https://wodolei.ru/catalog/unitazy/Jika/
Вспомнил я и небольшой портрет сына – черноглазого мальчугана в голубой вышитой рубашке, держащего удочку. А теперь, спустя шестьдесят лет, этот мальчуган превратился в седого изыскателя Номер Седьмой. Старик глядел на нас такими же черными, как у отца, но словно виноватыми глазами.– Что же это вы, друзья хорошие! Музей закрылся полтора часа назад. К нам нужно приезжать утренним пароходом. Идите этой дорогой, – он показал рукой, – через три километра будет деревня, там в школе можете переночевать, а утром возвращайтесь сюда.А моя Соня – удивительно несдержанная девочка:– Совсем не ходили, только плыли на пароходе, а устали больше, чем в любецком походе. И есть так захотелось!Живые, умные глаза старика неожиданно заблестели так весело, словно солнышко выглянуло из-за облаков. Он улыбнулся и спросил:– Вы в Любец ходили? Откуда вы сами?– Мы изыскатели из Золотоборского дома пионеров. – Витя Большой гордо поднял голову. – Искали в Любце один портрет.– Изыскатели? – удивленно переспросил старик.– Вы Номер Седьмой?Нет, моя Соня просто невозможна со своими бесцеремонными вопросами!– Совершенно верно, девочка. А скажи, пожалуйста, не познакомились ли вы в Любце с остальными Номерами?– Как же – с Первым, Вторым, Третьим, – перечисляла по пальцам Соня.– А номер Четвертый куда-то уехал, – подхватила Галя. – Он не сумел вырастить какие-то голубые георгины.Старик задумался, поправил свои длинные седые волосы.– Все мои старые друзья… Ревматизм не позволяет поехать навестить, – вздохнул он и тяжело повернулся ко мне: – У вас есть папиросы?– Простите, не могу вам предложить, я некурящий.– А были бы, я у вас их тотчас бы отобрал вместе со спичками. Вот, – указал он на сарай из толстых бревен, – наш сеновал, здесь будете ночевать. Как у вас с продуктами?– Не беспокойтесь, мы на сухом пайке, – ответила Магдалина Харитоновна.– Очень плохо, что на сухом. Катенька, Катюша! – позвал старик.
Из дома выкатился настоящий катышек. Такой маленькой кругленькой старушки я никогда не видывал; ну просто шарик, только что в платье и в фартуке.И мы все догадались – это Номер Пятый, изобретательница пирогов.– Катюша, – говорил старик, – представь себе, мальчики и девочки только что побывали в Любце, познакомились с нашими милыми Номерами.Как же улыбалась Номер Пятый! Улыбались ее голубые лучистые глаза, улыбались и сами круглые, румяные, как яблоко, щечки и даже ямочки на щечках…– Я им дам картошки, чугун, самовар, одеяла, подушки, наши пальто, тулуп. Устали, милые? – Старушка ласково оглядела ребят и вновь сложила свои пухлые ручки на животике.Работа закипела вовсю. Девочки стелили в сарае на сене постели, чистили картошку. Мальчики далеко в сторонке разводили костер, таскали воду, сыпали шишки в самовар. Витя Перец просто прыгал на сене, Володя фотографировал. Скоро картошка сварилась, самовар поспел, мы сели ужинать.После ужина снова явились почтенные супруги – Седьмой и Пятый Номера.– Вот вам на сладкое, – сказала старушка, все так же улыбаясь, и протянула нам блюдо с темным обсахаренным печеньем. – Только, простите, маловато.Знаменитый пирог «утопленник» был нарезан на тридцать крошечных кусочков. Кусочки были малюсенькие и таяли во рту; я едва разобрал вкус пирога.Магдалина Харитоновна села писать под диктовку Номера Пятого рецепт «утопленника».Вот этот рецепт: три стакана белом муки и 200 граммов сливочного масла смешиваются, затем рубятся ножом, затем кладут одно яйцо, полпалочки дрожжей и полстакана молока; снова рубят ножом. Комок теста топят в ледяной воде. Через сорок пять минут комок почему-то всплывает. Сыплют на стол 250 граммов сахарного песку и 200 граммов грецких орехов и с этой смесью раскатывают тесто. Полученный валик режут на куски и ставят на противне в духовку на 15 минут.