Да, ему хотелось снова оказаться с ней в постели, но более всего он жаждал, чтобы она принадлежала только ему, целиком, душой и телом. Но Мэри никогда не будет принадлежать ему полностью. Когда-нибудь она оставит его, встретив человека, который окажет ей честь и возьмет в жены. Эта мысль не давала ему покоя.
Как мучительно трудно оторваться от ее губ, расстаться с ней! Но выхода не было, и Адам, взяв пистолет и попрощавшись, вдруг с тревогой понял, что между ними ничего не решено. Да, конечно, Мэри согласилась стать его возлюбленной. Она подарила ему свою любовь. Но Адам никак не мог успокоиться и не понимал, чего еще хочет от нее… или от себя.
– Его милость нельзя беспокоить, – заявил лакей, с презрительной ухмылкой посмотрев на старую клячу, щипавшую траву на лужайке. – Если вы хотите ждать, то можете пройти к входу для торговцев.
Лакей уже готов был закрыть дверь, когда Томас Шеппард с яростью отшвырнул слугу с дороги.
Ворвавшись в мрачную прихожую, он увидел по обе стороны обитых деревом стен двери. Сначала он открыл одну дверь и оказался в роскошной гостиной, увешанной гобеленами, потом через другую дверь попал в библиотеку, в которой обнаженных скульптур было не меньше, чем книг. В обеих комнатах было пусто.
– Послушай! – рявкнул лакей. – Его милость не пускает в дом всякую шваль.
Слуга загородил ему дорогу, но Томас снова отпихнул этого разряженного в ливрею петуха. Лакей грохнулся на пол и заскользил по нему, ударившись спиной о стул.
– Помогите! – заорал он. – Эй, кто-нибудь, помогите!
Понимая, что у него мало времени, Томас чуть ли не бегом ринулся вперед по длинному коридору, заглянув попутно в музыкальную комнату, потом в обеденный зал и испугав служанку, полировавшую мебель. Пробормотав извинение, он попятился и растерянно огляделся, не зная, куда направиться дальше – коридор расходился в три стороны.
Где же это исчадие сатаны?
Алые занавеси. Резная спинка кровати. Смятые простыни.
Эти образы ясно предстали перед его мысленным взором. Он так долго подавлял в себе эту и им тоже унаследованную способность к видениям, что сейчас неожиданно возникшая в мозгу картина испугала его. Но через мгновение он понял, что означало это видение. Проклятый грешник был в постели.
Двое слуг бежали по коридору. Томас бросился обратно в холл и устремился вверх по лестнице. Позади грохотали, словно выстрелы, шаги преследователей.
– Эй вы, там. Стойте!
Томас одолел половину лестницы, когда лакеи схватили его. Он яростно отбивался, но более молодые слуги справились с ним, заломив руки за спину.
Паника охватила Томаса. Нельзя позволить, чтобы его выбросили отсюда. Он должен сорвать коварную игру, затеянную графом. От этого зависит жизнь Джозефин.
– Питерборн! – закричал Томас. – Выходи, ты, порождение сатаны!
Он упирался ногами в пол, но лакеи упорно тащили его к лестнице. Несмотря на боль в вывернутых руках, он продолжал сопротивляться.
– Отпустите священника, – послышался голос откуда-то сверху.
Томас, подняв голову, увидел графа, стоящего у каменной балюстрады, обрамлявшей балкон второго этажа. В душе Томаса вспыхнула такая жгучая ненависть, что он даже не заметил, когда лакеи отпустили его. Это темное чувство поглотило его целиком, и у него возникло постыдное желание спрятаться, словно у ребенка, испугавшегося ночного кошмара. Но, помолившись, он преодолел свою слабость и зашагал вверх по лестнице.
Питерборн засеменил по коридору и исчез в одной из комнат, оставив дверь открытой. Томас вошел следом за ним в полутемную спальню. Несколько свечей на тумбочке освещали логово сатира. Главное место в этих покоях занимала огромная кровать с алым пологом. Резная спинка в изголовье была выполнена в виде обнаженных русалок. Простыни были смяты, словно граф только что встал, хотя была уже середина дня.
Томас подошел к окну и раздвинул тяжелые портьеры. Солнечный свет залил комнату.
Питерборн судорожно прикрыл рукой лицо.
– Какого дьявола? Закрой немедленно!
Томас, проигнорировав его приказ, прорычал:
– Где моя дочь?
– Которая? – Граф заморгал бледно-зелеными, налитыми кровью глазами.
– Вы знаете, о ком я говорю.
– Значит, Джозефин все еще не найдена? Мы так мало слышим аппетитных сплетен в этом захолустье.
Ярость охватила Томаса, когда он услышал это издевательское замечание.
– Вы были в Лондоне два дня назад, а потом неожиданно уехали. – Он угрожающе шагнул вперед. – Скажите, где вы ее прячете!
Граф нащупал рукой кровать и опустился на нее, потирая худые ноги.
– Последний раз я видел только Мэри, изображавшую из себя Джозефин. Какая прелестная кобылка!
