Я бы даже сказал: захотел поиграть с ним. А моя дочь, я был уверен, впоследствии будет очищена от всех подозрений и обвинений.
– А почему вы именно Азу отправили на рынок за патронами? Тоже хотели поиграть со следствием?
– Можно сказать и так. Но вообще-то мне самому появляться на том рынке было не с руки. Тамошние торговцы оружием знают меня – я уже покупал ранее их товар для тестирования двух экстремалов…
– Тестирования двух экстремалов? – Бороздин невольно повторил за профессором эту вроде бы невинную фразу, в душе ужасаясь ее смыслу.
Ну да. Чему вы удивляетесь, Дмитрий? Ведь экстремалы тоже вращаются в своем субсоциуме, я бы даже сказал: в нескольких субсоциумах. Один из этих двоих принадлежал к сообществу скейтбордеров, тех, что спускаются с заснеженных горных круч по целине. Другой увлекался рафтингом, то есть сплавом по горным рекам. Они тоже не выдержали испытаний, но я, кстати, проводил их не в Раменках и от примененного при этом оружия сразу избавился. А что же вы ничего не едите, Дмитрий? – Профессор пододвинул к капитану тарелку с кусками белой рыбы. – Да, мы несколько отвлеклись. Так вот, мне до определенного времени не стоило показываться на оружейном рынке, тем более что, как я узнал, теперь он наводнен милицейскими осведомителями. Азу же все равно должны были объявить в розыск, но, по моим расчетам, несколько позже, и в тот момент ей немедленный арест не угрожал. И тем не менее я страховал ее, находясь неподалеку, да и вообще дал подробные инструкции. – Тут Круг сделал паузу и внимательно взглянул в глаза капитану. – Вы, надеюсь, понимаете, Дмитрий, что я использовал свою дочь лишь для покупки патронов? Она вообще ничего не знала и до сих пор не знает о том, что я принял решение отомстить ее врагам и это решение осуществил.
Бороздин кивнул и задал главный свой вопрос:
– И что же мы теперь будем делать, Григорий Алексеич?
– Берите в жены мою дочь – вы будете счастливы с нею. А ее невиновность доказывают не только мои показания. Бывший директор «Монмартра» Борис Ардов был своего рода шпиономаном и держал во всех отделах фирмы подслушивающую аппаратуру. Потому он много знает об этом заговоре. Его показания также заверены нотариально, они находятся в другом пакете. – Он вновь кивнул в сторону маленького журнального столика. – Конечно, Ардов сейчас в Израиле и в принципе может от них отказаться, но я вчера звонил ему в Хайфу, намекнув, что знаю, где он живет и где живет его старшая дочь, оставшаяся в России. Он меня хорошо понял и сказал, что при необходимости обязательно подтвердит свои прежние, нотариально заверенные показания.
– А с вами как быть, Григорий Алексеич? – осторожно спросил капитан, в глубине души безмерно надеясь, что профессор Круг принял нужное решение.
Я закончил свой эксперимент и, надеюсь, устроил жизнь моей дочери. Вы ведь любите ее, верно, Дмитрий? Когда Аза стояла у окна «Радуги» и вы смотрели на нее, я наблюдал за вами. Вы любите ее – я не мог ошибиться!
– Вы правы, профессор. – Тут Бороздину не было нужды лукавить.
– Тогда вскройте ближайший к вам пакет и прочитайте последний абзац.
Капитан повиновался.
– Так вы нотариально заверили будущее самоубийство?! – вскричал он в искреннем изумлении.
– Как видите, Дмитрий. – И Григорий Алексеевич Круг достал из кармана пистолет. – Азе же я сказал, что смертельно болен и дни мои сочтены, так что лучше избавить себя от кошмарных физических страданий.
Бороздин заерзал на стуле, не представляя, что предпринять. Он как раз рассчитывал именно на такой исход, понимая: это единственно реальный выход для всех троих, оказавшихся, мягко говоря, в непростой ситуации. Но то, что самоубийство произойдет прямо на его глазах, Бороздин представить себе не мог, и ему вдруг стало по-настоящему страшно.
– А все ли было в действительности так, как вы мне рассказали, Григорий Алексеич? – почти закричал Бороздин.
Капитана не слишком интересовал ответ на этот вопрос, но он хотел оттянуть время, вовлечь профессора в дискуссию, дабы избежать кошмарного зрелища.
– А так ли это важно, Дима? Главное, чтобы вы любили друг друга и продолжали свой и мой Род. Я благословляю вас!
Профессор Круг сунул пистолет себе в рот и нажал на спуск.

Глава девятая
Версия Дмитрия Бороздина

Некоторое время капитан молча сидел на стуле, потрясенный произошедшим на его глазах самоубийством. Наконец ясность мысли вернулась к нему и восстановилась способность рационально рассуждать.
