Воины света. Армия добра. Несколько раз наши попадали в плен там, в Килне, и мы потом находили их тела. Да, это было страшно.
И все же это выглядело не так. Там все же хоть какая-то логика чувствовалась в зверствах. Там это можно было не простить, конечно, но понять.
Шендак! Вот теперь затошнило и меня. Я, к сожалению, успела разглядеть, почти запнувшись за ЭТО. Это не просто оторванная детская ручка. Не взрывом. Эту ручку со вкусом выкрутили из сустава, аккуратно так. Эсвин хватает меня за плечо.
— Кей! - предупреждающе, - Не смотри!
Я и не смотрю! Шендак, я не смотрю! Хотя эти части от старательно разобранных живых человеческих тел просто так себе разбросаны по улице. Лучше смотреть на здания. Дверь не просто выбита или сорвана с петель, в ней художественно вырезана сюрреалистическая рваная дыра. Половина дома разрушена, руины дымятся. Кажется, на полу чья-то голова. Не смотреть. Что-то свисает сверху, болтается на ниточке, я едва успеваю увернуться, и меня снова тошнит, потому что это - глаз.
Видно, на глазном нерве. Как это у них получилось? Я останавливаюсь, и меня все же выворачивает прямо на пол. Не я одна такая. Нервы у нас крепкие, опыт большой, но это…
Детки-вандалы, забрались в игрушечный магазин и поломали, разобрали, порвали все, что могли.
Аккуратно разложенные на столе собачьи лапки - все четыре. И хвост. Все аккуратно выкручено из суставов, на концах - кровавое, закрученное в спирали мясо. Голова собаки - без глаз - брошена под стол.
А между тем мы идем правильно, грамотно, по стеночке, внимательно прислушиваясь. Откуда-то с улицы доносится пальба. А так - ничего. Только к стеночке не прикасаться. На ней намазано что-то. И можно догадаться, что, только лучше не догадываться.
Шендак. Мать твою.
Здесь никого нет. Никого.
— Дальше, - говорит Эсвин, - следующий дом.
Он ведь всегда спокоен, здоровяк, огромная, совершенно непробиваемая туша. Только сейчас я чувствую, как даже его трясет.
Мы осторожно выходим из дома. Я вдруг понимаю, какая мертвая здесь тишина. И что это такое - мертвая тишина. Мертвая.
Откуда-то доносится пальба и редкие взрывы, но они лишь усиливают тишину.
У соседнего дома нас накрыло - вначале был залп, мы успели разлететься, Эсвин в кусты, я за угол. Потом я увидела, как надвигается ОНО. Я уже видела гнусков своими глазами, но зрелище убило меня все равно. Оно - покрытая шерстью гора мяса. Клыки. Когти. Оно слишком похоже на человека. Руки затряслись, но я успела поднять "Шит", и его уже разорвало, из здоровенной дыры в туловище забил почти черный поток крови, и гнуск зашатался, а я снова метнулась за угол, потому что по мне хлестнуло огнем, и даже слегка задело, стреляли из огнемета, и куст, как в Библии, запылал, но Эсвин уже выкатился оттуда, и палил по гнускам, лежа на животе, из небольшой канавки. Тварь с огнеметом стояла уже прямо передо мной, надо мной, как гора, и щерила гигантские клыки, а ведь этими клыками они и рвут, только сначала ему надо меня обездвижить, а черта с два, я бросила на землю тример, "эшеро Медиана", обойдешься без предупреждения. Мы с гнуском оказались в сером темном пространстве, и я облегченно вздохнула, на автомате накидывая на себя радужную сферу и выпуская "синие стрелы". Гнуски в Медиане беззащитны, хуже доршей - они даже маки производить не могут. Ярость моя была такой, что обычные "синие стрелы" разорвали тело гнуска буквально на куски. Я передохнула несколько секунд и держа "Шит" наготове, вернулась на Твердь. Там уже ситуация исправилась - на помощь подоспели Майри и Лоренс, и расстреляли остальных гнусков. Эсвина все же зацепило огнем, челюсть, висок, плечо обгорели, куртка на плече спеклась в черную массу. "Фигня, - сказал он, - пошли дальше".
