В течение следующего часа она с еще большим изумлением обнаружила, что и животные любят его.
— Я со всеми познакомилась? — спросила она, узнав клички, погладив и похвалив каждую лошадь, корову, собаку и кошку в усадьбе.
Генри улыбнулся. Лучшее он приберег под конец.
— Со всеми, кроме одного. Он вон там.
В его голосе зазвучала сдержанная гордость любящего отца.
— С ним приходится быть осторожным. Характер у него дьявольский.
Он отпер дверь отдельного хлева, очень светлого и безукоризненно чистого. Там стоял огромный красный бык с кольцом в носу и цепью на шее.
— Настоящий тисдейл. Отец привез его из Нортумберленда еще теленком. Во всем графстве нет второго такого красавца.
— Но… его всегда приходится держать взаперти?
— Нет. Мы каждый день выводим его гулять на цепях, а когда есть кому за ним присмотреть— пускаем пастись на западный выгон. Но это можно делать только изредка.
— Почему?
— Эти крупные нортумберлендские быки очень легко возбуждаются. А кроме того — слишком сильны. За ними нужен глаз да глаз.
— Но если они так опасны, зачем их держать?
— Милая, да ведь это лучшие производители в Англии. Посмотри, какие плечи! Не подходи так близко — он тебя еще не знает. Как поживаешь, старина?
Мухи досаждают? Ну, ну, ничего.
Он шагнул в узкое пространство между рыжевато-бурым боком и стеной и принялся поглаживать могучую шею быка. Беатриса почувствовала, что ее сердце забилось чаще.
— Генри, а это не опасно?
— Для меня — нет. Никому другому он этого не позволит. Но мы с ним друзья, а, старик?
Он медленно поглаживал животное вдоль хребта. Бык не торопливо повернул голову, кося круглым глазом, моргая и тихо посапывая.
— Слышишь? Он любит, когда его почесывают. Знаю, милый, знаю. Я… А, рыжий дьявол, вот ты как!
Он быстро отскочил, потому что посапывание слегка изменилось и бык чуть заметно задвигал плечом.
— Ты видела? С ним надо держать ухо востро. Он одни раз уже пробовал проделать со мной эту штуку. Она дрожала.
— Что случилось?
— Он пытался оттеснить меня вперед. А потом мотнул бы головой и в одну секунду проткнул бы мне грудь вот этим рогом. Его, наверное, рассердило незнакомое лицо. Эти бестии очень коварны. Говорят, слоны-самцы тоже такие… Любимая, что с тобой? Бедняжка моя, ты побелела как полотно.
Он бросился к ней, чтобы поддержать ее, но она отшатнулась н оперлась о стену.
— Нет… Пустяки. Пожалуйста, выйдем на воздух. Здесь… так душно.
Он был взволнован, огорчен и смиренно просил прощения. Это он виноват.
Ему следовало бы сообразить, что бык се напугает. А кроме того, она, должно быть, очень устала — он слишком долго водил ее по усадьбе.
Она молча шла рядом с ним. К счастью, он не может догадаться, что привело ее в ужас.
Когда бык повернул голову, она вдруг увидела, что он похож… Не на Генри. Не на Генри, каким он был в эту минуту, а на Генри под фонарем пристани в Брайтхелмстоне. Рыжеватые волосы, низкий лоб, широко расставленные глаза; и рот… животный, плоский и жадный. Словно они братья.
Бык приближается, как в кошмаре… И нельзя бежать…
— Наверное, я немного устала, — сказала она.
Утром в воскресенье Беатриса вместе с мужем отправилась в приходскую церковь Бартона. Он гордо и немного смущенно подвел ее к скамье Телфордов, рядом с плитой, на которой были начертаны имена его родителей. На секунду он преклонил колени, подобающим образом закрыв лицо руками, потом аккуратно расправил полы своего кафтана, уселся и стал смотреть на входящих. Глаза большинства присутствующих были устремлены на молодоженов; а сам Генри исподтишка поглядывал на огороженную родовую скамью Денверсов. Несколько второстепенных светил местной династии усаживались на свои места, по лорд Монктон был в отъезде, и широкая парчовая подушка властной самодержицы тоже оставалась пустой. Причетник шепотом сообщил, что ее сиятельству немного нездоровится и она не сможет почтить своим присутствием сегодняшнее богослужение. Генри начал молиться, чувствуя неожиданное облегчение: общество пока подождет со своим приговором. Никто не рискнет высказывать свое мнение, пока деспотичная старуха, которая делает погоду в западном Уорикшире, не выскажет своего.
Он бросил на Беатрису ободряющий взгляд, но она витала где-то в облаках. Благоговейно рассматривая величественный нормандский свод, некогда венчавший монастырскую часовню, она не замечала того, что происходит на земле. Ему пришлось объяснить ей вес по пути домой, но и тогда она, казалось, не сразу поняла его.
