— Сейчас ранняя весна. Ночи холодные, — объяснил он. — А ребенок слабенький. Я не позволю сыну Торстейна умереть от холода. Да и Эльфрид слабенькая. Она же не наша соотечественница, всего лишь саксонка. Ты понимаешь, ей можно это простить.
— Я понимаю, конечно.
— Я подожду лета, тепла. Наши купцы ходят туда-сюда все лето. Я попрошу кого-нибудь из них прихватить нас и привезти в Трандхейм. Ты ведь сможешь обойтись без меня, верно?
— Да, хоть мне и будет тебя не хватать, — улыбнулась Хильдрид. — Но я тебя понимаю. Я вижу, вы поладили.
— Мы не могли не поладить. Ведь ее любил мой брат, — Хольгер нахмурился. — Неважно. Она моя жена.
— Уверена, она и тебе родит сына, — сказала Гуннарсдоттер, желая его подбодрить. — И у Торстейна будет братик.
— Не знаю. Она такая слабенькая…
— Моя мать была еще слабее. Но родила пятерых детей. Выжили только мы с братом, ну так и что? И у уроженок Нордвегр такое случается. Чем слабее женщина внешне, тем сильнее она внутри.
После разговора с Хольгером дочь Гуннара наведалась в монастырь, там ее исповедал и причастил священник, который крестил ее. Он же напутствовал ее короткой проповедью.
«Лосось» отчалил ранним утром. Хильдрид сидела на корме, держала обеими руками рулевое весло — одной уже не решалась — и была счастлива. В лицо ей дул ветер дальних странствий, он и прежде-то тревожил ее душу, а теперь просто пьянил. Даже эль, подаваемый при дворе конунга, не мог сравниться с немного горьковатым морским запахом, с ароматом водорослей, выброшенных прибоем на берег, с солоноватыми брызгами. Этот ветер мигом разгладил морщинки на ее лице.
Ее провожали многие — почти все люди Орма, многие из людей Ятмунда. Большинство тех, кто ждал отплытия «Лосося» на самом берегу, встречали Хильдрид в бою на Северне и помнили о ее поединке с Эйриком. Почти все они звали ее по прозвищу — Вороново Крыло — или по имени «Хильдир», на которое она, впрочем, привычно отзывалась. Был среди них и Кадок — он принес ей прощальные подарки, уговорил взять их с собой и высказал сожаление, что им не пришлось сражаться плечо к плечу.
— Ты дралась прекрасно, — сказал он. — Жаль, что я не видел, как ты оттяпала голову у Эйрика. Он только того и стоил.
— Стоил того, чтоб его убила женщина? — рассмеялась Хильдрид. Ей было хорошо, и она готова была даже этого сакса обнять и расцеловать на прощанье.
— Нет, просто… — Кадок запутался в трудностях нордвегрского языка и осекся. Еще пару мгновений он пытался найти подходящие слова. — Нет, просто стоил смерти. Буян он, разбойник. Плохой вождь. Плохой тан.
— Тан?
— Ну, по-вашему… Хевдинг.
Она ласково кивнула ему и взобралась на планшир своего драккара.
— Смотри, — крикнула Хильдрид сыну. — Твоя сестра осенью выйдет замуж. Ждать ли шурину тебя на свадьбе?
— Надеюсь, что да, — крикнул в ответ Орм.
— Тогда вскоре встретимся! — и женщина отвернулась. Теперь она смотрела только вперед, на линию горизонта.
Корабль подхватил ветер. Это было облегчением для большинства викингов — сложить весла вдоль прохода и распустить парус пошире. Альв присел у борта рядом с Хильдрид, прислонился плечом к планширу и замер. Остальные сидели на румах, кто-то улегся в проходе, работали лишь те, кто возился с парусом. Потом уставшие менялись, и лишь дочь Гуннара никто не смел заменить у рулевого весла.
