Сорок четыре года, женат, образование получил в юридической школе при Университете Дьюка, практику проходил в Геттисберге. Впечатляет, но ничего выходящего за рамки.
Имея в штате восемьсот весьма агрессивно настроенных и поднаторевших в ежедневных тяжбах юристов, “Дрейк энд Суини” насчитывала более тридцати шести тысяч действующих компьютерных файлов. Дабы исключить вероятность того, что наше нью-йоркское отделение вчинит иск нашему же клиенту из Чикаго, каждый новый файл немедленно вносился в банк данных. Кто угодно, секретарша или даже ассистент – компьютер стоял на столе у каждого, – имел прямой доступ ко всем файлам. Если какой-нибудь новичок, принятый на испытательный срок, скажем, в Палм-Бич, управлял собственностью богатого клиента, то при желании я мог нажатием нескольких клавиш выяснить, насколько эффективно и профессионально он справляется со своими обязанностями.
На “Ривер оукс” было сорок два файла, в основном с информацией о приобретаемой недвижимости. В каждом файле были сделки, оформленные непосредственно Ченсом.
Четыре прошли с процедурой выселения, причем три из них имели место в прошлом году. Первый этап изысканий дался мне без особого труда.
Тридцать первого января “Ривер оукс” приобрела в собственность земельный участок на Флорида-авеню. Продавцом значилась некая корпорация ТАГ. Четвертого февраля наш клиент выселил самовольно захвативших расположенное на участке здание склада людей, в числе которых, стало быть, находился мистер Девон Харди. Акцию он воспринял как личное оскорбление и умудрился навести справки о помогавших его обидчикам юристах.
Геттисбергский колледж – частное учебное заведение, готовящее юристов в одноименном городе, штат Пенсильвания. Известен гуманитарными факультетами.
Записав имя и номер файла, я отправился на четвертый этаж.
Ни один из тех, кто решил связать жизнь с солидной юридической фирмой, не мечтает о сделках с недвижимостью как о венце своей карьеры, ибо существуют иные, куда более привлекательные сферы деятельности с весьма многообещающими перспективами. На самом верху иерархической лестницы во все времена находились судебные иски, и адвокаты вечно были у Создателя в особой милости, во всяком случае, работавшие в “Дрейк энд Суини”. Среди других излюбленных направлений, требующих особого профессиоализма, числилось обслуживание интересов промышленных и банковских объединений, оформление сделок по продаже и приобретению компаний. Благосклонным вниманием коллег пользовались операции с ценными бумагами. В качестве одной из наиболее престижных рассматривалась и моя область – антитрестовское законодательство. Налоговый кодекс своей запутанностью вызывал священный трепет, и его знатоки по праву являлись в своем кругу объектами почтительного восхищения. Связи с правительством (лоббирование), наоборот, вызывали чуть ли не отвращение, однако услуги здесь оплачивались по таким тарифам, что многие столичные юридические конторы имели целые когорты профессионалов, занимающихся смазкой неповоротливых бюрократических колес.
Никто не стремился стать признанным авторитетом по сделкам с недвижимостью. Не знаю почему. Бесспорно, в этой сфере работали высококлассные специалисты, однако они держались несколько особняком, и коллеги смотрели на них чуть свысока.