Я также записал рецепт в подарок своей жене. Пока мы его списывали, Люся подробно рассказывала Номеру Седьмому всю историю спрятанного портрета.Старик слушал внимательно.– Так, так, так! Вы, следовательно, за два дня нашли больше, чем я за два месяца! Кинжал! А, каково? – улыбался он. – Только вы с вашими поисками, мне кажется, свернули в сторону. Ведь о портрете никто никогда нигде не писал и не говорил, кроме вашего библиотекаря… Тише, тише, не перебивайте. История Ирины Загвоздецкой, полюбившей крепостного, – это, конечно, достаточно занимательная романтическая история, но она к вашим изысканиям отношения не имеет, к тому же хорошо известна. А вот кто был тот талантливый художник, написавший натюрморт, – эту загадку пока еще не разгадал никто. Ни отец мой много лет назад, ни мы все – изыскатели. Подождем, что окажется в найденном вами письме. Будете завтра осматривать музей, покажу вам другое письмо об этом натюрморте. А теперь спокойной ночи!Спать в мягком, душистом сене было очень приятно, только все нестерпимо толкались, наезжая один на другого.Утром Номер Седьмой повел нас в музей.Здесь, на высоком берегу реки, художник когда-то построил этот дом, здесь он прожил всю жизнь. Он бродил по этим лесам, по полям. Здесь он создавал свои картины.Невольно я вспомнил Третьяковку…Я хожу туда два-три раза в год и останавливаюсь только у немногих картин.За день ее не осмотришь – слишком много богатств хранится в шестидесяти залах галереи. Как хорошо, что совсем недавно я провел целый час в зале художника Ситникова!Больше всего я люблю два пейзажа Ситникова: один – темный, заросший пруд, а за ним суровые ели и золотые поникшие березы, освещенные заходящим солнцем, и другой – холодная голубая река, а по высокому берегу осенний березовый лес.Кажется, ничего особенного не изобразил художник, а всмотришься в его картины и диву даешься – как он сумел так передать красоту русской природы!.. …Люблю я пышное природы увяданье,В багрец и в золото одетые леса… – неожиданно продекламировал звучным грудным голосом Номер Седьмой. – Ясными осенними днями мой отец любил повторять эти слова Пушкина.Мне вспомнился тот пейзаж реки в Третьяковке. И я увидел из окна музея эту же реку. Только сегодня лес был не золотой, увядающий, как много лет назад, а зеленый, наполненный сиянием солнца.В комнатах музея было много интересных личных вещей художника – его письменный стол, археологические коллекции, множество самой разнообразной посуды, портреты бабушек и дедушек, старинное оружие… По стенам висели его картины и пейзажи. Я рассеянно оглядывал вещи, мебель. Для меня лично пейзажи на стенах и эта прекрасная окружающая природа, которую художник запечатлел в своих пейзажах, – вот что было самое интересное и самое главное в музее и его окрестностях.Ситников умер после революции. Целая комната в музее была посвящена его занятиям со школьниками: как он учил ребят рисовать в здешней сельской школе, поправлял их неумелые рисунки, как рисовал декорации для школьных спектаклей. Двоих мальчиков даже устроил в Москву, в Художественное училище.– Такой знаменитый художник и с мальчишками водился, – шепнул мне Женя-близнец.– Я смотрю, ты, кажется, сам хочешь быть художником? – спросил я его.– Очень, – признался тот, – только молчок, никому…Мы окончили осмотр музея, столпились в бывшем кабинете Ситникова.– Вы нам обещали показать какое-то письмо, – не утерпела Люся.– Сперва покажу одну книгу, – ответил Номер Седьмой. Он неторопливо подошел к огромному книжному шкафу, отпер его и достал небольшой толстый томик в синем переплете: «Указатель селений и жителей уездов Московской губернии – 1852 год».