Каждый вечер они приставали к берегу, кто-то собирал сушняк, валил сухостоины, кто-то разжигал костер, кто-то готовил ужин. Хильдрид, едва коснувшись ногой земли, устраивалась в удобном уголке, и, завернувшись в плащ, отдыхала, дремала. Ее никто не беспокоил. Она выматывалась днем до крайности, и на суше Альв все делал за нее — приносил еду из общего котла, потом мыл миску, даже постель устраивал для нее сам.
— Ты как? — спросил он с беспокойством. — Ты вся бледная.
— Не знаю. Устаю очень. Устаю больше, чем обычно.
— Рана?
— Наверное. Руки плохо слушаются.
Альв долго молчал.
— Вполне возможно. Удар почти по сухожилиям пришелся. Секира — не шутки. Не была б она поверхностной, ты бы пальцем шевельнуть не могла, — он дернул плечом. — Ты тогда не заметила, но теперь чувствуешь, и еще долго будешь чувствовать. Будь ты помоложе, ты могла бы восстановиться со временем. А так… Боюсь, эти раны будут давать о себе знать до самой твоей смерти. И руки не будут слушаться, как прежде.
— Почему ты мне об этом сразу не сказал?
— А надо было? Я хотел, чтоб ты сперва убедилась, что править кораблем все-таки сможешь. И неплохо. Когда ты держишься за рулевое весло, тебе ведь не нужно очень быстро крутить руками.
— Мне надо чувствовать каждый малейший толчок весла.
— А ты не чувствуешь?
— Чувствую, конечно.
— Ну вот. Ты — кормчий, и, как кормчий, скоро сможешь трудиться не хуже, чем до ранения, Хиль. Вот мечом махать тебе пока не следует.
— Прошло уже больше полугода.
— Ну, так и что? Года три тебе нужно. Возраст, сама понимаешь.
Гуннарсдоттер улыбнулась, и глаза Альва остановились на ее лице.
— Я так стара в твоих глазах? — улыбнулась она. Природное и естественное кокетство ненадолго сделало ее совсем молодой, такой, какой она была четверть века назад. Лицо Альва вспыхнуло, он потупился, как подросток, впервые столкнувшийся со страстью.
— Ты прекрасна, как и раньше. Знаешь, я и прежде поглядывал на тебя. Но так, чтоб ты не заметила, и чтоб не заметил Регнвальд.
— Ай-яй-яй! Куда это годится? — но женщина вовсе не думала того, что она говорила. Смысл сказанного ею был совершенно иной. Она была польщена.
— Но я же ничего не позволял себе. Ничего, что можно было бы счесть недостойным. Не так ли?
— Так.
— Я встретил тебя слишком поздно. Если б повернулось иначе, я бы женился на тебе, а не он.
— А ты уверен, что я полюбила бы тебя?
— Я бы добился твоей любви, — он смотрел на Гуннарсдоттер очень строго. — Может, все-таки выйдешь за меня? Уверен, Регнвальд бы не обиделся.
— Уверена, что не обиделся. Да только зачем тебе это? Ребенка я уже не рожу…
— А вдруг?
— Не рожу, я сказала. А кому ты можешь заплатить выкуп? Отец мой мертв, брат погиб в Исландии четыре года назад. Сыну? Ну вот еще, позволю я сыну распоряжаться мной. Кроме того, он меня тебе бы не отдал. Он ревнует. Так что брось.
— Ты не хочешь выйти за меня потому, что ты — христианка? Верно?
— Не совсем. Это соображение стало бы для меня очень значимым, если б я все-таки задумалась о свадьбе с тобой. Хоть, может, это и неправильно, но я полагаю, что каждый волен верить в того Бога, который ему по душе. Лишь бы он верил.
— Так, значит, тебе ничто не мешает. Выходи за меня.
Она отрицательно покачала головой.
— Брак нам ни к чему.
Альв еще раз дернул плечом и потянулся расправить край плаща, на котором она полулежала.
