– Потому что я знаю себя, – произнес Табасх и отвернулся. – Меня надо опасаться.
Он пошел к своей сумке убирать ложку. А Эльрис снова потянулся за своим мечом. Карела была уверена, что офирец собирается непременно убрать чудного странника. На всякий случай.
Однако Табасх, не оборачиваясь, заметил:
– Ну, за меч ты зря хватаешься, досточтимый Эльрис. Убить меня не так-то просто, и уж во всяком случае не этим железом.
Растерянно захлопав глазами, Эльрис посмотрел на Карелу. Она пожала в ответ плечами, и офирец полуутвердительно заявил:
– Так ты колдун?
– Нет, не колдун, – усмехнувшись, ответил Табасх. – Хуже.
– Хуже? – переспросил Эльрис. – Во имя пресветлого Митры, что может быть хуже колдовства?!
– О-о-о, досточтимый, – с легкой издевкой заметил Табасх, подходя ближе. – Есть множество такого, в сравнении с чем магия покажется невинной игрой. Но в моем случае речь идет немного о другом. Да, я колдую помаленьку, и небезуспешно, в чем Карела имела случай убедиться. Но если колдуном называют человека, овладевшего магией, то это не про меня. Потому что я не человек.
Карела ясно почувствовала, как сердце стало медленно проваливаться в пятки. Вспомнив чудовище, которым показался ей Табасх, она несмело произнесла:
– Значит… той лохматой тварью был ты? Значит, то чудище на самом деле было?!
Табасх повернулся к ней. Казалось, что глаза его, темные и бездонные, наполнены болью и тоской. Без улыбки он ответил:
– Оно было на самом деле, и это был я.
Эльрис крепче сжал меч и одним прыжком вскочил на колени. Он протянул руку и коснулся плеча Карелы:
– Отойди-ка от него подальше, я прошу тебя!
Но Табасх не собирался ни нападать, ни защищаться. Он поджал ноги и обхватил руками колени. Спрятав лицо в коленях, он замер, поглощенный своими мыслями.
Карела давно почувствовала, что с этим юношей не все так просто. Но не одно существо в здравом уме, к тому же похожее на человека, не станет само признаваться в том, что оно не человек. Потому что кому охота подставлять свою голову под меч приверженца пресветлого Митры?
Эльрис зловеще усмехнулся и, вытянув меч, кольнул Табасха острием в колено:
– Значит, ты был чудовищем?.. Так ты не демон ли случаем?
– Хуже, – отозвался Табасх.
– «Хуже, хуже»! – вспылил Эльрис. – Начал говорить, так скажи все, как есть, я тебя за язык не тянул!
– Я рожден от женщины-стигийки и демона, которого она сама создала силой своего магического искусства, – произнес Табасх – Это значит, что я не человек и не демон. Я демон-полукровка. А это много хуже и обычного человеческого колдовства, и демонического могущества, потому что это ни то ни се…
Эльрис глянул на Карелу и нахмурился. Вопросительно вздев брови, он покрутил пальцем у виска, дескать, похоже, парень просто совершенно спятил.
– Ну насчет «ни то ни се» ты перегнул, – сказала Карела, чтобы хоть как-то разрядить тяжелое молчание. – Ты человек.
Карела имела в виду то, что Табасх на взгляд ничем совершенно не отличается от человека. Но всего лишь внешнее сходство, видимо, мало утешало Табасха.
– Не надо меня уговаривать! – взорвался он. – Я не для того сказал вам об этом, чтобы меня сочли ненормальным! Я не боюсь ни вас, ни ваших угроз, потому что стоит мне произнести пару слов, и с вами будет покончено! Но я не хочу этого делать! Не хочу, потому что больше не хочу быть таким, какой я есть! И мне вдруг показалось, что вы можете помочь мне, – голос Табасха оборвался на высокой ноте, и он глухо закончил. – Вижу, что я ошибся… Вы люди. Вы привыкли поступать по-другому.
Табасх встал, подошел к своей сумке и закинул ее на плечо. Неслышно ступая, он направился к выходу из грота.
– Нужно было прикончить его, – буркнул Эльрис, когда Табасх скрылся из вида. – Кто бы он ни был, он вполне заслужил это.
– Он не лгал нам, Эльрис, – задумчиво сказала Карела. – Не лгал. И нам стоило терпеливо выслушать его. Дело даже не в том, что он спас меня и вылечил тебя…
– Сдается мне, что дело именно в этом! Обычная история! Чудом уцелевшая женщина до слез благодарна таинственному пилигриму… с большой дороги! – процедил Эльрис.
Карела едва сдержалась, чтобы не влепить ему пощечину. Сообразив, что в споре с Эльрисом весомых аргументов у нее не будет, она замолчала и насупилась. Что-либо доказать прямолинейному офирцу было возможно только силой. А ссориться следовало не здесь, а после, когда он вывезет ее из горных ущелий куда-нибудь в более обжитое место.