Я перелистал книгу. Она была разделена на главы. Сколько уездов, столько и глав. В каждой главе списки: «Особы, проживающие в городе и в уезде». По городам – список чиновников, купцов, по уездам – список селений, сколько в каждой деревне душ мужского пола (женщины, очевидно, не считались) , а также фамилия, имя, отчество и чин помещика, который владел этими мужскими душами.– Неинтересная книга, – заметил Володя.– Я считаю, для наших поисков она не понадобится, – самоуверенно заявил Витя Большой.– Берите, берите – пригодится, – улыбнулся Номер Седьмой. – Вы изыскатели, почти что историки, а это справочник, тут есть Любецкий уезд. Только с условием: кончите изыскания – успешно ли, нет ли, – мне книгу обратно по почте. А теперь слушайте… – Он вынул из того же книжного шкафа папку и достал оттуда пожелтевший листок бумаги. – Письмо моего отца моей матери, посланное им из города Любца летом 1901 года.Старичок надел очки и начал:– «Бесценный друг мой, дорогая Настенька! Наконец попал я в славный город Любец. Город старинный, с белокаменным кремлем…»Далее следовали подробные описания достопримечательностей кремля и города и рассказ о том, как художник остановился в гостинице.– «…Побеседовав с полчасика с любезным хозяином гостиницы, – продолжал читать Номер Седьмой, – узнал я от него, что много любопытных старинных вещей хранится у некоей госпожи Чистозвоновой, здешней купчихи, владелицы богатейшего имения и бутылочного завода.Я тотчас же отправился пешком. По дороге увидел кирпичные трехэтажные корпуса, называемые казармами. Оказывается, в них весьма скученно жили мастеровые бутылочного завода, по два и по три семейства в каждой комнате.Печальное зрелище являли бесчисленные дети, роющиеся в дорожной пыли. Я не преминул отметить их весьма тощее, вроде лягушиного, телосложение и грязные лохмотья их одежды. Взрослые мастеровые – мужчины, женщины – попадались все худые, чахоточные, одежонка их была в заплатах и дырьях, видно в жару стеклянных печей прожженная.Поднялся я по ступенькам дворца, принадлежащего госпоже Чистозвоновой. Вышел навстречу лакей в голубой с серебряными галунами ливрее, с пышными усами на надутой физиономии.Долго я пытался втолковать ему, что мне требуется видеть госпожу Чистозвонову. Наконец он отправился и в скором времени возвратился, низко мне кланяется и говорит:«Барыня вас очень просят».Прошел я пять комнат, а в шестой, представь себе, дорогая Настенька, сидит в кресле не старая еще женщина, да такая пышная, розовая, рыхлая, словно твой именинный пирог. Ручку мне протянула, а на пальцах всё кольца с драгоценными каменьями сверкают. Я ручку поцеловал, ножкой шаркнул. Да вот конфуз: от сапогов моих пыль так облачком и кверху.«Что вам угодно? – спрашивает. – Не желаете ли кофею?»Я объяснил – дескать, стариной интересуюсь.Она и отвечает:«Вы сперва кофею откушайте, а потом пожалуйте, я вам все сама покажу».Тот усатый лакей принес нам кофею в чашечках фарфоровых размером с наперсток и ей наперед чашечку поставил. Как она зашипит:«Болван! Разве ты не знаешь? Сперва гостю подавать надо!»Лакей только поклонился низенько да уйти заторопился.И тут совершил я великую оплошность – полез в карман за платком да уронил его на ковер, хотел было нагнуться – поднять, а барыня меня за руку: «Подождите».Я испугался: почему «подождите».Взяла она со стола серебряный колокольчик и позвонила. Лакей чуть не бегом прибежал…Барыня пальчиком ему мой платок показала и говорит:«Подними и подай господину».Я рот разинул. Вот, думаю, так барыня! Поважнее царицы. А девчонкой небось у прежних господ Загвоздецких по пыли босиком бегала…Долго меня водила барыня по залам. Прекрасных вещей у нее во дворце действительно множество. Особенно примечателен старинный хрусталь, но лучше всего одна картина – натюрморт.