Три дня спустя весь Бартон пришел в смятение оттого, что на дороге, ведущей к дому, показалась громоздкая карета Монктонов. Вдовствующая графиня оправилась от последнего вполне заслуженного приступа печени и теперь готовилась сдержать данное сестре обещание: обласкать осиротевшую — и более чем осиротевшую — дочь их старого друга.
Генри не было дома, но и без него нашлось кому волноваться. Все слуги от миссис Джонс, экономки, до младшего конюха хорошо понимали, что положение, которое займет в обществе новая хозяйка Бартона, зависит главным образом от матери лорда Монктона.
Беатриса все еще возилась со счетами, когда в дверь постучала экономка.
— Войдите.
Миссис Джонс вошла. Каждая складка се черного платья из жесткого шелка была исполнена торжественной внушительности.
— Их сиятельство из замка в гостиной, сударыня.
Она умолкла с неодобрительным видом.
— Но я никого не ждала, — сказала Беатриса. Она растерянно посмотрела на свое темно-синее шерстяное домашнее платье — единственное из ее нового гардероба, которое ей позволили выбрать самой. Оно отражало ее вкус, а не вкус миссис Карстейрс и было простым и строгим.
— Нельзя заставлять ждать их сиятельство, сударыня, да только вот одеты вы… Может, мне вам что-нибудь быстренько принести? Зеленое люстриновое, а то тафтяное винного цвета?
— Благодарю вас, миссис Джонс, но мне не хочется заставлять пожилую женщину ждать. Я спущусь не переодеваясь.
Негодующий взгляд сверлил ее спину, пока она шла по лестнице, а сердце, непонятно почему, сильно билось. Плохое начало. Пожалуй, лучше было бы послушаться экономки:
Генри будет очень разочарован, а может быть, даже рассердится на нее, если этот трехбунчужный паша в юбке изволит обидеться.
Миссис Джонс вернулась к своим делам. Новобрачная и в таком виде! Что подумают их сиятельство?
В первую минуту их сиятельство подумали, что это какая-нибудь приживалка, «компаньонка из благородных», которую хозяйка послала сказать, что сейчас сойдет. Конечно, Генри не так скуп и черств, чтобы его молодой жене приходилось встречать незнакомых посетителей в шерстяном платье, словно какой-нибудь гувернантке, без серег, без броши — и с такими испуганными глазами. Затем она увидела узкую руку со сверкающим бриллиантом и вспомнила строки последнего письма своей сестры: «Надо бы немножко ободрить… страшно застенчива и молчалива… Но я убеждена, дорогая Эмилия, что она скоро узнает, какое доброе сердце бьется в груди моей сестры».
Леди Монктон поднялась и, ласково протянув полные руки, вся сияя добродушием, сделала несколько шагов навстречу вошедшей.
— Какая скромная мышка! Не бойтесь меня, дорогая моя; я знала вашего мужа еще совсем крошкой.
Беатриса внутренне вся сжалась. Кажется, эта толстуха собирается ее поцеловать? Что же, ей приходилось терпеть поцелуи и похуже. Если Генри нужно, чтобы она подчинилась, — хорошо, ведь это входит в условия сделка.
Медленная улыбка появилась на ее губах, когда она послушно наклонилась и подставила бархатистую щеку.
Генри, возвращаясь после разговора с управляющим заметил у дверей августейший экипаж и ускорил шаги. В передней его перехватила экономка, исполненная трепетного возмущения.
— Их сиятельство в гостиной. А на хозяйке домашнее платье. Я просила, чтобы она позволила мне помочь ей переодеться, а она не захотела. Не дай бог, сэр, как бы их сиятельство не подумали, что им не хотят выказать уважение.
Его сердце упало. Если первая встреча окажется неудачной… Леди Монктон умела быть очень доброй, если вздумает; иногда просто удивительно доброй. Но у нее был острый язык, и она беспощадно замечала любой промах, любое нарушение хорошего тона. В его голове мелькнуло не относящееся к делу, но тем не менее мучительное воспоминание о происшествии еще его школьных времен: анекдот о парадном обеде по случаю выборов, когда — единственный раз в жизни — его отец был приглашен в гордый замок.
Ему вероятно, было лет двенадцать, когда один из младших Денверсов привез эту историю в колледж св. Катберта. Скверная шутка обошла спальни и площадки для игр, ничего не потеряв от частого повторения, и, пока Генри не расстался со школой, была занозой в его сердце. Каждому новичку непременно рассказывали — шепотом, хихикая и осторожно поглядывая на тяжелые кулаки Генри, — как «поставщик черномазых» (только один раз кто-то рискнул произнести это прозвище вслух) схватил жареного фазана руками, а потом, перепугавшись, так поспешно положил ножку обратно на тарелку, что она подскочила и шлепнулась вместе с подливкой прямо на колени супруги епископа.
Генри стиснул зубы и открыл дверь гостиной.
— …почва такая жирная, что бояться надо только слизней. Но Макферсон знает от них средство. Так что, дорогая, если понадобится, приезжайте ко мне, и он вас научит. А, вот и ваш муж.
Он наклонился, целуя протянутую ему пухлую руку. Он не верил собственным глазам и ушам: приветствие леди Монктон было не просто милостивым — оно было почти нежным.
