Его начали рано, чтоб пораньше кончить, в угоду публике, которой не терпелось приложить свои силы во втором пункте программы вечера – танцах. Публика была в основном молодая и стремилась к самостоятельности, чего не могли понять отдельные затесавшиеся на концерт старички. Старички пришли ради объявленных в афише старинных романсов, которые помогали им вспомнить молодость, хотя молодость была вокруг и постоянно о себе напоминала. Но они хотели вспомнить свою молодость, которая была такой же, но в памяти осталась не такой, и они упорно цеплялись за эту, искаженную памятью, молодость.
– Киностудия. Подбор типажа, – шепнул Алмазов администратору и тут же оказался за запретной чертой, предъявив улыбку испуганной билетерше.
Заняв место в шестом ряду, он почувствовал себя, как на родительском собрании: вокруг сидели родители, приехавшие на съемки со своими детьми – исполнителями главных ролей в фильме «Дюймовочка». Приобщенные детьми к высокому искусству, родители сидели с видом лордов, приглашенных в палату общин, и, отвернувшись от сцены, обсуждали свои родительские проблемы. Несколько залихватский характер разговору придавало гиканье, происходившее от чрезмерного употребления слова ВГИК, так как родителей волновало именно это учебное заведение.
Исполнитель старинных романсов Антон Горемыка, позаимствовавший свой псевдоним у персонажа писателя Григоровича, чтобы не строить собственную известность на пустом месте, свои жестокие романсы предварял легкомысленными куплетами, каждый из которых кончался словами:
Хорошо у нас в Крыму,
Как у тещи на дому.
Теща пребывала в нелепом и безграмотном положении «на дому», видимо, потому, что автор не нашел другой, более подходящей рифмы. Есть такие авторы, в сознании которых все похожие по звучанию слова отталкиваются, как одноименные заряды, а притягиваются разноименные, что годится в физике, но в поэзии ни к чему.
И все равно публика смеялась…
Почему у глупости такой веселый вид? Встретившись с ней, мы не грустим, что было бы естественно, а смеемся…
Заложив легкий фундамент из разудалых и развеселых куплетов, Горемыка принялся возводить здание из жестоких романсов, жестокость которых была умерена требованиями репертуарной коллегии. Впрочем, смягчены были лишь отдельные, наиболее жестокие выражения. Так, вместо: «Нет, никогда тебя я не любил!» – Горемыка пел: «Нет, иногда тебя я не любил!», слегка изменив смысл, но почти сохранив звучание слова.
Вышедшие на смену Горемыке «Зеленые гитары» рвали на себе струны, как рвут на себе рубахи подвыпившие удальцы, и даже подпевали себе, показывая, что не один Горемыка не лыком шит, что и они умеют себе подпевать, раз уж он берется себе подыгрывать. Между тем сам Горемыка ревниво выглядывал из-за кулис и нетерпеливо переминался в ожидании своего выхода.
Алмазов протиснулся между родителями и направился в буфет.
Буфетчица за стойкой что-то переливала из бидона в судок и встретила его негостеприимно:

– С настоящим. На писателя небось пойдут?
– Пойдут. Только где я возьму писателя? Алмазов выдержал паузу, хоть это стоило ему немалых усилий.
– У меня есть один писатель. Очень хороший писатель.
– Очень хорошего мы не потянем. У нас средства ограниченные!
– О чем вы говорите! – Алмазов приобнял администратора и подмигнул буфетчице, хотя любой другой, менее одержимый идеей, поступил бы на его месте наоборот. – Вы знаете, сколько он написал? Вы за всю свою жизнь не прочитаете.
– Не прочитаю, – твердо сказал администратор.
– Вам не нужно будет читать, – успокоил его Алмазов. – Для того и проводятся встречи с читателями, чтоб читатели не читали. Чтоб они только слушали. Между прочим есть что послушать. И вообще живое общение очень обогащает.
– Я понимаю, обогащает… Но у нас средства ограниченные…
Зазвонили к антракту. Публика хлынула в буфет, разметав собеседников и не тронув только буфетчицу, надежно укрытую за стойкой.
Алмазов выбрался из буфета и опять почувствовал себя на родительском собрании. Мама Дюймовочки, дедушка Короля Эльфов… Родители сидели в фойе так же торжественно, как в зрительном зале, с непоколебимой уверенностью, что настоящее искусство не здесь, а там, где снимаются их дети.
Видя, что представитель студии направился к выходу, так и не выбрав нужный типаж, и считая это компрометацией Дома культуры, администратор попытался его удержать:
– У нас после концерта танцы. Повращаетесь в гуще народа, и глазами увидите, и руками потрогаете типаж.
– Да, видно, горит ваш очаг, если приходится танцами зарабатывать, – вскользь посочувствовал Алмазов.
– На танцах как раз не горит. Горит на других мероприятиях.