Томас подскочил к нему и вцепился в отвороты зеленого халата. От графа исходил отвратительный запах гниения.
– Ах ты, старый грязный козел! Если ты хотя бы прикоснулся к моей Мэри…
– Да как я мог, когда Сент-Шелдон охранял ее, словно коршун? Отпусти меня, или я позову своих людей.
– Джозефин написала в своем дневнике, что ты пытался совратить ее.
– Да это была просто шутка. Возможность поближе с ней познакомиться.
– Бездушный подонок! Слава Всевышнему, что она не знает, кто ты. Развратник, падший настолько низко, что домогается собственной…
Тяжело дыша, Томас замолчал. Он не мог выговорить это слово, не мог признать правду, даже сейчас.
– Внучки, – закончил за него Питерборн и похотливо усмехнулся. – Они близнецы – и мои внучки.
Томас взирал на чудовище, зачавшее его. Чудовище, совратившее юную служанку, а потом бросившее ее с ребенком.
Только один раз до этого Томас видел отца. В четырнадцать лет он получил приказ явиться в резиденцию графа в Лондоне. Хотя он и винил Питерборна в преждевременной смерти матери, втайне очень хотел, чтобы отец признал его. Он обрадовался, узнав, что Питерборн все эти годы следил за его жизнью. И Томас, полный наивных мечтаний, отправился к отцу. Граф заманил его в спальню, где ждали три куртизанки, чтобы сделать из него мужчину. Его юное тело позорно подчинилось их ласкам. Но он мог бы устоять перед искушением, если бы не присутствие отца. С исключительной точностью граф описывал каждую чувственную мысль, возникавшую в возбужденном мозгу Томаса, заражая сына своими темными помыслами.
Сейчас Томасу больше всего на свете хотелось убить его. Он крепче вцепился в халат Питерборна и сдернул его с постели.
– Где моя дочь?
Бледные глаза едва не вылезли из орбит от страха.
– У меня… ее… нет. Клянусь.
– Но ты что-то знаешь. Говори!
– Сначала… отпусти… меня.
Томас ослабил хватку, и Питерборн, упав на подушки, потер горло.
– «Чти отца своего», – прохрипел он. – Это написано в твоей Библии.
– Там также написано, что грешникам гореть в аду. Как сгоришь ты сегодня же, если не скажешь, где Джозефин.
– Ну давай, убей меня, – подначивал его Питерборн. – Я и так умираю от оспы и с удовольствием заберу тебя вместе со мной в ад.
Сердце Томаса бешено заколотилось. Так вот, значит, почему в покоях стоит такой мерзкий запах. Близкая смерть отца несколько притупила его гнев. Он должен был бы радоваться, что скоро все будет кончено, но испытывал лишь щемящее чувство пустоты.
– Завещание написано на твое имя, помни об этом, – сказал граф с коварной ухмылкой. – Все будет твое, кроме этой кучи камней и титула, которые отходят к короне.
– Я написал твоему стряпчему в прошлом году и отказался от денег.
– Чушь! Перед таким богатством не устоит даже самый благочестивый человек. Семьдесят тысяч акров превосходных земель в Англии, угольная шахта в Уэльсе, текстильные фабрики в Ланкашире.
– Богатство, которое ты нажил на крови бедняков.
Граф хлопнул ладонью по постели.
– Неблагодарный щенок! Да будет тебе известно, я зачал и других бастардов, но предпочел тебя, старшего.
Предпочел. Томас посмотрел в когда-то красивое лицо графа и увидел эгоистичного, жалкого человека, который так нелепо распорядился своей жизнью. Человека, который никогда не знал того, что в избытке получил Томас, – любви своих детей.
Эта мысль, словно луч солнца, пронзила мрак, поселившийся в его душе. Всю жизнь он ненавидел этого человека и приписывал развращенность Питерборна всей аристократии. Но какое же счастье, что не этот человек был наставником Томаса! И какое счастье иметь двух любящих дочерей!
Словно чистый, живительный поток омыл душу Томаса. Он радовался главному своему богатству – любви дочерей и терзался от того, что оттолкнул их. Если бы не его гордыня, он бы давным-давно нашел Джозефин. Она была бы сейчас рядом с ним…
– Она в опасности, – вдруг сказал граф. – И Мэри – тоже.
Его лысая голова склонилась набок, словно он к чему-то прислушивался, дьявольские глаза торжествующе сверкали. Томас в страхе замер.
– Что ты с ними сделал?
– Я? Это ты решил их судьбу, когда пренебрег моей щедростью. Видишь ли, я собираюсь переписать завещание в пользу моего младшего бастарда. При условии, что он женится на одной из твоих дочерей.
Томас схватился за столбик полога кровати – у него закружилась голова и все поплыло перед глазами.
– Кто?
– Ты так и не догадался? Ты знаешь своего сводного брата уже много месяцев. Он твой ученик.
И тут Томас с ужасом понял.
– Виктор.
Глава 20
Прошло полдня, и Мэри уже не в силах была выносить напряжение. Каждый раз, пробуя мысленно поговорить с Джо, она натыкалась на стену молчания.
Боже милосердный, неужели сестра мертва?