* * *

Рабочие папки каждый сотрудник “Дрейк энд Суини” хранил под замком, оставляя для всеобщего обозрения дела только бывших клиентов. Заставить его показать текущую документацию коллеге мог разве что приказ старшего компаньона либо члена исполнительного комитета.
Дело о выселении, с которым я хотел ознакомиться, проходило как текущее и наверняка после эпизода с Мистером стало более конфиденциальным, нежели было ранее.
Ассистент просматривал ксерокопии, я спросил, где офис Брэйдена Ченса. Молодой человек кивком указал на распахнутую дверь в противоположном конце просторного холла.
К моему удивлению, Ченс оказался на месте. Он восседал за столом с видом чрезвычайно занятого человека. Естественно, мое вторжение не доставило ему удовольствия. Гораздо вежливее было бы договориться о встрече по телефону. Но протокольная казуистика в данный момент меня не волновала.
Он даже не предложил мне сесть, и то, что я все же опустился на стул, не улучшило его настроения.
– Вы были в числе заложников, – сообщил мне Ченс, с трудом вспомнив мое лицо.
– Да, был.
– Ужасное испытание.
– Прошло, и ладно. Этот парень с пистолетом, покойный мистер Харди, четвертого февраля был выселен из своей клетушки на складе. Процедура выселения готовилась нашими юристами?
– Так точно, – резко ответил Ченс. Судя по агрессивному тону, этот вопрос сегодня уже затрагивался. Похоже, Ченс успел детально обсудить его вместе с Артуром и другими господами из высшего руководства. – И что с этого?
– То есть Харди пошел на самовольный захват?
– Да, черт побери! Все они там захватчики. Наш клиент хотел только восстановить порядок.
– Вы уверены, что это был именно самовольный захват?
У него задрожала щека и налились кровью глаза.
– Чего вы добиваетесь?
– Нельзя ли мне ознакомиться с делом?
– Нет. К вам оно не имеет ни малейшего отношения.
– А если вы ошибаетесь?
– Кто возглавляет ваш отдел? – Он изготовился записать имя человека, который поставит меня на место.
– Рудольф Майерс.
Ручка забегала по бумаге.
– Я очень занят. Будьте любезны, оставьте меня в покое.
– Почему мне нельзя посмотреть папку?
– Потому что это моя папка, и я говорю – нет. Достаточно?
– Маловато.
– Придется удовольствоваться тем, что есть. Вон! – Ченс встал и дрожащей рукой указал на дверь. Улыбнувшись, я вышел.
Ассистент в холле слышал каждое слово. Мы обменялись озадаченными взглядами.
– Ну и дерьмо, – одними губами сказал он.
Я вновь улыбнулся и согласно кивнул. Дерьмо и глупец.
Будь Ченс поумнее и пообходительнее, он бы объяснил, что Артур или иной небожитель приказал изъять дело из свободного доступа, – такой ответ не дал бы мне повода к подозрениям. Теперь стало ясно: что-то тут нечисто.
Похоже, добраться до дела будет трудновато.

* * *

С тремя сотовыми телефонами – один у меня в кармане, другой в сумочке у Клер, третий в машине – да двумя пейджерами проблемы связи для нас вроде не существовало. Однако в нашей семье все было не как у людей. Переговорить мы смогли только около девяти. Минувший день напрочь лишил ее сил. Само собой, работа Клер была несравнимо изнурительнее той, которую выполняю я. В эти бирюльки мы оба играли с откровенным бесстыдством: моя работа важнее, потому что я врач (юрист).
Но мне надоело играть. Было совершенно ясно, что потрясение, которое я пережил после того, как побывал в непосредственной близости от смерти, принесло Клер чувство удовлетворения. Когда я сбежал из офиса, она откровенно обрадовалась. Уж ее-то день прошел куда более продуктивно, чем мой.
Решив стать светилом нейрохирургии, Клер с завидным упорством добивалась поставленной цели. Она верила, что лучшие хирурги-мужчины, расписываясь в бессилии помочь больному, будут являться к ней на поклон. Талантливая ученица, одержимая честолюбием и обладающая удивительным запасом жизненных сил, Клер, безусловно, когда-нибудь оставит коллег-мужчин далеко позади, точно так же как сейчас она обгоняет меня – закаленного бегуна по коридорам “Дрейк энд Суини”. Я пока не сошел с дистанции, но усталость давала себя знать.
Клер ездила на капризной спортивной машине модели “миэту”, и в плохую погоду я беспокоился за жену. Освободится она примерно через час, решил я, а мне ровно столько и потребуется, чтобы добраться до госпиталя. Заеду за ней, попробуем отыскать приличное заведение, где можно поужинать. В случае чего возьмем на вынос в китайском ресторанчике, как делали раньше.
Я начал наводить порядок на столе, стараясь не смотреть на аккуратную стопку из десяти папок по самым важным текущим делам. Я никогда не забывал о подбивке и занимался ею ежедневно. В десятку клиентов включались наиболее состоятельные независимо от того, насколько срочными или запутанными были их проблемы. Метод я перенял у Рудольфа.
Считалось, что за год моя подбивка покрывает две тысячи пятьсот часов: по пятьдесят в течение пятидесяти недель.
Со средней ставкой триста долларов в час я приносил своей любимой фирме семьсот пятьдесят тысяч годовых, из которых мне платили сто двадцать плюс еще тридцать тысяч в качестве премий. Двести тысяч уходили на издержки и накладные расходы. Оставшаяся сумма поступала в полное распоряжение компаньонов фирмы и раз в год распределялась между ними согласно некоей чудовищно сложной формуле, причем ее выведение обычно сопровождалась такими спорами, что участники вместо языка готовы были пустить в ход кулаки.
Случаи, когда компаньон получал за год менее миллиона, были редкостью, кое-кто умудрялся заколачивать и больше двух. Компаньоном становились пожизненно. Если я к тридцати пяти годам поднимусь на эту высшую ступень иерархической лестницы, а судя по всему, к тому идет, то смогу получать в течение лет тридцати стабильный и ласкающий самолюбие доход, открывающий путь к настоящему богатству.
Вот о чем мечтал каждый из нас, просиживая за рабочим столом бессчетное количество часов днем и ночью.
Я забавлялся на бумаге вожделенной цифирью, что, подозреваю, было привычкой любого юриста в нашей фирме, когда раздался телефонный звонок. Сняв трубку, я услышал Мордехая Грина.
– Мистер Брок? – вежливо спросил он. Даже на фоне помех голос звучал отчетливо.
– Да. Зовите меня просто Майкл.
– Хорошо. Так вот, я навел справки. Можете ни о чем не беспокоиться. Анализ крови дал отрицательный результат.
– Благодарю вас.
– Чепуха. Просто подумал, что вам будет приятно узнать раньше.
– Еще раз спасибо. – Шум в трубке усилился. – Откуда вы звоните?
– Из приюта для бездомных. Снегопад гонит сюда народ с такой скоростью, что персонал не успевает накормить всех. Пришлось засучить рукава. Простите, бегу.