– Вот видите. И при этом вы отказываетесь от настоящей культуры в лице писателя? Писатель отличный, Купер, может, слышали?
– Ну кто же не слышал о Купере! – поспешно воскликнул администратор, словно боясь, что его заподозрят в невежестве. Хотя не исключено, что он действительно что-то о Купере слышал.
– Вот видите, и вы слышали. На том и порешим. Мы вам Венеру, а вы нам – фанеру!
Гчава 4. НАСЛЕДНИК ВЕЛИКОГО ОДНОФАМИЛЬЦА
В сценарных кругах Федор Иванович Купер был известен как один из ведущих специалистов по Фенимору Куперу и в своем творчестве разрабатывал творчество великого однофамильца. У великого однофамильца было несколько преимуществ: во-первых, он был первым, во-вторых, был великим, в-третьих, образно говоря, он открывал Америку, которая ко времени Федора Купера была давно открыта. Но у Федора Купера было одно важное преимущество: он жил позже Фенимора, шел по стопам Фенимора, разрабатывал пласты Фенимора, брал свое добро там, где его находил, говоря словами Мольера, тоже писателя.
В наследии Фенимора Купера Федор Иванович нашел немало своего добра, результатом чего было несколько фильмов, в титрах которых значилось: «По мотивам Фенимора Купера», – хотя не только мотив, но и текст принадлежал Фенимору.
«Тайный агент» – по мотивам романа «Шпион».
«Проводник судов» – по мотивам романа «Лоцман».
И, наконец, «Заплечных дел мастер» – по мотивам романа «Палач».
Но не всегда Федор Купер пользовался чужими мотивами. Начинал он со своих. Пусть слабеньких, негромких, но все же своих.
Начинал Федор Купер как исторический фантаст. Суть этого жанра заключается в том, что автор пишет историю, но не такую, какой она была на самом деле, а такую, какой ему хочется, чтоб она была.
Так, в романе «Тебе, Мария!» он рассказал о любви Марии Стюарт и Малюты Скуратова. Встретились они на эшафоте. «Мария!» – воскликнул Малюта по-шотландски. Она положила голову ему на грудь. «Не сюда», – улыбнулся палач, и в улыбке его не было радости.
Маркиза де Помпадур, в своем сомнительном девичестве Жанна Антуаннета Пуассон, направила в Россию тайного агента, выдававшего себя за Вечного Жида, имея в виду не национальность, а долголетие. Это была обычная легенда для шпиона, которая со временем превратилась в настоящую легенду, а еще позднее стала претендовать на место в действительности.
В непридуманной действительности ничего этого, разумеется, не было, и пути всех упомянутых исторических личностей разошлись, но в придуманной действительности они сошлись – благодаря заботам Федора Купера, который, как исторический фантаст, отображал именно придуманную действительность.
Надо сказать, что фантазия Купера не ограничивалась историей, а совершала регулярные экскурсы из прошлого в будущее, ни на минуту не задерживаясь в настоящем. Семья же его жила в настоящем. Жена служила в современном учреждении, получала современную и весьма своевременную зарплату и рожала Куперу современных детей, а не каких-то далеких пращуров. И готовила ему жена не вчерашний, не завтрашний, а сегодняшний обед, потому что ни один человек не может быть сыт обедом из прошлого или из будущего. Упирая на это, она призывала мужа больше заботиться о нелетающих тарелках, чем о летающих, чтобы форма этих тарелок не существовала в отрыве от содержания.
Эта семейная критика в конце концов возымела действие, и Купер ушел из литературы в кино, чтобы обеспечить семье существование в настоящем, или, как принято говорить, настоящее существование.
– Первое, что я делаю после утверждения сценария, это выбрасываю сценарий, – декларировал режиссер свою порочную практику.
Конечно, сценарий ему был ни к чему: какой же бог творит по сценарию? Но для формальности (и богу приходится соблюдать формальность) он дал согласие, чтобы именно эти, куперовские бумажки проходили инстанции, утверждались, подписывались, а впоследствии сдавались в архив.
Да, Купер был сценарист, а к этому уже ничего не добавишь. Можно добавить еще одного сценариста. Можно добавить и режиссера в качестве сценариста. Можно добавить оператора в качестве сценариста. Но при этом сам ты останешься в прежнем качестве сценариста – только обрастешь соавторами, как могучее дерево грибами, которые и шляпу не снимут, а все корни успеют оттоптать.
Фенимор Купер за всю свою долгую жизнь не написал ни одного сценария, он выращивал свои плоды для себя, а не для чужого компота. Чтобы кто-то их поварил, а потом сказал:
– Первое, что я делаю, начиная варить компот, это выбрасываю из него все фрукты.