– Ты сердишься на меня, Карела? Конечно, я виноват, – заговорил Эльрис. – Из меня получился плохой страж. Когда об этом узнают мои друзья, меня подымут на смех. Рана затянется, а я всю жизнь буду помнить, как едва не погубил самую красивую женщину офирских степей. Никогда себе не прощу, что так крепко и безмятежно уснул. Хвала великому Митре, он уберег тебя!
– При чем тут Митра?! – возмутилась Карела. – Я знала, что не должна спать, потому что слышала разговор солдат.
– Слышала? – Эльрис хмурил брови, соображая Наконец, он помрачнел, склонил голову и горько сказал: – Что ж, не за тебя, а за себя самого надо благодарить мне солнцеликого. Ты едва не добилась своей цели. Еще бы чуть-чуть, и ты навсегда бы от меня избавилась. Если это желание не перегорело, попробуй повторить, если сможешь. Но я поклялся Митрой и своей жизнью, что доставлю тебя в Шадизар, и сделаю это, чего бы мне это ни стоило!
Он замолчал и осторожно лег на войлок, распахнув куртку и подставив рану свежему воздуху.
Карела немного пожалела о том, что невольно выдала себя, но ее сожаление быстро прошло. На ее взгляд, Эльрис получил хороший урок. Но вот о Табасхе она подумала с неожиданной и острой тоской. С ним было немного жутковато, но как-то совершенно необычно…
От такого попутчика, как Табасх, Карела бы не отказалась. Зачем они так неосторожно прогнали ненормального беднягу-пилигрима?
Минуты проходили в молчании. Карела ждала, что Эльрис заговорит, но он не издавал ни звука. Рана на его груди, залеченная изумительным даром Табасха, порозовела и затянулась. Офирец лежал с закрытыми глазами, но ресницы его беспокойно трепетали. Он не спал.
– Пить будешь, Эльрис? – спросила Карела.
– Не буду. Зальем костер и пора трогаться в путь. Эльрис поднялся, взял кожаный мешок с водой и вылил ее на тлеющие угли. Подобрав свой меч, офирец пошел вперед, по-прежнему не Желая разговаривать с Карелой.
Девушка шла за ним и сама не знала, рада ли она тому, как обернулось дело, или не рада.
– Что это?! – пораженно выдохнул Эльрис и остановился.
Карела взглянула вперед. На ровной тропе, опоясывающей скалу, в полусотне шагов от грота лежал, скорчившись, Табасх.
Девушка почти бегом поспешила к нему, не обращая внимания на предостерегающий вскрик Эльриса. Офирец не выдержал и, плюнув на боль в свежей ране, обогнал Карелу и был у тела Табасха первым.
Перевернув Табасха на спину, Эльрис приподнял его и встряхнул. Юноша попытался снова свернуться клубочком, и только подоспевшей Кареле удалось привести его в чувство легкими хлопками по щекам.
Табасх открыл глаза и прохрипел:
– Это Михар. Сестра знает, что я рядом. Что же мне делать?..

ГЛАВА 3

Михар внимательно следила, как на дне чаши рассасывается грязно-зеленый тягучий сгусток. Ей так хотелось продлить все это подольше, но всему есть предел. Михар утешала себя тем, что и эти несколько минут, пока действовали чары, ее братцу пришлось несладко. Мучительная боль должна была ненадолго подержать его в объятиях. И как Михар сразу же определила близкое присутствие Табасха, едва взяв в руки крысу, так и Табасх не мог не вспомнить парализующую силу заклинаний сестры, которая всегда умела хоть недолго, но очень чувствительно «ласкать» братишку.
Сначала Михар колебалась, стоит ли ей выдавать себя из-за того только, что желание слегка помучить Табасха было совершенно непреодолимо. Но, подумав немного, она рассудила, что, даже узнав о том, что Михар уже в Сером ущелье, Табасх не бросится прочь, сломя голову. Даже если бы у него и появилась мысль избежать свидания с сестрой, он ни за что не ушел бы из Кофских гор. Даже опасность, не очень серьезная, но ощутимая, не заставит его отказаться от намерения сбросить с себя проклятье Деркэто. А сделать это он сможет только здесь, в храме мести. И глупейшее его желание стать человеком непременно приведет его прямо в руки Михар.
Она улыбнулась своим мыслям, глядя на уже совсем прозрачную воду в чаше. Боль Табасха рассосалась, и теперь у него есть возможность подумать и взвесить свои силы.
Вдруг поймав себя на том, что она по-прежнему продолжает думать о Табасхе снисходительно, Михар резко одернула себя Быть к Табасху снисходительной было нельзя. Табасх был существом весьма опасным. И как бы не хотелось Михар презирать брата, подобное пренебрежение могло очень дорого стоить стигийке.
И она попыталась рассуждать трезво. Сразу же Михар вынуждена была признать, насколько же ее брат на самом деле силен. Его мощь позволяла ему выкидывать фокусы куда сложнее, чем превращения. И если Михар требовалось подчас много времени, чтобы подготовить амулеты, снадобья или отыскать заклинание в древних книгах, то Табасху ничего этого не требовалось. Его демоническое начало не просто умело, оно ЗНАЛО все это, и на проделки свои Табасх не затрачивал ни времени, ни каких-то чрезмерных усилий.