* * *

Стол старого красного дерева, персидский ковер на полу, кресла, обтянутые кожей благородного малинового цвета, самоновейший компьютер и прочие электронные чудеса – работать в таком кабинете было одно наслаждение. Но пожалуй, впервые за все время пребывания в фирме я задумался о цене роскоши. Не сводится ли наша работа к обыкновенной погоне за деньгами? Не для того ли мы выкладываемся, чтобы отхватить антикварную вещь или купить более дорогой ковер?
Сидя в уютном, располагающем к неге офисе, я размышлял о Мордехае Грине, который в этот самый момент кормил в жалком приюте замерзших бродяг, находя улыбку и доброе слово для каждого.
Мы оба – дипломированные профессионалы, адвокаты, оба с легкостью способны сыпать заумными словечками. В определенном смысле мы – побратимы. Я помогаю своим клиентам утопить конкурентов и добавить к итоговой сумме пару-тройку нулей, он своим – найти пропитание и теплый ночлег.
Я смотрел на столбики цифр: оклад, месяц, год – вехи на пути к богатству – и погружался в жуткую тоску. Какая прилипчивая, неприкрытая алчность.
Опять зазвонил телефон.
– Почему ты до сих пор на работе? – От четкой, безукоризненной дикции Клер повеяло холодом.
Я с недоумением взглянул на часы:
– Да клиент с западного побережья. Видишь ли, они там не знают, что такое снег.
Отговорка была не нова, однако сейчас это не имело значения.
– Я жду, Майкл. Или мне отправляться пешком?
– Не стоит. Постараюсь добраться побыстрее.
Ей и раньше доводилось меня ждать. Это составляло часть игры: чрезвычайная занятость мешала мне (ей) быть пунктуальным.
Спустившись вниз, не слишком расстроенный, я через сугробы побежал к стоянке.

Глава 6


Снегопад наконец утих. Сидя на кухне у окна и отгородившись друг от друга газетами, мы пили кофе. Ослепительно сияло солнце. Я вычитал, что аэропорт открыт.
– Давай махнем во Флориду, – предложил я. – Прямо сейчас.
Положив газету на стол, Клер бросила на меня испытующий взгляд:
– Во Флориду?
– Ну на Багамы. Прибудем сразу после обеда.
– Нет.
– Еще как да! У нас есть несколько дней – на работу я не собираюсь, и…
– С чего это вдруг?
– Потому что чувствую себя развалиной. В таких случаях фирма дает сотруднику три – пять дней, чтобы восстановить силы.
– Значит, ты развалина?
– Увы! Даже смешно, честное слово. Все проявляют заботу, ходят на цыпочках. Почему бы этим не воспользоваться?
– Я не смогу. – Лицо Клер стало напряженным.
На том и порешили. Разумеется, мое предложение было чистой воды провокацией, я прекрасно знал, что Клер кругом занята. Вновь уткнувшись в газету, я понял, насколько мое предложение было бестактным. Однако никаких угрызений совести не испытал. От поездки со мной Клер отказалась бы в любом случае.
Внезапно она заторопилась. Ее ждали деловые встречи, занятия, светские обязанности – словом, активная жизнь молодого честолюбивого хирурга. Всю дорогу по заснеженным улицам она молчала.
– Мне нужно будет слетать на пару дней в Мемфис, – безразличным голосом сообщил я, когда мы подъехали к воротам, выходившим на Резервуар-стрит.
– Вот как? – невозмутимо откликнулась она.
– Хочу повидать родителей. Последний раз я был у них в прошлом году. Сейчас самое подходящее время. Работать все равно не могу, а снег действует мне на нервы: развалина.
– Ну что ж, позвони мне. – Клер выбралась из машины и хлопнула дверцей. Ни словца, ни поцелуя на прощание.
Я смотрел, как она торопливо шагает по дорожке к госпиталю.
Все кончилось. Что же мне сказать матери?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40