…мы лежим за разваленной низкой стеной и периодически стреляем, ждем, когда наши зайдут с другой стороны. Рядом со мной теперь Аллин. Его лицо - светлое, полудетское - перемазано грязью и, кажется, кровью. Глаза на этом фоне - сияющие и огромные. Полные боли. Эсвин справа шипит и ругается.
Мы бежим через площадь, и сзади стреляют, но укрыться негде, бежать, только бежать. "Я задержу", - Аллин оборачивается, падает, стреляет с колена. Мы бежим. Слишком страшно. Ничего не соображаю… Поскальзываюсь - это что-то склизкое, чьи-то внутренности, выдранные гнуском. Укрытие. Падаем. Я оборачиваюсь наконец, Аллин лежит посреди площади, ничком, скорчившись. Двое гнусков неторопливо приближаются к нему, тянутся когти… а ведь он, может быть, еще жив! Я выскальзываю из укрытия.
— Сидеть тихо! Я сделаю!
Остальные не двигаются. Можно пальнуть гранатой, но ведь Аллин, может быть, еще и жив. Господи, да лучше бы я сдохла! Почему ж я не осталась задержать гнусков, почему - он? Господи, как не хочется идти-то, как не хочется - один из гнусков бросил Аллина и двинулся на меня. Ближе. Так их не взять. Надо ближе. Перехватывает горло. Я вдруг вижу, как чудовище медленно поднимает тело Аллина, держа его за ногу, заносит лапу с когтями… Одним прыжком я оказываюсь рядом, швыряю тример. "Эшеро Медиана", но когда серый спасительный туман обволакивает нас, я с ужасом вижу, как обезьяна бросает Аллина на землю, а в руке у нее - кровавый кусок… от Аллина кусок?! Аллин ворочается на земле и, кажется, кричит. Обезьяна снова подхватывает его, как тряпичную куклу, на этот раз - за шею, и тут я выхожу из оцепенения наконец и выпускаю "серую ленту", лента обволакивает гнуска, стискивает его, Аллин летит на землю. Шея? Я кидаюсь к нему. Лучше пока не выходить из Медианы. Может быть, его можно спасти.
Аллин жив. Он шипит сквозь зубы - "шендак". Слава Богу!
— Ты что? Что он сделал?
— Нога, шендак!
Я бросаю взгляд на его ногу. Оторвана ступня. Просто вывернута из сустава. Аллина колотит, конечно. И рана на голове, от которой, он видно, и упал, волосы слиплись от крови, но вроде не хлещет.
Рву с себя сумку. Так, шприц-тюбик с кеоком, индивидуальный пакет.
— Лежи! - ору я,- не дергайся!
А он, конечно, дергается. Сейчас, подожди, сейчас. Представляю, какая боль. Но в первую очередь кровотечение. Перетянуть культю. Самое трудное - это удержать ногу, потому что Аллин изо всех сил пытается ее выдернуть, он, видно, мало что соображает, да и просто больно. Я прижимаю ногу всем телом и накладываю жгут. Потом кое-как, как уж получается, бинтую. Туго. Теперь кеок, наркотический анальгетик. Слегка оттягиваю Аллину штаны и всаживаю чуть ниже поясницы шприц-тюбик.
— Сейчас. Сейчас легче будет.
Второй пакет. Я бинтую голову. Аллин уже слегка затих и только стонет.
Хорошо, что мы хоть в Медиане в безопасности. Ладонью я стираю с лица раненого мокрую смесь из грязи, крови, слез.
— Все хорошо, солнышко. Все хорошо. Будешь жить.
Аллин вцепился мне в запястье, шендак, какие у него пальцы сильные. Сейчас руку оторвет, как гнуск. Но я не отбираю руку, я глажу его по волосам.
— Сейчас легче будет.
Шендак, мне же возвращаться надо. Там же наши.
— Аленький, солнышко, ты здесь оставайся. Вода у тебя есть. Мы тебя заберем потом.
— Я сейчас… я встану… подумаешь, это же нога только.