Сценарий для фильма – как фрукты для компота: их можно варить, а можно употреблять в сыром виде, так они даже вкусней и в них больше сохраняется витаминов. Но публика любит компот, публика не хочет утруждать свои зубы. Поэтому режиссер варит компот, делая вид, что варит его из ничего, хотя каждому ясно, что нельзя сварить компот без сценария.
Федор Иванович был художник, и он мыслил образами. Подобно тому, как математик мыслит числами. Федор Иванович не был математиком, и числами он мыслил лишь в отдельных, жизненно необходимых случаях. А в остальное время он мыслил образами. Как художник.
Жизнь у художников устроена так, что чем больше они мыслят числами, тем меньше мыслят образами. Но, с другой стороны, если они чересчур увлекаются образами, им приходится надолго забыть о числах.
– Настоящий писатель в кино не пойдет, – говорил Федор Иванович, делая для себя понятное исключение. – И если он все же идет на то, чтобы помочь нашему киноискусству… – на этом Купер обрывал свою речь, потому что работа в кино приучила его выражаться короткими фразами.
– Вы правы, – соглашалась с ним Татьяна Сергеевна. – Писатели в кино не идут, приходится режиссерам идти в литературу.
Она, режиссер, проделала этот путь, но ее сценарий вызывал у нее сомнение.
– Федор Иванович, посмотрите мой сценарий. Вы, как специалист…
– Я не специалист по Андерсену, вы же знаете, это все знают. Андерсен – это не мой жанр.
– Так помогите смежному жанру, – улыбнулась Татьяна Сергеевна улыбкой слабого жанра, который просит помощи у сильного жанра.
Перед Федором Ивановичем забрезжила нехоженая тропа первооткрывателя. Она пробивалась в туманную даль сквозь неведомые сюжеты, картины и образы, стелилась эпитетами, топорщилась метафорами, двоилась сравнениями, а то вдруг внезапно пропадала, уходя куда-то в подтекст.
Глава 5. ЛЕВ В ОБРАЗЕ СОБАКИ
Приблудный Пес Игнатий прилетал на один день, поскольку назавтра у него намечались другие съемки. Все очень волновались, поскольку Приблудный Пес был ведущий артист республики. Игнатия встречал в аэропорту сам директор «Дюймовочки», – возможно, опасаясь, что его перехватит кто-то другой. Вырвав у Игнатия чемодан, который тот не хотел отдавать незнакомому человеку, Артурыч понесся к машине, преследуемый владельцем чемодана и заинтересованной публикой. Игнатий все же успел вскочить в машину, где, с легкостью истинного артиста, сменил негативные эмоции на позитивные, поблагодарив директора за радушную встречу.
Хозяин Леса, приехавший накануне, разучивал слова, адресованные Игнатию. Вот Приблудный Пес вбежит в кадр и заскулит, как он умеет, весьма профессионально. Хозяин Леса обернется.
– Опять ты здесь? – спросит он с неудовольствием, подавляя удовольствие от того, что знаменитый артист наконец-то здесь. – Только тебя здесь не хватало! – лицемерно воскликнет он, хотя его-то, Игнатия, как раз и не хватало, именно его они прождали на площадке два с половиной часа. В ответ на это Приблудный Пес понесет что-то не предусмотренное сценарием, чтобы этой импровизацией подчеркнуть свою творческую индивидуальность. И сразу станет ясно, что в их разговоре Хозяин Леса не является хозяином положения, что хозяин положения здесь Игнатий, Приблудный Пес.
Предстояло снимать важную сцену: «На ромашковой полянке». Для этого частично среди настоящего кустарника была вырублена полянка, а частично среди настоящей полянки был посажен декоративный лес, и в результате все выглядело совершенно как настоящее.
Не каждому случалось наблюдать, как могучий лев изображает собаку, как он трется гривой о ногу хозяина, как ласково (а иногда и угодливо) виляет хвостом, как служит на задних лапах, что ему нелегко, потому что задние лапы у него не по-собачьи удалены от передних… По внешним данным Игнатий был совершенный лев, но в данном фильме ему была отведена роль собаки.
Впрочем, для большого актера чем меньше внешнего сходства, тем больше возможности раскрыть внутренний мир, и Игнатий весьма убедительно за внешностью льва раскрывал внутренний мир собаки.
Однако в этот день раскрыть внутренний мир Игнатию не удалось: солнце внезапно улеглось в тучу. Ему как будто не было дела до того, что Игнатий прилетел на один день, что завтра, когда ему, солнцу, вздумается появиться опять, на площадке уже не будет Игнатия…
– Объявляется перерыв на полчаса, – сказал в мегафон администратор на площадке.
Глава 6. АДМИНИСТРАТОР НА ПЛОЩАДКЕ
Администратор на площадке говорил только в мегафон, хотя питал тайную склонность к тихим интонациям. Сказать что-нибудь вполголоса, но так, чтоб услышали все. Сесть на камень, опустить в ладони лицо и сказать, словно раздумывая и ни к кому не обращаясь:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10