Мне открылось, как сложен этот мир. Покидая замок, я, с одной стороны, был угнетен ощущением своего возможного скорого бесславного конца, поскольку даже Адепт, несмотря на внешний оптимизм, по-моему, вовсе не склонен был переоценивать мои шансы на успешное завершение безумного предприятия. С другой стороны, меня жгло любопытство, ведь я скоро узнаю глубинные тайны бытия, ибо Черный Орден не только кладезь порока и зла, но и хранитель древней Мудрости.
Оставив коня и нехитрый скарб на постоялом дворе в небольшой деревеньке, не без основания полагая, что в ближайшее время они мне не понадобятся, я отправился к древнему католическому монастырю в предгорье на севере Франции со странным названием Лоджское аббатство, который пользовался в округе недоброй славой. «Ладно, - говорили местные жители, - блудили бы или подворовывали монахи - эка невидаль! Так ведь нет же этого. И в деревню особо братья не шастают, и долю монастырскую - десятину - не слишком дерут. Странно все, хоть и жаловаться грех. Да и сами монахи какие-то высокомерные, угрюмые, рослые, больше на воинов похожи. И гости у них странные бывают. Вон недавно отряд османов прибыл… А еще в округе люди пропадать стали - все сплошь дети малые. Если бы звери задрали - так хоть бы следы остались, а тут ничего. Нет, конечно, на монахов грех думать, но чем черт не шутит. Да и на гиблом месте этот монастырь стоит. Испокон веков там что-то не так было. Раньше храм языческий там был. А лет триста-четыреста назад на этом месте часовня стояла, так поговаривают, сам дьявол туда наведывался, до сих пор старики об это рассказывают».
В общем, немало пришлось мне наслушаться этих историй, иные из которых-крестьянские сказки, а другие - истинная правда.
Опираясь на посох, как и положено страннику, по пыльной дороге направился я к монастырю. Идти мне было несколько миль, и решимость моя таяла с каждым шагом. В какой-то миг я даже хотел повернуть обратно, и лишь страх бесчестия и обвинения в трусости удержал меня.
Внешне монастырь больше напоминал крепость, в которой можно долго продержаться, поливая неприятеля горячей смолой и забрасывая булыжниками. На высоких и толстых, из грубого камня, зубчатых, с башенками стенах, которые не под силу самым мощным стенобитным орудиям, остались раны от ядер. Широкий ров был заполнен водой. Тесно прижатые строения внутри образовывали извилистые улочки, в которых один воин мог сдерживать сотню, при этом окна напоминали бойницы, и каждый метр пространства простреливался из них. Высокая центральная башня, которые называются донжонами, возвышалась высоко над окрестностями, и с нее можно было видеть холмистый пейзаж и синие горы вдали - Черный Орден укрепился здесь лет сто пятьдесят назад. Тогдашними Мудрыми было решено, что для хранения священного Цинкурга это место вполне подходит. Не знакомый с Орденом и его силой мог бы возразить: а стоит ли хранить столь ценный предмет в монастыре, находящемся в центре раздираемой войнами и кровавыми бунтами Европы, не лучше ли найти где-нибудь место более спокойное. Но личность сведущая возразила бы, что камень сей похитить, а тем более взять силой невозможно, и, покуда он здесь, стоять монастырю и быть стенам его неприступными. И в самые жаркие битвы, в самые тяжелые времена оберегает Цинкург от всяких напастей слуг дьяволовых, и вершатся с его помощью темные дела.
В монастырь я попал без труда. Тяжелый подъемный мост был опущен, и один из угрюмых монахов, карауливших его, недружелюбно осведомился:
- Что тебе надо, путник?
- Передай, брат, что Хаункас вернулся и желает предстать перед Мудрыми.
На этого монаха слова мои не произвели никакого впечатления, и мне даже стало обидно, что моя… тьфу, Хаункаса, слава увяла так быстро. Но стоило взглянуть на второго монаха, чтобы понять, сколь преждевременны были подобные выводы. Его лицо вытянулось, и он, сбросив секундное оцепенение, сломя голову куда-то унесся. Вскоре он вернулся, сопровождаемый высоким собратом, в котором я узнал одного из нападавших на меня в Москве. Это был Арден.