Он пришел к выводу, что дело обстояло все же несколько иначе, чем в изложении профессора Круга.
Конечно, Григорий Круг не был ординарным маньяком. Он страдал весьма своеобразной болезнью – боялся «быть со смертью один на один». Причем Круг полагал, что и все остальное человечество имеет ту же проблему и испытывает те же чувства, поскольку без идеи Вечной Жизни существовать не может – хотя бы чисто психологически.
Как же оно эту проблему решает? – задавался доктор философских наук главным для себя жизненным вопросом. Если в глазах человечества Род перестал быть носителем функции Бессмертия, то что пришло ему. Роду, на смену? Какой современный социальный институт? И нельзя ли в этот институт «вписаться» и Григорию Алексеевичу Кругу?
Религию с ее загробным миром и бессмертной душой он отмел, видимо, очень быстро. Все эти религиозные гипотезы были основаны только на вере и не имели никакой доказательной базы, потому как ученый Круг не мог принимать их всерьез. Так же, полагал он, поступало и практически все остальное разумное человечество.
Наверное, Григорий Круг очень долго находился в интеллектуальном поиске, причем совершенно безрезультатном, и тут его взор обратился к сообществам по интересам, или клубам, которые он называл субсоциумами.
Появление и повсеместное распространение всяческих формальных и неформальных клубов стало очевидной общемировой тенденцией, и профессор гипотетически предположил, что они пришли на замену бессмертному Роду.
И действительно, разве поведение футбольных фанатов на стадионах и вне его не наводит на мысль, что они готовы отдать жизнь за любимую команду? Как поется в песне, «команду, без которой мне не жить»?
А разве экстремалы, сбиваясь в свои клубные стаи, не рискуют постоянно собственной жизнью, часто и теряя ее на горных склонах, бурных реках или в прыжках с парашютом с городских небоскребов?
Однако являясь ученым, Круг понимал, что всякая идея требует экспериментального подтверждения. Как явствует из его слов, профессор взялся поначалу за экстремалов.
Бороздин не вполне ясно представлял себе методику исследований социолога Круга. Но очевидно, что он поставил экстремалов перед лицом вполне реальной смерти, и это их устрашило. Готовность к смертельному риску на глазах своих товарищей, членов своего субсоциума, как показало «тестирование», совсем не отменяла боязнь Смерти как таковой.
Убивал же их потом профессор просто потому, что подопытные могли доставить ему впоследствии серьезные неприятности – или обратившись в милицию, или каким-либо образом лично отомстив своему мучителю. В результате эксперимент мог остаться незавершенным, что для настоящего ученого, каким, безусловно, являлся профессор Круг, стало бы катастрофой. И такого исхода он допустить не имел права.
Моральная сторона его опытов, или, если посмотреть на них другими глазами, убийств, не слишком волновала Григория Круга – точнее было бы сказать, не заботила его вообще. У него на это имелось по крайней мере три причины.
Во-первых, научную истину, научный результат он, как и большинство великих ученых умов, ставил выше одноразовой человеческой жизни. Жизнь – коротка, а наука – вечна!
Во-вторых, религиозные нормы, на которых изначально строилась современная общественная мораль, он не принимал в принципе: заповедь «не убий!» нарушали в той или иной степени все государства, да и сама религия не являлась для Круга моральным авторитетом.
А в-третьих, он был родом из таких краев, где жизнь человеческую никогда не рассматривали как высшую ценность.
Уже после эксперимента с экстремалами Круг понял, что со своей идеей субсоциумов, заменяющих бессмертный Род, он потерпел полный крах и теперь остался у разбитого корыта – больше в мире не существовало ничего такого, что могло бы претендовать на роль носителя Вечной Жизни.
По-видимому, Григорий Круг испытал тогда те же чувства, что и описанный им гений из первобытного племени, который первым из людей вдруг обнаружил, что он – смертен.
И тут Григорию Алексеевичу позвонила его дочь. Позвонила впервые в жизни и сообщила, что она попала в беду и ей не к кому обратиться за помощью.
Будучи человеком кавказского менталитета со всеми достоинствами и недостатками, которые к нему прилагаются, Григорий Круг всю жизнь относился к своей дочери довольно пренебрежительно – просто потому, что она являлась женщиной. Но тут он решительно встал на ее защиту.
И вот до сего момента версии профессора и старшего оперуполномоченного шли одной дорогой, но здесь, на этом перекрестке, разошлись.
На самом деле дальнейшая картина событий, с точки зрения капитана Бороздина, выглядела так.