И на все мои вопросы: «Что это за вещь?», «Откуда?» – барыня отвечала:«Не знаю, после господ Загвоздецких досталось»…С досадой спрашивал я себя мысленно: «Ну на что тебе, толстухе, вся эта драгоценная старина, этот поразительной красоты неизвестный натюрморт, когда ничегошеньки ты ни в чем не разбираешься!»Так и ушел я от нее ни с чем»…– Я бы этой барыне метлу в руки, да уборщицей в наш Дом пионеров! – воскликнул Витя Перец.– Милый мальчик, революция и без тебя саму барыню метлой, – засмеялся Номер Седьмой.– Читайте, читайте дальше! – теребила Люся.– «Прослышал я, что господин Загвоздецкий до сих пор проживает в Любце. Я отправился к нему с целью выяснить – не известно ли ему, кто же художник, написавший столь примечательный натюрморт.И представь себе, душа моя Настенька, едва отыскал я господина Загвоздецкого в скверной каморке под лестницей. Сидит на кровати старик, давно не чесанный, хмельной, с красными, опухшими глазами, в рваном, засаленном кафтанишке.Я ему:«Доброго здоровьица, ваше благородие, стариной чрезвычайно интересуюсь. Не расскажете ли что?»Он в ответ:«Рублик пожалуйте, – расскажу».Как взял у меня рубль, глаза его заблестели. Кое-что любопытное о хрустальном заводе рассказал, вспомнил, какие безумные кутежи устраивал.Задал я ему вопрос:«А простите, ваше благородие, если не секрет, сколько вы прокутили да в карты проиграли? Миллион?»«Да нет, побольше будет», – засмеялся он.«Два миллиона?»«Не скажу».И тогда спросил я его о художнике, и сам был не рад, что спросил. Он не своим голосом закричал:«Берите свой рубль и уходите сейчас же!»«Да за что? Простите, почему?»«Не спрашивайте меня! Ненавижу того человека! Злодей, погубил ту единственную, которая меня любила. Ничего не скажу, уходите!» – Он закрыл лицо руками и зарыдал.Пришлось мне уйти ни с чем».Вот, собственно, все письмо, – сказал Номер Седьмой, кончив чтение. – Отсюда я делаю выводы, что автор натюрморта и последний Загвоздецкий любили одну и ту же девушку. Но она, видимо, предпочла художника. Произошла какая-то тяжелая, неизвестная нам драма. Кто была та девушка, мы не знаем. Автор натюрморта, возможно, был соседний помещик или городской чиновник. Вот в этой самой синенькой книжечке, – Номер Седьмой поднял над головой «Указатель селений и жителей Московской губернии», – наверняка проставлена его фамилия… Но ведь тут десятки тысяч фамилий! Эх, кабы мне на пятнадцать лет помолодеть – с каким бы порывом и жаром мы бы с вами вместе искали! – Номер Седьмой тяжело вздохнул. – Я вам дам адрес своего сына Иллариона. Он живет в Москве, он художник. Однажды сын мне говорил, что очень жалеет, почему мы так скоро бросили поиски автора натюрморта.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26
Из дома выкатился настоящий катышек. Такой маленькой кругленькой старушки я никогда не видывал; ну просто шарик, только что в платье и в фартуке.И мы все догадались – это Номер Пятый, изобретательница пирогов.– Катюша, – говорил старик, – представь себе, мальчики и девочки только что побывали в Любце, познакомились с нашими милыми Номерами.Как же улыбалась Номер Пятый! Улыбались ее голубые лучистые глаза, улыбались и сами круглые, румяные, как яблоко, щечки и даже ямочки на щечках…– Я им дам картошки, чугун, самовар, одеяла, подушки, наши пальто, тулуп. Устали, милые? – Старушка ласково оглядела ребят и вновь сложила свои пухлые ручки на животике.Работа закипела вовсю. Девочки стелили в сарае на сене постели, чистили картошку. Мальчики далеко в сторонке разводили костер, таскали воду, сыпали шишки в самовар. Витя Перец просто прыгал на сене, Володя фотографировал. Скоро картошка сварилась, самовар поспел, мы сели ужинать.