— Сдурел? На Твердь не ходи! Понял?
Вот что, надо еще один тюбик. И обезболит получше, и заодно этот герой не будет рваться никуда.
— Не надо, зачем?
— Надо, Федя, надо, - говорю я и всаживаю ему еще один кубик кеока.
Я вываливаюсь на Твердь - и как раз вовремя, трое гнусков зажали наших в этой долбанной развалине, и я сзади стреляю из подствольника, и раз, два, три - гнуски взрываются один за другим, но уцелевший, ощерясь, идет на меня, а в Медиану мне уже не выйти, надо ждать четверть часа, но сзади подлетает Майри, "Эшеро Медиана!" - и вместе с гнуском исчезает…
Мы осматриваем следующее здание. Здесь не видно убитых. Но та же зловещая тишина.
Легкий хруст, шепот Эсвина "стой!". Бурая шерсть впереди. Я выхватываю ручную гранату, и швыряю ее вперед, в соседнее помещение, и успеваю еще различить гигантскую когтистую лапу. Эсвин осторожно заглядывает внутрь. Останавливается на пороге.
— Двоих… - бормочет он. Я подхожу. Да, двое гнусков убиты. Один буквально в клочья разорван, второй просто лежит ничком, а под ним расплывается лужа крови - очень темной, но все-таки красной. А у стены - женщина, дейтра, не наша, просто гражданская женщина, в желтом платье, высоко задранном, и на ногах длинные царапины, борозды, шея неестественно выгнута, голова закинута назад. Ее тоже прошило осколками. Но может быть, она была еще жива. Шендак, может быть, осколки и убили ее.
— Пошли.
Мы проверяем еще подвал. Все чисто. Выскакиваем из дома. Дневной свет почему-то бьет по глазам. Перед нами - последнее здание на улице, потом пустырь. Из здания - толпа, в основном подростки-квиссаны, и кто-то там еще. Я вижу Лекки, она подбегает ко мне.
— Кей! Аллина не видела?
— Видела. Он в Медиане сейчас валяется, ранен.
— Ох ты ж… сильно? - бормочет она.
— Да, но выживет. Ничего. Что у вас?
— Нормально. Дорша взяли вон.
Теперь я вижу, что двое мальчишек-квиссанов, лет шестнадцати, держат на шлингах действительно дорша. Человека. Воин Света в изодранной серой форме, спеленут петлями, хромает и выглядит довольно жалко. Облачное тело болтается сзади, девочка-квисса держит его на шлинге. И несколько взрослых там - Корраду я вижу и еще пару незнакомых дейтринов, гэйнов-рядовых.
Ну в общем, да, гнусков не выпустили бы совсем без контроля. Кто-то ими управлял. Вот этот, значит, и наблюдал за процессом. Ярость и омерзение охватывают меня. Редко, очень редко мне случалось испытывать такую ненависть. "Воина света" между тем прижали к стене, один из гэйнов приставил дуло к его шее. Что-то там спрашивает, я не слышу ничего. И дорш что-то отвечает. Выглядит он жалко. Мерзость какая. Раздавить таракана. Что там от него можно получить, какую информацию, и так уже все ясно. Стрелять надо! Хотя правильнее, конечно, сдать его в Верс. Гэйн бьет пленного с размаха - кулаком в челюсть. Вот так, а теперь стреляй. Убить сволочь. За всех, растерзанных гнусками. Этого мало, но хоть что-то. Вот и гэйн решил, что этого мало. Девочка-квисса старательно сожгла облачное тело - теперь парень все равно не жилец. Между тем его начали бить. Я посмотрела на Лекки - та отвернулась в сторону, сморщилась, как от боли. Да, мне в общем, тоже противно. И Эсвин стоит в сторонке. Противно, но осуждать наших я не могу. После всего, что мы видели здесь, в поселке. Дорш упал на землю, воплей уже не слышно. Его бьют ногами. Коррада где-то там. И подростки. Ногами, прикладами. В наушнике я слышу глухой, словно сквозь мокрую вату, голос хесса Тринна.
