Остальное может и подождать… Если завтра меня будут спрашивать, скажите, что мы уезжаем на месяц в путешествие. А через два дня мы переедем в деревню.
Гараван был говорлив. Он, с первого взгляда производивший впечатление человека неприступного, манерного, со мной держался непринужденно. Это выражалось в том, что он слишком много себе позволял и слишком много говорил. Мы играли в игру со смертельным исходом, и тем не менее его голос звучал дружелюбно, а его отношение ко мне выдавало желание произвести приятное впечатление.
— Вы размышляли над нашей историей? Лично я много думал о ней. Что меня все больше и больше смущает, это взрыв, в результате которого наш герой получил увечье… В это трудно поверить… Нет ли в письмах, которые вы прочли, умных критических замечаний?
— Нет. Зато много похвал.
Гараван, стоявший посреди кабинета, руки в карманах, сделал несколько шагов к окну и, приоткрыв шторы, выглянул на улицу, словно за кем-то наблюдая. Позднее я заметил, что эта его привычка походила на своего рода манию, так же как манера, проходя мимо двери, прислушиваться. Может, он любил подслушивать под дверьми?
— Не слишком ли вы скучали?
— От чего именно?
— Читать столько писем. Я покраснел.
— Нет. Немного однообразно, конечно. Хотите, я зачитаю вам выдержки? Он рассмеялся и поднял руку.
— Нет. Увольте. Это по вашей части. Не по моей!… Я сказал, что много размышлял над этим взрывом… В романе можно описать все, что угодно. Но в фильме… Не думаете ли вы, что сцена увечья Робера рискует показаться с экрана несколько… мелодраматичной? И даже слегка комичной? Я запротестовал. Мне надоели эти постоянные намеки.
— Вы, несомненно, правы, — согласился он. — Больше всего я опасаюсь, как бы лучший эпизод фильма — взрыв — не оказался не на своем месте. Я предпочел бы им закончить… Ведь можно по-разному объяснить причину увечья нашего героя… Лично я прекрасно вижу, что он сам и подстроил этот взрыв с целью убить жену… Или, еще лучше, он подстроил автомобильную катастрофу. Я представляю себе его за рулем…
— Но ведь это невозможно! — вскричал я. — Послушайте… вы водите машину? Какая у вас машина?
— «Порше».
— Тем более. Как можно быть уверенным, что сам выйдешь живым, целым и невредимым из катастрофы, в которой погибнет ваш пассажир?.. Совсем недавно я пережил почти такой же случай.
— Ах, правда! — сказал Гараван. — Простите.
— Я чуть не погиб. А между тем мы ехали не очень быстро, я вел машину осторожно. И у меня не было ни малейшего желания убивать жену.
Последовало смущенное молчание. Гараван осознал, что предпринял неловкий маневр, а я упрекал себя в слишком спонтанной реакции. Похоже, мы оба почувствовали, что наша игра должна подчиняться более тонким правилам и следует избегать слишком прямых намеков. Ему не положено выглядеть нападающим, а мне — обороняющимся.
— Мы вернемся к этой проблеме, когда сможем рассуждать спокойнее. Разумеется, вы поселитесь у меня. Я не намерен заставлять вас ежедневно приезжать на виллу и возвращаться в город. Я могу предложить вам одну из нескольких комнат, имеющихся в моем распоряжении. Это меня ничуть не стеснит. Возьмите с собой только самое необходимое, так как в моем автомобиле мало места для багажа.
— Это далеко от Парижа?
— Около восьмидесяти километров. Поблизости от Ла-Рош-Гюйона. Вы не суеверны? Тем лучше, так как на этой вилле недавно совершено убийство. Именно по этой причине мне и удалось приобрести ее по сходной цене. Владельцу хотелось избавиться от нее как можно быстрее… Однако, возможно, вы знали жертву?.. Это некий Жан-Мишель Мериль. Газеты много писали об этом деле. Я снял с носа черные очки. И предъявил Гаравану невозмутимое лицо.
— Разумеется, — сказал я. — Весьма любопытное дело.
Глава 11
Автострада… Мант… Ветей… Вопреки собственной воле, я заново переживал то ужасное путешествие. Гараван как бы угадывал мое волнение. Разумеется, так оно и было — он даже старательно его провоцировал: вел машину не спеша, окружал меня вниманием. Не очень ли мне жарко? Не беспокоит ли сквозняк? Он и вправду выглядел человеком, который, отбросив заботы, отправляется отдыхать. В его непринужденной болтовне ощущалось веселое возбуждение. И мне приходилось делать усилие, чтобы напомнить себе, что сей обворожительный спутник жаждет моей погибели. Гараван объяснил мне, что давно уже подыскивал дом неподалеку от Парижа, но всякий раз он оказывался либо слишком далеко, либо слишком близко, либо место шумное, либо требовался капитальный ремонт. Слушая, как Патрис анализирует все эти обстоятельства, я лучше постигал придирчивый, маниакальный, недоверчивый характер этого человека. И как только Матильда — сама непосредственность — могла его выносить?