Дрожащими руками она набросила накидку и торопливо устремилась вниз, надеясь, что прогулка в такой замечательный солнечный день успокоит ее. Проходя через общий зал, она заметила в углу двух мужчин с кружками эля. При ее появлении они вскочили.
Полный кучер выдернул трубку изо рта.
– Миледи.
– Доброе утро, мистер Крукс. И мистер Драбл.
Лакей покраснел, но это не помешало ему с любопытством таращиться на нее. Мэри поежилась: они наверняка догадались о ее близких отношениях с их хозяином. Так теперь будет всегда, сказала она себе, и ей придется научиться не реагировать на осуждающие взгляды, на жалость и презрение.
– Прошу прощения. Я собираюсь прогуляться.
Крукс направился к ней.
– Я провожу вас. Так распорядились его светлость.
Конечно, Адам хочет защитить ее. Эта мысль согревала Мэри, но перспектива вести беседу с кучером ее не радовала. Ей хотелось побыть одной, чтобы успокоиться и разобраться в своих мыслях.
– Мне бы хотелось остаться одной.
– Вы идите вперед, – сказал кучер доброжелательно, но настойчиво. – Я буду присматривать за вами, только и всего.
Перед ветхой гостиницей проходила узкая мощеная дорога, по обе стороны которой стояли дома и магазины. Какой-то торговец приподнял шляпу, приветствуя ее, потом, насвистывая, отправился дальше. Ритмичный стук железа доносился из кузницы позади постоялого двора.
Мэри испытывала неловкость от того, что по пятам за ней шел охранник, словно она какая-то знатная дама. Но беспокойство гнало ее вперед, и она шла дальше, разглядывая витрины магазинов. Почувствовав божественный запах свежеиспеченной сдобы, она зашла в пекарню и купила пирог с крыжовником. Съев его, она направилась к средневековым воротам в конце улицы.
Стена толщиной в несколько ярдов образовывала нечто вроде алькова. Мэри прислонилась к нагретым солнцем камням. Крукс устроился неподалеку и принялся чистить трубку.
Мэри провела рукой по неровным выбоинам, гадая, сколько же лет этим воротам. Давным-давно они, должно быть, составляли часть стены, что-то вроде укрепления вокруг замка. Странное чувство появилось у нее, словно она уже видела это место. Она попыталась вспомнить, но натолкнулась лишь на зловещий туман.
Но постепенно мрак стал рассеиваться, и она почувствовала, как ее увлекает за собой неудержимый поток, теплый и полный любви. Она закрыла глаза, пытаясь определить источник, и поняла, что это не Джо. Мэри не могла объяснить, откуда она это знает, просто вдруг поняла, что этот поток существовал всю ее жизнь.
Папа? Но она никогда не умела читать его мысли.
Умиротворенность в ее душе сменилась смятением. Смятением и каким-то звуком, подобным шелесту волн о берег.
Мэри, это ты… прошу, скажи, что это ты.
Да! С необычной четкостью Мэри увидела свет и возликовала.
Джо, я в Суссексе. Где ты?
Этот ужасный мрак… наверное, это был кошмар. Я думала, ты закрыла мне свое сердце, но ты просто была далеко. Расстояние не давало нам услышать друг друга.
Мэри охватила теплая волна облегчения. Значит, она не виновата в том, что не могла услышать сестру. Но вдруг ее насторожила странная сбивчивость слов Джо.
Ты больна?
Опийная настойка. Вчера вечером, в чае… нужно было быть, осторожнее…
Сосредоточься, Джо. Покажи мне, где ты. И вновь у Мэри возникло ощущение, что мысли сестры путаются. Потом, очень медленно, перед ее внутренним взором: возникла картина. Она увидела чаек, летающих над ярко-синим морем, над развалинами замка на скале. Лишь одна башня сохранилась во всей своей красе. Мэри вошла через ворота в огромный двор, заваленный обломками. Вдали виднелась высокая квадратная часть замка, но Мэри направилась к башне.
Тени сгустились, когда она поднималась по каменной лестнице. Она оказалась в круглой комнате, где на кровати, сжавшись в комок, сидела ее сестра, закрыв лицо ладонями.
Джо, не отчаивайся. У меня радостная новость. Сирил жив!
Сестра подняла голову, длинные волосы цвета меда струились вдоль ее спины. Слезы текли по щекам, и Мэри почувствовала вспыхнувшую радость, словно это была ее собственная радость.
Мой любимый … жив?
Он поправляется. И Адам спасет тебя. Он уже совсем близко.
Джо изумилась: Адам… Герцог?
Я потом объясню. А теперь быстро скажи мне: тебя похитил Питерборн?
Жуткий страх охватил Джо.
Нет! Не спрашивай меня! Он сказал, что убьет тебя, если я скажу. Я не могу… Не могу…
Свет в конце длинного коридора погас, словно кто-то захлопнул дверь. И голос сестры смолк.
– Мэри? Мэри Шеппард! Ответь мне.
Кто-то тряс ее за плечо. Мэри открыла глаза и заморгала от яркого солнечного света.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40