— Внимание, иль Дор! Иль Дор, сбор на главной площади через семь минут. Повторяю, иль Дор!
— Идем, - Эсвин дергает меня за рукав, - отходим!
— Коррада, - я киваю на толпу. Эсвин стоит около секунды, потом начинает пробиваться сквозь ожесточенную массу подростков, рвущихся в середину - хоть один удар, хоть раз пнуть это чудовище, двинуть прикладом, хлестнуть, раздавить ненавистного гада. Потом кто-то кричит команды, толпа раздвигается, рассредоточивается, чудом превращаясь в управляемую небольшую мобильную группу, а на земле остается лежать дараец - то, что от него осталось, кровавая, изодранная масса. Мне это - слишком. Я с Земли. Я так не могу. Но они - гэйны. Они - могут и так. Пусть не все, тоже не все - но могут. И будь я проклята, если я их за это осуждаю.
— Иль Дор, пошли! За мной! - кричит Коррада. Мы движемся к площади, на которую, грохоча винтами, уже садится транспортный вертолет.
Гнуски прорвались в Лайс. Тошнотный комок давно уже стоит в горле, и это уже привычно, как пот, заливающий глаза, как свинцовая усталость, которую преодолеваешь, перекусываешь зубами и - вперед, швыряешь тело снова и снова вперед… Только трупы, разодранные куски тел здесь - лайские, не наши. И от этого почему-то еще противнее. Как будто убивать дейтр, гражданских, ни в чем не виноватых дейтр - это нормально, а вот лайцев - нет. Но мне не до психологических тонкостей. Как было бы хорошо просто накрыть этот городок тримерами, перенести в Медиану - да он слишком велик, и гнуски разбегутся. Или просто авиацией раздолбать - но здесь наверняка остались живые люди, лайцы.
Состояние свинцовой тупости. Я просто лежу, и мне хорошо от этого. Мы все лежим, врывшись носом в землю, под стеной полуразваленного дома. Напротив, через улицу - здание, где засели гнуски. Но мне уже все равно, главное - не надо вставать. Можно просто полежать. Не двигаться.
Нас десять человек, половина сена. Эсвин лежит рядом, сопит в землю. Он уже не говорит ничего. Даже он. Ни у кого больше нет сил.
И команда хесса.
— Иль Дор, вперед! Эшеро!
Самое трудное - встать. На ноги. Вставай, сволочь, говорю я себе. И поднимаясь, перехожу в Медиану. Бежать через улицу - самоубийство, сразу накроют огнем. Зато после перехода мы четверть часа должны оставаться на Тверди, и не удастся легко справиться с врагом, гнуски же - не дарайцы, на Тверди они куда сильнее нас.
Изменив свое местоположение в Медиане, мы возвращаемся на Твердь. Я почти тыкаюсь в широкую спину Эсвина. И пасть нависает над нами - гигантская, смрадная пасть. Эсвин стреляет и потом валится куда-то вбок. Я судорожно жму на спуск. Обезьяна падает. Слава Богу! Треск очередей, но здесь, во дворе больше не видно никого. Не выпуская из виду местность, я бросаюсь к Эсвину. С трудом переворачиваю его - ну и туша. Глаза Эсвина - светлые, удивленно открыты и смотрят в небо. Изо рта течет струйка крови. Грудь его разворочена полностью. Все. Стиснув зубы, я кидаюсь вперед, к двери, к зданию, где засели проклятые гнуски, где ребята уже ведут бой.
Это был мирный городок, старинный, очень красивый. Желтые дома, по-лайски расписанные рамки вокруг окон. Палисадники. На центральных улицах - мостовая из круглых обточенных камней. Пусть и на границе с дейтрийской зоной, с зоной, где живут страшные гэйны, куда то и дело прорываются из Медианы дорши - но городок этот давно не знал войны. Очень давно.
— Вы, двое! Да, вы. Какая часть?
— Квенсен Чарона, иль Дор.
— Квенсен Чарона, иль Герро, - отвечает девочка лет пятнадцати, она так же смертельно устала, как и я, и пошатывается под тяжестью автомата.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50