- Магистр Хаункас! - подтвердил он.
Вслед за этим монахи схватили меня, отобрали у меня нож, висевший на поясе, и затолкали в сырой подвал, в котором мне пришлось провести несколько пренеприятнейших часов. И перед тем как провалиться в сон, немало я был терзаем мыслью: не ошибся ли Адепт, действительно ли сохранившийся у меня за пазухой Жезл Зари обладает такой силой, которая ему приписывается.
Если верить легендам, то выходило, что давным-давно, в такой древности, которую и представить себе трудно, великими магами (тогда еще не было различия между черной и белой силой на земле) были созданы три камня, воплотившие в себе власть над душою мира. Эти камни вобрали в себя силу Золотой Звезды, на три дня вспыхнувшей наземном небосклоне, озарившей полнеба и ушедшей в небытие. Искусство магов придало камням различные свойства, суть которых в распределении невидимых глазу духовных и астральных сил. Один из этих камней лежал на подставке в виде змеи в подвале аббатства. Другой украшал Жезл, врученный мне Винером. Тот, кто владеет Жезлом Зари, находится под его защитой. Убить этого человека можно, но удар, во сто крат усиленный, возвращается к тому, кто убил или приказал убить. Поэтому вряд ли найдется безумец, стремящийся к погибели владельца магического Жезла.
Мне до конца не верилось, что эта изящная вещица может спасти меня, но позднее я убедился, что все обстояло именно так…
Я отвлекся от воспоминаний, пригладил усы, поправил новый камзол, богатый и дорогой, - его мне принесли монахи после того, как я выиграл поединок с Мудрыми. Брошь со змеей и солнцем красиво выделялась на синем бархате. Ни один Магистр не расстался бы с ней ни на секунду, ибо в броши тоже таилась Сила. Никто, кроме Хаункаса, не решился бы на подобное. И вот теперь брошью владею я, а Магистр Хаункас в могиле.
В дверь осторожно, будто боясь потревожить меня, постучали. На пороге возник долговязый брат Арден.
- Нижайше прошу тебя, Магистр, пожаловать к Мудрым, которые желают говорить с тобой.
- Ну что же, пожалуй, я выслушаю Мудрых, У выхода из комнаты я словно наткнулся на невидимую стену и почувствовал, как по спине моей ползет холодок. Кто-то смотрел на меня. Бесстрастно, изучающе - так, наверное, смотрит на свои жертвы огромная африканская змея, одним взглядом парализующая свою жертву, а затем удушающая ее. Я резко обернулся. Комната была пуста…
* * *
На этот раз момент не был столь торжественным, не ожидалось веселых развлечений с приговором и казнью, так что принимали меня Мудрые не в Зале Камня, а в более скромной обстановке. Небольшая, заставленная тяжелой мебелью комната, на стене которой висела огромная картина, по моему мнению, весьма высоких художественных достоинств, изображающая бичевание Христа. Карвен, в сутане аббата, с распятием на груди, перевернутым вверх ногами, сидел во главе длинного стола, покрытого черным сукном. На столе стоял подсвечник, в нем горели четыре массивные коричневые свечи, они слабо потрескивали и издавали приятный, не похожий ни на что запах.
Разумеется, здесь был и Лагут, нервно теребивший золотую цепь на необъятном животе, и итальянец, скучающе изучавший картину, Я встал в середине комнаты, широко расставив ноги и скрестив руки на груди, будто желая обрести лучшую устойчивость и приготовиться лицом встретить порывы ураганного ветра, готовые вот-вот обрушиться на меня.
Аббат заговорил так, будто не было никакого посрамления Мудрых, будто не было вынесено, а затем не исполнено их решение моей казни, будто вообще ничего не происходило до этого, а он просто надиктовывает своему повару выбор блюд на сегодняшний ужин.
- Мудрые решили вернуть Магистра Хаункаса в лоно Ордена Трижды Проклятого и Трижды Вознесенного Люцифера. Ты снова наш, брат Хаункас. И помни, что не только прощение, но и долг ложатся теперь на твои плечи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45