— Я услышал об этой вилле от одного друга, который живет по соседству, — рассказывал Гараван. — Он хорошо знаком с моим нотариусом, который и воспользовался благоприятным случаем. А случай просто идеальный: дом совсем недавно полностью отремонтировали. Покраска едва успела высохнуть. К тому же при покупке я получал в придачу все имущество, включая мебель. Впрочем, от некоторых вещей я рассчитываю избавиться, но в целом такой вариант меня вполне устроил. Мы с вами приведем там все в полный порядок, вот увидите!
От его слов я съежился в комок. Боль прошла по всему телу. Гараван рассмеялся и добавил:
— Я приобрел этот дом вместе со слугой прежнего владельца — славным стариканом. Правда, у него чуть трясутся руки, но это преданная душа. Сегодня его не будет. Я дал ему выходной. Но мы прекрасно управимся и без него.
Я уже не знал, чему верить. Устав от мыслей, я себе говорил: «Все это — чистое совпадение. Тут нет ничего предумышленного». И в самом деле, особняк стоил целое состояние. Не потратил же Гараван десятки миллионов только ради того, чтобы привезти меня сюда и вырвать признание, что я убил Матильду. Однако инстинкт самосохранения предупреждал, что опасность возрастала. Ведь в Париже я мог скрыться или, по крайней мере, тешить себя этой иллюзией. Когда мы приехали в Ла-Рош-Гюйон, я закрыл глаза. Вскоре Гараван остановил машину.
— Серж, вас не затруднит отпереть ворота?
Он протянул мне связку ключей. Я вышел из машины, как сомнамбула. Распахнув створки, я увидел аллею, которая вела на виллу, к смородиннику, красным цветам. Все возвращалось, как во сне. Гараван высунулся из окна машины.
— Недурственно, правда?..
Я пробормотал ему в ответ что-то нечленораздельное, закрыл ворота, и машина покатила к дому.
— С другой стороны дом выглядит еще приятнее, — сказал Гараван. — Пошли!
Все было на месте, как в сценах, когда полиция восстанавливает картину преступления… Шезлонг, пляжный зонт, птицы вокруг бассейна. Я осматривался, не в силах произнести ни слова. Вон там крыльцо, на котором появился слуга… Покажись он тут в данный момент — я бы взвыл. Гараван повернулся ко мне спиной. Он рассматривал бассейн.
— Не очень-то чистый, — заметил он. — Придется произвести очистные работы.
Я закурил и глубоко затянулся. Постепенно страх отступил. Он ушел из моих рук, ног, и теперь тревога комком застряла где-то под ложечкой.
— Осмотрим дом! — предложил Гараван. — Машину разгрузим позже.
Следом за ним я взошел на крыльцо и оказался в доме Мериля. Разве Гараван не говорил, что сохранил обстановку прежнего владельца? Просторная прихожая с плиточным полом, который так блестел, что отражал наши силуэты. Справа — красивый старинный сундук. Высокое трюмо, в котором я увидел свое лицо с ввалившимися щеками. Растения в кадках.
— Тут, — объяснил мне Гараван, — я размещу свои охотничьи трофеи. Раз уж они у меня есть, надо выставить их напоказ. Он открывал двери первого этажа — одну за другой.
— Я оставил себе письменный стол. Взгляните… Очень удобный. Немного загроможден, на мой вкус. Он был забит бумагами, документами. Флоран все кое-как распихал по книжным полкам в гостиной. Когда выберете время, наведете там порядок. Тут находилась столовая, но я распорядился очистить помещение. Терпеть не могу столовых — на что они нужны? Я размещу здесь часть своих коллекций. Я привез из путешествий много оружия, по большей части туземного. А это гостиная. Мы обставим ее иначе. Я от нее не в восторге. Пошли глянем на подсобные помещения… Потрясающе, не правда ли? Кухня — сплошные кнопки. Все работает автоматически. Немного чересчур… пожалуй. Но Флоран хорошо управляется. Когда-то он служил коком на пассажирском судне.
Я слушал его рассеянно. И представлял себе, как тут прохаживалась Матильда — в одном пеньюаре. Мы поднялись на второй этаж. Гараван там открыл только две двери: сначала в свою спальню — очень красивую и светлую, со старинной кроватью под балдахином, что придавало ей какой-то музейный облик. Затем в мою — гораздо более банальную, зато из нее сквозь листву деревьев проблескивали воды Сены. К ней примыкал узкий балкончик, и я уверен, что Матильда стояла именно на нем в тот момент, когда ее сфотографировал агент Мерлена. «Мой визит превратился в паломничество», — думал я с горькой иронией.
— Полагаю, вам тут будет хорошо, — произнес за моей спиной Гараван.
— О-о! Не сомневаюсь.
— Я не показываю вам другие помещения. Они не представляют никакого интереса. Ванная комната расположена в конце коридора. Над нами — спальня Флорана и огромный чердак. Все отделано почти заново. Ну что ж, мой дорогой, я думаю, мы вполне заслужили обед! Сегодня мы устроимся на кухне. Анриетта должна была приготовить нам потрясающий запас провизии!