— Очень жаль, что ты так полагаешь.
Путешествие шло своим чередом. Первые две остановки они сделали на побережье Инсвича, Области Датского права, потом шесть — на землях Нортимбраланда. Здесь она ничего не опасалась ни для себя, ни для своих людей. Да и дальше, на земле скоттов и пиктов — не опасалась ничего. Местные жители, конечно, ненавидят викингов, но не так же глупы крестьяне, чтоб нападать на отряд северных воинов. Да они счастливы будут, что их не тронули.
Драккар держался у самого берега. Хильдрид опасалась открытого моря, она боялась, что в бурю, если таковая случится, не удержит правила. Хотя, конечно, в это время года бури случались нечасто, но бывает всякое, и с особой пристальностью женщина следила за облаками, морем и ветром. И запах, и вкус, и цвет того, другого и третьего могли сказать все о том, будет ли буря или нет, и какая она будет. Пока ничего не предвещало непогоды, и это немного успокаивало женщину.
Но лишь немного. Ее томило беспокойство, а почему и отчего, она не могла понять. Поскольку причин бояться у нее не было, Гуннарсдоттер пыталась не обращать внимания, но получалось плохо. Хильдрид все время была начеку, она то и дело просыпалась по ночам, хваталась за оружие — и тут же ложилась обратно на расстеленный плащ, потому что бодрствующий дозорный, подкладывавший бревешки в огонь, оглядывался на нее и смотрел вопросительно.
Ничто не предвещало беды.
Когда миновали Бервик, беспокойство дочери Гуннара почти улеглось. Она вдруг ощутила огромное облегчение и повеселела. В Бервике удалось купить маленький бочонок яблочного сидра, который женщине-ярлу не очень понравился, зато остальные пробовали напиток с удовольствием. Порции, пришедшиеся на каждого, были не настолько велики, чтоб упиться всласть, а лишь развеселиться слегка. И викинги развеселились: они немного попели песни, с удовольствием горланили балладу о старике Торе, которую подхватила даже Хильдрид, уж больно она была забавная, а также датскую балладу о Хавборе и Сигне.
Спев со всеми вместе, Гуннарсдоттер вдруг погрустнела. Она и сама себе изумлялась, но после датской баллады веселье вдруг потеряло для нее всю ценность. Не желая портить развлечение своим людям, она незаметно встала и отошла в сторону, и улеглась на земле, между корней огромного, вывороченного ветром дерева, где уже ждал ее расстеленный плащ и котомка с запасной одеждой, которую удобно класть под голову.
Сон нахлынул на нее, как волна на гальку прибрежной полосы. На этот раз она поняла, что спит, когда ее плеча коснулась чья-то рука. Ей почему-то стало очень хорошо и спокойно, будто она наконец попала домой. Она смотрела в пустоту, расцвеченную звездами, и думала, что уже видела все это.
— Как ты? — произнес знакомый голос. — Как ты?
Она во сне заплакала, услышав голос мужа. Даже не оборачиваясь, женщина уже знала, что никого не увидит. Но все-таки обернулась — и действительно ничего не увидела, только все ту же расцвеченную бездну звезд. «Мы в разных мирах, — со страхом подумала она. — Мы не можем видеть друг друга. Но я же видела его».
— Я же видела тебя, — проговорила она. — Видела.
— Видела. Хотела видеть, — ответ звучал мягко. — И я тоже хочу.
— Ты меня не видишь?
— Я тебя чувствую. Я тебя почувствовал — и вот я здесь. С тобой.
— Я хочу быть с тобой, — сказала она.
Может, он хотел что-то ответить, а может, и нет. Сон вдруг прервался, и Хильдрид поднялась на локте. Викинги уже разошлись спать, и лишь двое дозорных готовились сидеть у огня всю ночь — им предстояло отсыпаться на палубе драккара. Рядом с ней, тоже в объятиях вывороченных из земли корней, спал Альв. Лицо у него было спокойное, даже счастливое.