После ужина снова явились почтенные супруги – Седьмой и Пятый Номера.– Вот вам на сладкое, – сказала старушка, все так же улыбаясь, и протянула нам блюдо с темным обсахаренным печеньем. – Только, простите, маловато.Знаменитый пирог «утопленник» был нарезан на тридцать крошечных кусочков. Кусочки были малюсенькие и таяли во рту; я едва разобрал вкус пирога.Магдалина Харитоновна села писать под диктовку Номера Пятого рецепт «утопленника».Вот этот рецепт: три стакана белом муки и 200 граммов сливочного масла смешиваются, затем рубятся ножом, затем кладут одно яйцо, полпалочки дрожжей и полстакана молока; снова рубят ножом. Комок теста топят в ледяной воде. Через сорок пять минут комок почему-то всплывает. Сыплют на стол 250 граммов сахарного песку и 200 граммов грецких орехов и с этой смесью раскатывают тесто. Полученный валик режут на куски и ставят на противне в духовку на 15 минут.Я также записал рецепт в подарок своей жене. Пока мы его списывали, Люся подробно рассказывала Номеру Седьмому всю историю спрятанного портрета.Старик слушал внимательно.– Так, так, так! Вы, следовательно, за два дня нашли больше, чем я за два месяца! Кинжал! А, каково? – улыбался он. – Только вы с вашими поисками, мне кажется, свернули в сторону. Ведь о портрете никто никогда нигде не писал и не говорил, кроме вашего библиотекаря… Тише, тише, не перебивайте. История Ирины Загвоздецкой, полюбившей крепостного, – это, конечно, достаточно занимательная романтическая история, но она к вашим изысканиям отношения не имеет, к тому же хорошо известна. А вот кто был тот талантливый художник, написавший натюрморт, – эту загадку пока еще не разгадал никто. Ни отец мой много лет назад, ни мы все – изыскатели. Подождем, что окажется в найденном вами письме. Будете завтра осматривать музей, покажу вам другое письмо об этом натюрморте. А теперь спокойной ночи!Спать в мягком, душистом сене было очень приятно, только все нестерпимо толкались, наезжая один на другого.Утром Номер Седьмой повел нас в музей.Здесь, на высоком берегу реки, художник когда-то построил этот дом, здесь он прожил всю жизнь. Он бродил по этим лесам, по полям. Здесь он создавал свои картины.Невольно я вспомнил Третьяковку…Я хожу туда два-три раза в год и останавливаюсь только у немногих картин.За день ее не осмотришь – слишком много богатств хранится в шестидесяти залах галереи. Как хорошо, что совсем недавно я провел целый час в зале художника Ситникова!Больше всего я люблю два пейзажа Ситникова: один – темный, заросший пруд, а за ним суровые ели и золотые поникшие березы, освещенные заходящим солнцем, и другой – холодная голубая река, а по высокому берегу осенний березовый лес.Кажется, ничего особенного не изобразил художник, а всмотришься в его картины и диву даешься – как он сумел так передать красоту русской природы!.. …Люблю я пышное природы увяданье,В багрец и в золото одетые леса… – неожиданно продекламировал звучным грудным голосом Номер Седьмой. – Ясными осенними днями мой отец любил повторять эти слова Пушкина.Мне вспомнился тот пейзаж реки в Третьяковке. И я увидел из окна музея эту же реку. Только сегодня лес был не золотой, увядающий, как много лет назад, а зеленый, наполненный сиянием солнца.В комнатах музея было много интересных личных вещей художника – его письменный стол, археологические коллекции, множество самой разнообразной посуды, портреты бабушек и дедушек, старинное оружие… По стенам висели его картины и пейзажи. Я рассеянно оглядывал вещи, мебель. Для меня лично пейзажи на стенах и эта прекрасная окружающая природа, которую художник запечатлел в своих пейзажах, – вот что было самое интересное и самое главное в музее и его окрестностях.