Гараван потирал руки и выглядел счастливым, как мальчишка, получивший новую игрушку. Морщинки вокруг глаз вроде бы смеялись, но взгляд оставался холодным и настороженным.
— Я займусь сервировкой, — сказал он. — Впрочем, я обожаю стряпать, когда позволяет время. Перенесите вещи в спальни.
Ничего похожего на приказ. Мы как бы поделили работу. Но, в сущности, я здесь для того и нахожусь, чтобы выполнять его указания. Я разгрузил «порше». Гараван взял с собой три чемодана из роскошной кожи, мой чемоданчик рядом с ними выглядел очень жалким. Итак, я забросил вещи на второй этаж и, прежде чем сойти вниз, захотел заглянуть в незанятые спальни. Оказалось, что они заперты на ключ. Странно!
Я присоединился к Гаравану, который уже успел накрыть на стол. Мы впервые сидели вместе за столом, и я чувствовал себя несколько скованно, но оказалось, что Гараван — превосходный хозяин. Он следил за тем, чтобы разговор не затихал, тактично осведомлялся о моих вкусах, щедро потчевал вином и делал все, чтобы я не стеснялся. К несчастью, нас окружали стены, которые перекрывали мне воздух. Гараван рассказывал о своих сафари.
— При охоте на хищников быстро пресыщаешься. Поначалу, убив нескольких крупных животных, гордишься собой, может, потому, что вспоминаешь виденные в детстве зверинцы и ужас, который они внушали. А потом замечаешь, что преследовать дичь намного занятнее, нежели ее убивать. Вы никогда не охотились?
— Никогда.
— Это увлекательнейший опыт. Ты исчерпываешь силы животного, но при этом расходуешь собственные силы тоже. Люди думают, что идет борьба за жизнь. Нет! Это борьба за честь. Еще вина?
— Благодарю… Какая же это борьба за честь, когда в твоих руках отменное оружие!… Это слишком просто.
— О-о! Вы думаете о ружье! Но вы забываете об инстинкте самосохранения у животных. Зверя, у которого любовь к жизни поистине в крови, поймать почти невозможно, и ему, разумеется, тоже надо оставить шанс… Покончим с этими персиками, они того заслуживают. Кофе?..
— С удовольствием.
— Я пью очень крепкий. Нет, оставьте… я сам приготовлю. Лучше отнесите чашки в сад.
И я расставил чашки на столе перед бассейном. У меня в ушах еще звучали слова Гаравана. Какой шанс он оставил мне? Я уселся в шезлонге Мериля. Мне оставалось произнести три слова: «Я убил Матильду!» И все было бы кончено. Изнурительная борьба на том бы и прекратилась. Но, поскольку я не убивал жену, признание, которого ждал Гараван, никогда не прозвучит. Итак? Сколько времени продлится эта рукопашная? Гараван присоединился ко мне с кофейником и плетеным креслом.
— Ну что ж, — сказал он, — пожалуй, мы могли бы и поработать, если вы не возражаете.
И наш спор возобновился, ибо выстроить такой фильм значило спорить до тошноты, до головокружения.
— Чего бы мне хотелось, — сказал Гараван, — это представить себе прошлое наших героев. Роман знакомит тебя с героями, но ты не видишь их, тогда как в фильме их видишь, но досконально не знаешь. Вот это меня и смущает. Кто такой Робер?.. Вы перечитали книгу? Тогда вы уже овладели материалом… Каким вы представляете себе детство этого человека, его молодость, его окружение?
Поскольку я не задавался всеми этими вопросами, когда писал свой роман, мне пришлось импровизировать. Гараван часто останавливал меня нетерпеливым щелчком пальцев.
— Нет, Серж… Это не годится, Серж… Ревнивец — совсем другое. Вначале он единственный ребенок, избалованный матерью, которая им восхищается и никак не может прийти в себя от сознания, что произвела на свет подобное чудо. Например, я страшно ревнив, потому что мама дрессировала меня, как собачку… А вы?
А моя мать после смерти отца учила меня играть на арфе. Случалось, в нашем доме бывали мужчины. Мне не хотелось посвящать во все это Гаравана. У одних есть свой тайный сад, у других — свое кладбище. Я ограничивался тем, что тряс головой, поддакивал ему: «Да, безусловно, вы правы». Дискуссия продолжалась, обходя подводные камни; я делал пометки на полях, а Гараван, с другим экземпляром в руке, вполголоса зачитывал текст, останавливаясь время от времени.
— Чего недостает этой истории, — замечал он, — это сексуальной силы. Существуют вещи, которые должны быть выражены напрямик, как того требует сюжет.
И тут же спохватывался, заметив, что вышел за рамки своей роли, и спешил исправить впечатление:
— Видите ли, Серж, я всего лишь дебютант. Мы с вами оба — дебютанты. Это очень мило, но работу не облегчает!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20