«Кого он видит во сне? — подумала она невольно. — Может, девушку, которую любил когда-то, но с которой не свела судьба? Или кого-то еще? »
Утром она уже была совершенно спокойна и почти безмятежна. И если что-то тревожное еще оставалось в глубине ее души, то никто не мог бы этого увидеть. Весь день пути до остановки на ночь она делала все, что необходимо, почти ни с кем ни о чем не разговаривала и, казалось, была погружена в собственные мысли. То и дело Альв обращал на нее озабоченный взгляд, но она и ему не отвечала. А когда выбрали место для ночлега и на плечах вынесли драккар на берег, она прислушалась и, вдруг заулыбавшись, сказала Альву:
— Слышишь? Играют.
Викинг прислушался. Действительно, откуда-то из леса, едва слышно, доносился звук, который Альву уже однажды доводилось слышать. Звук волынки, инструмента, на котором, кажется, играют скотты. Мерзкий инструментишка.
Хотя, впрочем, доносящийся издалека звук был почти приятным.
Глава 15
Едва ли в трех милях севернее парень в оборванной одежде местного — сером длинном пледе, обернутом вокруг тела, таком грязном, что и клеток-то на нем не рассмотреть — пробирался по лесу вдоль берега. Несмотря на то, что земли эти были ему знакомы с детства, он то и дело оступался, вяз в зарослях, может, потому, что слишком спешил.
Босые ноги больно кололи мелкие камни, прячущиеся во мху. Чтоб добраться до бухты, пришлось карабкаться по скалам, потому что в обход идти было бы слишком долго, а парень торопился. Он ухнул бегом по склону вниз, и тут же попал в руки дозорного викинга в кожаном доспехе поверх грязной рубахи, воняющей прогорклым салом. Тот, изумленный прыгнувшим прямо на него местным жителем, был так ошеломлен, что даже не попытался схватиться за меч. Обошелся сильным ударом кулака в лицо. От мощного тычка парень кубарем покатился на землю.
Привычки в нем оказались сильнее, чем иные соображения, а страх — даже сильнее, чем привычки. Он ловко перевернулся на четвереньки и, не торопясь подняться на ноги, попытался броситься под защиту кустов и еловой поросли, но очнувшийся от изумления викинг выхватил меч и, прыгнув вперед, опустил его плашмя на спину убегающего. Ударил совсем слегка, но руки у парня подломились, колени ослабли, и он зарылся носом в мох. Через пару мгновений его к тому же придавил сапог дозорного.
— Стой. Куда? — гаркнул оправившийся от удивления викинг.
Через четверть часа парень в грязном обтрепанном пледе уже стоял перед предводителем небольшого отряда. Презрительно поглядывая на местного оборванца, викинги даже не стали его связывать — мол, разве он того стоит? Просто подволокли поближе к херсиру, сидевшему у костра, рядом с котлом, где кипела вода с кашей и распространяла вокруг себя приятный аромат копченого сальца.
Раннее утро едва забрезжило серым светом, больше похожим на вечерний полусумрак. Куда спешили эти воины, никто не мог знать. Местные жители лишь порадовались бы, что викинги так скоро уходят — они лишь переночевали здесь, в бухте, и вот уже завтракали перед выступлением. Херсир — худой светловолосый воин, очень молодой, но с таким пронзительным и холодным взглядом, который приличествовал, наверное, мужчине куда более старшему — отвлекся от беседы с одним из своих ближайших сподвижников и лениво взглянул на пленника.
— Ты скотт? — спросил он медленно, по-нордвегрски калеча слова саксонского языка.
— Да, — парень нервно кивнул.
— Ты из селения поблизости?
— Да.
— Зачем ты пришел? О чем хочешь рассказать?
— Я, — скотт сглотнул. — Я… Там, в соседней бухте — корабль с полосатыми парусами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40