Ситников умер после революции. Целая комната в музее была посвящена его занятиям со школьниками: как он учил ребят рисовать в здешней сельской школе, поправлял их неумелые рисунки, как рисовал декорации для школьных спектаклей. Двоих мальчиков даже устроил в Москву, в Художественное училище.– Такой знаменитый художник и с мальчишками водился, – шепнул мне Женя-близнец.– Я смотрю, ты, кажется, сам хочешь быть художником? – спросил я его.– Очень, – признался тот, – только молчок, никому…Мы окончили осмотр музея, столпились в бывшем кабинете Ситникова.– Вы нам обещали показать какое-то письмо, – не утерпела Люся.– Сперва покажу одну книгу, – ответил Номер Седьмой. Он неторопливо подошел к огромному книжному шкафу, отпер его и достал небольшой толстый томик в синем переплете: «Указатель селений и жителей уездов Московской губернии – 1852 год».Я перелистал книгу. Она была разделена на главы. Сколько уездов, столько и глав. В каждой главе списки: «Особы, проживающие в городе и в уезде». По городам – список чиновников, купцов, по уездам – список селений, сколько в каждой деревне душ мужского пола (женщины, очевидно, не считались) , а также фамилия, имя, отчество и чин помещика, который владел этими мужскими душами.– Неинтересная книга, – заметил Володя.– Я считаю, для наших поисков она не понадобится, – самоуверенно заявил Витя Большой.– Берите, берите – пригодится, – улыбнулся Номер Седьмой. – Вы изыскатели, почти что историки, а это справочник, тут есть Любецкий уезд. Только с условием: кончите изыскания – успешно ли, нет ли, – мне книгу обратно по почте. А теперь слушайте… – Он вынул из того же книжного шкафа папку и достал оттуда пожелтевший листок бумаги. – Письмо моего отца моей матери, посланное им из города Любца летом 1901 года.Старичок надел очки и начал:– «Бесценный друг мой, дорогая Настенька! Наконец попал я в славный город Любец. Город старинный, с белокаменным кремлем…»Далее следовали подробные описания достопримечательностей кремля и города и рассказ о том, как художник остановился в гостинице.– «…Побеседовав с полчасика с любезным хозяином гостиницы, – продолжал читать Номер Седьмой, – узнал я от него, что много любопытных старинных вещей хранится у некоей госпожи Чистозвоновой, здешней купчихи, владелицы богатейшего имения и бутылочного завода.Я тотчас же отправился пешком. По дороге увидел кирпичные трехэтажные корпуса, называемые казармами. Оказывается, в них весьма скученно жили мастеровые бутылочного завода, по два и по три семейства в каждой комнате.Печальное зрелище являли бесчисленные дети, роющиеся в дорожной пыли. Я не преминул отметить их весьма тощее, вроде лягушиного, телосложение и грязные лохмотья их одежды. Взрослые мастеровые – мужчины, женщины – попадались все худые, чахоточные, одежонка их была в заплатах и дырьях, видно в жару стеклянных печей прожженная.Поднялся я по ступенькам дворца, принадлежащего госпоже Чистозвоновой. Вышел навстречу лакей в голубой с серебряными галунами ливрее, с пышными усами на надутой физиономии.Долго я пытался втолковать ему, что мне требуется видеть госпожу Чистозвонову. Наконец он отправился и в скором времени возвратился, низко мне кланяется и говорит:«Барыня вас очень просят».Прошел я пять комнат, а в шестой, представь себе, дорогая Настенька, сидит в кресле не старая еще женщина, да такая пышная, розовая, рыхлая, словно твой именинный пирог. Ручку мне протянула, а на пальцах всё кольца с драгоценными каменьями сверкают. Я ручку поцеловал, ножкой шаркнул. Да вот конфуз: от сапогов моих пыль так облачком и кверху.«Что вам угодно? – спрашивает. – Не желаете ли кофею?»Я объяснил – дескать, стариной интересуюсь.