— Поздравляю вас, милый Генри! Для всех нас большая радость, что дочь Стенли Риверса украсит наше общество. Да, да, Беатриса, я хорошо знала вашего отца, когда он был еще юношей. Мой младший брат очень подружился с ним в Оксфорде, и я танцевала с ним менуэт на свадьбе моей сестры. Ну, мне пора. Значит, через понедельник. Моя невестка просила передать ее извинения — она еще не оправилась после родов. Так не забудьте напомнить мне о георгинах.
Все еще сомневаясь, Генри проводил ее до кареты. Она взяла его под руку.
— Ну, плутишка, понятно ли вам, какой вы счастливчик? Она очаровательна. Не такая хорошенькая, как ее мать, но это ей, по-моему, нисколько не вредит. Откровенно говоря, я немножко обеспокоилась, когда услышала о вашем выборе, — испугалась, что она на нее похожа. Я терпеть не могла эту глупую Дору Понсефоут. Бесспорно, она была красива, просто прелестна; мы ее прозвали «Херувимчик». Но ведь одной красоты мало. Мне было бы грустно увидеть, что в доме вашей матери хозяйничает какая-нибудь пустоголовая восковая куколка. Я очень уважала Ханну Бартон; порядочная, благоразумная женщина. Но это настоящая дочь Стенли Риверса — посмотрите, как она держится. Породиста, как скаковая лошадь. И все-таки нужно позаботиться о ее гардеробе. Я была просто поражена: в первую минуту я приняла ее за demoiselle de compagnie. Неужели эта дура не могла сделать ей приданое?
— Не было времени, — пробормотал Генри. — Нам пришлось обвенчаться гораздо раньше, чем предполагалось, чтобы ее брат мог быть посаженным отцом.
Он торопился назад в Португалию. Он на дипломатической службе.
— Знаю, знаю. Кто его туда устроил, по-вашему? Монктон конечно. Кстати, что вышло из этого мальчика? Он вам нравится? Я рада этому. В последний раз, когда я его видела, это был прехорошенький мальчуган в синем бархатном костюмчике. Он сидел на скамеечке в нашем парижском посольстве и читал сказки, ужасно благонравный и послушный.
Как можно скорее свозите ее в Лондон или в Бат, чтобы она себе что-нибудь сшила. Через понедельник вы обедаете у нас… Есть у нее подходящий туалет? Думаю, что даже Дора сумела сделать ей подвенечное платье. Интересно, кто его шил? Ах, подарок моей сестры! Превосходно. Но пусть его прежде кто-нибудь посмотрит. Последняя новобрачная, которую я представила нашему обществу, забыла, что день ее свадьбы уже прошел. Правда, это не имело большого значения: ему под семьдесят, и он ходит с тростью. Но молодой петушок вроде вас — дело другое, а?
Она, дружелюбно усмехаясь, ткнула его локтем в бок, а он почувствовал, что его передернуло. Он был не более щепетилен, чем любой человек его сословия и его века, но ему не хотелось, чтобы она так шутила о Беатрисе.
Леди Монктон высунулась из окна кареты, грозя ему жирным пальцем.
— Постарайтесь быть ей хорошим мужем, мастер Генри, или вы будете иметь дело со мной!
Придя в себя, он кинулся в гостиную, схватил свою молодую жену в объятия и осыпал ее градом поцелуев.
— Любимая, любимая! Понимаешь ли ты, кого ты покорила? Я еще не видал, чтобы она с кем-нибудь так разговаривала, ни разу не видал! Все графство будет у твоих ног. Красавица ты моя! Как я смогу отблагодарить тебя?
Беатриса до боли прикусила нижнюю губу. Приятно, когда добиваешься цели. Но такой ценой?
Она чуть отодвинулась.
— Не надо, Генри, ты мнешь мне платье.
Он расхохотался и отпустил ее.
— Твое платье! Ну и попало же мне из-за него! Нам пора подумать о пополнении твоего гардероба.
— Но у меня все есть. Я просто забыла переодеться. А леди Монктон всем указывает, как одеваться?
— Наверное всем, к кому хорошо относится. Но боюсь, что очень многих она просто не удостаивает своим вниманием. Я был просто поражен, увидев, что она целует тебя на прощанье так нежно, словно ты ее родная племянница.
Ему, кажется, и в голову не приходит спросить себя: а нравится ли ей, что ее целует, называет милой девочкой и треплет по щеке совершенно незнакомая женщина с поблескивающими свиными глазками. Она быстро опустила ресницы, Что ж, если он доволен…
Все еще сияя, он отправился доканчивать осенний осмотр своих фруктовых деревьев.
Глава VII
На следующее утро управляющему пришлось долго томиться у крыльца.
Генри, узнав, что после завтрака предстоит примерка подвенечного платья, которое переделывали для визита в замок, не мог упустить случая насладиться видом своей возлюбленной в этом белоснежном целомудренном великолепии. В день их свадьбы его мысли были заняты другим.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57