Аза пришла к отцу и рассказала о совершенных ею убийствах. То, что Карнаухов со своей любовницей погибли именно от ее руки, не вызывало сомнений у капитана изначально, но ошеломляющая внешность Азы буквально помутила его разум, а последующая цепь загадочных и бесцельных с виду убийств надолго сбила с толку Дмитрия. Как, впрочем, и всех остальных сыскарей…
Григорий Круг, выслушав Азу, решил: дочь надо спасать. Но Бороздин практически не сомневался, что он пошел на это не из-за внезапно прорезавшейся отцовской любви, а как бы по идейным соображениям.
Внезапное появление его дочери инициировало у профессора Круга рождение новой спасительной концепции – если носителей Вечной Жизни в современном мире не существует, то следует вернуть Роду его функцию Бессмертия.
И это ведь совсем нетрудно: задача-то – чисто психологическая! Надо лишь проделать ту же мыслительную операцию, что и неведомый гений из первобытного племени, но только в обратном порядке. Тот пришел к пессимистической формуле: хотя Род будет жить вечно, но зато Я умру. Перевернув ее, Григорий Круг получил совершенно оптимистический постулат: хотя Я умру, но зато Род будет жить вечно!
Но Род персонифицировался у Григория Круга только в лице его дочери – по-видимому, других близких родственников у него не было. А значит, Азу следовало спасать.
Самый простой выход – спрятать дочь где-нибудь на родном Кавказе – был, видимо, отвергнут самой Азой. Молодая женщина уже не представляла себе никакой другой жизни, кроме столичной, а нелегальное существование в краю, где не прекращалась война и связанная с пей разруха, представлялось ей настоящим кошмаром. Да и не только представлялось – скорее всего и стало бы таковым.
Впрочем, Бороздин не исключал, что Круг, оторвавшийся от своих кавказских корней, и не мог найти на родине надежного убежища для дочери.
Так или иначе, профессор принял следующее решение: Аза останется в Москве, но он сделает так, чтобы дочь не была обвинена в умышленном убийстве. Ведь она могла получить большой срок. А как кормят за решеткой и что там вообще происходит, известно очень хорошо: можно потерять не только здоровье вместе с репродуктивной функцией, но и саму жизнь. И в результате Род прервется…
И вот, чтобы спасти свою дочь от тюремного заключения, профессор Круг придумал и осуществил чудовищный, с точки зрения классической морали, по замыслу и исполнению план.
Вероятно, он задал Азе массу вопросов, пытаясь за что-либо «зацепиться». И, видимо, ключом ко всему плану стала ее информация о том, что сотрудница «Монмартра» Людмила Силкина является родственницей убитого Константина Карнаухова.
И тогда болезненный гений профессора родил идею «заговора», о котором Круг рассказал Дмитрию столь подробно и эмоционально.
В сущности, почти все последующие убийства, которые он совершил ножом и пистолетом, преследовали две цели: а) чтобы идея заговора выглядела достаточно натурально, чему способствовала ликвидация наследников Константина Карнаухова; б) чтобы некому было эту идею заговора опровергнуть, в результате чего оказались лишены жизни Малков, Хромов, Силкина и Агапова. Убийство последней Круг, вероятно, считал одним из самых удачных ходов в своей дьявольской партии, поскольку оно несло двойную нагрузку – в плане профессора Ольга Агапова проходила как потенциальная предательница заговора, что придавало тому еще большую достоверность.
Ликвидация Григорием Кругом прямых наследников Константина Карнаухова приносила, впрочем, и еще кое-какие дивиденды: Азе, если бы замысел ученого принес задуманный результат, доставалось все богатство мужа. Но Бороздину казалось, что доктор философских наук не держал эту мысль в голове – он был не тем человеком, который убивает из-за денег.
Свой план Круг продумал основательно, корректируя его, однако, по ходу дела. Федора Малкова, которого он «назначил» убийцей Ольги Агаповой, дочерей и бывшей жены Константина Карнаухова, профессор не трогал до последнего: ликвидировал его как «заговорщика», лишь когда выяснилось, что Гена Карнаухов исчез. А значит, убить парня, списав это преступление на Малкова, невозможно.
Бороздин припомнил, что Федор Малков после выписки из «Склифа» сразу куда-то пропал – пребывал, по информации Силкиной, у каких-то родственников. Может, он к ним и собирался податься, но вряд ли туда добрался: скорее всего, был похищен Кругом и содержался взаперти, вероятнее всего, в подвале этого дома. Такой ход давал профессору возможность совершать приписываемые им Малкову убийства, не опасаясь, что у сотрудника фирмы «Монмартр» окажется на эти часы алиби, которое впоследствии может установить официальное следствие. В нужное время начальник отдела сбыта был отвезен по месту жительства и уже там застрелен «из мести».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36