Она и отвечает:«Вы сперва кофею откушайте, а потом пожалуйте, я вам все сама покажу».Тот усатый лакей принес нам кофею в чашечках фарфоровых размером с наперсток и ей наперед чашечку поставил. Как она зашипит:«Болван! Разве ты не знаешь? Сперва гостю подавать надо!»Лакей только поклонился низенько да уйти заторопился.И тут совершил я великую оплошность – полез в карман за платком да уронил его на ковер, хотел было нагнуться – поднять, а барыня меня за руку: «Подождите».Я испугался: почему «подождите».Взяла она со стола серебряный колокольчик и позвонила. Лакей чуть не бегом прибежал…Барыня пальчиком ему мой платок показала и говорит:«Подними и подай господину».Я рот разинул. Вот, думаю, так барыня! Поважнее царицы. А девчонкой небось у прежних господ Загвоздецких по пыли босиком бегала…Долго меня водила барыня по залам. Прекрасных вещей у нее во дворце действительно множество. Особенно примечателен старинный хрусталь, но лучше всего одна картина – натюрморт.И на все мои вопросы: «Что это за вещь?», «Откуда?» – барыня отвечала:«Не знаю, после господ Загвоздецких досталось»…С досадой спрашивал я себя мысленно: «Ну на что тебе, толстухе, вся эта драгоценная старина, этот поразительной красоты неизвестный натюрморт, когда ничегошеньки ты ни в чем не разбираешься!»Так и ушел я от нее ни с чем»…– Я бы этой барыне метлу в руки, да уборщицей в наш Дом пионеров! – воскликнул Витя Перец.– Милый мальчик, революция и без тебя саму барыню метлой, – засмеялся Номер Седьмой.– Читайте, читайте дальше! – теребила Люся.– «Прослышал я, что господин Загвоздецкий до сих пор проживает в Любце. Я отправился к нему с целью выяснить – не известно ли ему, кто же художник, написавший столь примечательный натюрморт.И представь себе, душа моя Настенька, едва отыскал я господина Загвоздецкого в скверной каморке под лестницей. Сидит на кровати старик, давно не чесанный, хмельной, с красными, опухшими глазами, в рваном, засаленном кафтанишке.Я ему:«Доброго здоровьица, ваше благородие, стариной чрезвычайно интересуюсь. Не расскажете ли что?»Он в ответ:«Рублик пожалуйте, – расскажу».Как взял у меня рубль, глаза его заблестели. Кое-что любопытное о хрустальном заводе рассказал, вспомнил, какие безумные кутежи устраивал.Задал я ему вопрос:«А простите, ваше благородие, если не секрет, сколько вы прокутили да в карты проиграли? Миллион?»«Да нет, побольше будет», – засмеялся он.«Два миллиона?»«Не скажу».И тогда спросил я его о художнике, и сам был не рад, что спросил. Он не своим голосом закричал:«Берите свой рубль и уходите сейчас же!»«Да за что? Простите, почему?»«Не спрашивайте меня! Ненавижу того человека! Злодей, погубил ту единственную, которая меня любила. Ничего не скажу, уходите!» – Он закрыл лицо руками и зарыдал.Пришлось мне уйти ни с чем».Вот, собственно, все письмо, – сказал Номер Седьмой, кончив чтение. – Отсюда я делаю выводы, что автор натюрморта и последний Загвоздецкий любили одну и ту же девушку. Но она, видимо, предпочла художника. Произошла какая-то тяжелая, неизвестная нам драма. Кто была та девушка, мы не знаем. Автор натюрморта, возможно, был соседний помещик или городской чиновник. Вот в этой самой синенькой книжечке, – Номер Седьмой поднял над головой «Указатель селений и жителей Московской губернии», – наверняка проставлена его фамилия… Но ведь тут десятки тысяч фамилий! Эх, кабы мне на пятнадцать лет помолодеть – с каким бы порывом и жаром мы бы с вами вместе искали! – Номер Седьмой тяжело вздохнул. – Я вам дам адрес своего сына Иллариона. Он живет в Москве, он художник. Однажды сын мне говорил, что очень жалеет, почему мы так скоро бросили поиски автора натюрморта.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26