И если бы этот вздорный придурок повиновался своей демонической половинке, не нашлось бы, наверное, никого, кто мог бы осилить его. Потому что как ребенок, рожденный от отца и матери, происходящих из разных рас, бывает необычайно красив, силен и крепок здоровьем, так и существо, родившееся от женщины и демона, не знает себе равных в жизненной и магической силе.
Но Табасх то ли по глупости своей, то ли еще по какой причине, не вполне достойной его происхождения, вбил себе в голову вздорную и нелепую мысль – заплатить своими демоническими способностями за возможность стать обычным человеком.
Судорожно прижав к груди кулаки, Михар заскрипела зубами от бессильной злобы. Какая несправедливость!.. Почему такому маленькому никчемному существу, даже не понимающему очевидных выгод своего положения, дано то, чего так жаждут другие, и прежде всего Михар?! Да если бы Михар была на месте своего брата, она по достоинству оценила бы дар судьбы. Этот же фокусник по совершенно непонятной причине извелся, исстрадался по человеческой беспомощности. Он всегда мечтал выйти к людям, расставшись с вынужденным уединением. Ради чего? Отказаться от редкого могущества, которое при умелом использовании может потешить любые самые изощренные прихоти человеческой, да и не только человеческой натуры! Несчастный недоумок. Михар презрительно скривилась. Какой глупец! Не мечтать ни о чем другом, кроме как погрязнуть в мелких склоках, бессмысленных и кровавых стычках, обыденном предательстве и низменных страстях, присущих всякому месту, где люди собираются количеством более двух! Быть свободным от этого и, тем не менее, этого же всего жаждать…
Михар вдруг ощутила нечто вроде легкой жалости к нерадивому братцу.
Но нет, Табасх не глуп, он всего-навсего сумасшедший, заключила, наконец, Михар свои рассуждения. Что хоть и не одно и то же, но в данном случае – совершенно сходные обстоятельства. Более того, благоприятные обстоятельства!
Михар встала и прошлась под сводом храма, покачивая бедрами. Вообще-то, там не было особо чем покачивать. Но она уже видела себя умопомрачительно прекрасной, такой, какой она станет благодаря милости Деркэто… И тогда все мужчины будут у ее ног, и она будет решать, как ей поступить с каждым из них.
А пока у нее был только один воздыхатель – Бриан. Михар подозревала, что мозгов у немедийца не слишком много, но их, возможно, хватит на то, чтобы уяснить: со стигийкой шутки плохи. Михар давно наблюдала за трясущимся беднягой. То, как он терпеливо молчал, не жалуясь даже на промозглый холод, означало, что мужчина напуган до полусмерти.
Михар возымела власть над ним даже не будучи одаренной милостью Деркэто. Ну и что такого в том, что власть эта зиждилась ни на бессильном вожделении, как мечталось Михар, а на животном страхе? И из такой ситуации можно извлечь массу приятного для себя. Напряженные от холода мощные мускулы немедийца вызывали у Михар довольно недвусмысленные желания, и она уже начала упиваться своей властью, предвкушая большего.
Михар решила, что вполне может оставить в покое Табасха на некоторое время. В конце концов, зачем добиваться какой бы то ни было власти, если не оставлять времени для того, чтобы воспользоваться приятными ее плодами?
Немедиец сидел, скорчившись, у дальней стены и стучал зубами. Поскольку Бриан был на две головы выше Михар и втрое шире ее в плечах, она не смогла бы пожаловать ему что-либо из своего гардероба, даже если и захотела бы. Поэтому Бриану оставалось прибегнуть к старому, как мир, способу самообогрева – дрожать сильнее. Что он и сделал, продолжая с опаской наблюдать за костлявой и смуглой юркой женщиной, угрозы которой звучали воистину божьей карой за все те порочные излишества, которые теперь назойливо припоминались немедийцу.
«О, Митра, милостивый и справедливый, клянусь, что больше ни одного глотка вина… сверх меры!. Ни одной шлюхи! Ни одной украденной монеты! Женюсь… на дочери какого-нибудь трактирщика! В кости играть брошу! И… И… – Бриан с тоской подыскивал еще что-нибудь, что можно было бы пообещать пресветлому. – На храмы пожертвую! Пилигримов кормить буду! Только убереги от этой проклятой стигийки! Жизнью своей клянусь, никогда больше!.. Никогда!..» – истово твердил немедиец и сам верил своим словам.
Михар остановилась перед своим пленником, которого отнюдь не веревки и не цепи, а всепоглощающий страх удерживал даже от мыслей о возможности побега.
– Замерз? – догадалась Михар. – Могу предложить Фипона в качестве грелки.
Дремлющий у маленького костерка Фипон, заслышав свою кличку, приоткрыл один глаз и покосился на немедийца, которого, похоже, до сих пор считал огромной и наглой безволосой загорелой крысой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35