унитаз купить в москве дешево
Разговор предстоял серьезный.
– Привет, Руди.
Столь фамильярно я не называл босса еще ни разу, только официально: Рудольф. Интимное “Руди” могли позволить себе его последняя жена да компаньоны, больше никто.
– Где ты пропадал? – В интонации не слышалось и намека на сочувствие.
– В Мемфисе.
– Мемфисе? – эхом отозвался Рудольф.
– Да, мне нужно было повидать родителей. А заодно и психоаналитика – друга семьи.
– Психоаналитика? – продолжал вторить босс.
– Угу. Он наблюдал меня пару дней.
– Наблюдал?
– Совершенно верно. В уютной палате с персидскими коврами, где к ужину подают лососину на пару. Все удовольствие стоит тысячу в день.
– И ты пробыл там двое суток? Двое?!
– Ага.
Ни стыда за ложь, ни уколов совести за отсутствие этого стыда я не чувствовал. При желании или необходимости Фирма могла быть очень жесткой, даже жестокой, и, помня об этом, я не жаждал подставлять задницу на растерзание голодным псам. Рудольф заявился ко мне по распоряжению исполнительного комитета, значит, рапорт ляжет на стол начальства через несколько минут после того, как он оставит меня в покое. Сумей я разжалобить его, рапорт прозвучит мягче, компаньоны снисходительно умилятся. Какое-то время мне позволят дышать свободнее.
– Тебе следовало позвонить кому-нибудь, – по-прежнему холодно заметил Рудольф, однако лед в голосе начал таять.
– Оставь, пожалуйста. Меня держали взаперти, никаких телефонов. – Печальной фразой я сокрушил его строгость.
– Как ты сейчас себя чувствуешь? – после долгой паузы осведомился он.
– Прекрасно.
– Прекрасно?
– Психоаналитик заверил, что я в отличной форме.
– На сто процентов?
– На сто десять. Проблема исчерпана, Рудольф. Мне требовался маленький перерыв. Теперь я чувствую себя великолепно. Готов впрячься в работу.
Это было все, что босс хотел от меня услышать. По лицу его поползла улыбка.
– Работы накопилось выше крыши, – сказал он, расслабившись.
– Знаю. У меня чешутся руки.
К двери Рудольф бросился чуть ли не бегом – наверняка торопится к телефону, чтобы обрадовать компаньонов: один из самых стойких бойцов вернулся, слава тебе, Господи, в строй.
Заперев дверь на замок, я в течение мучительно долгого часа раскладывал на столе бумаги и записные книжки. Хотя ни одно дело пока не близилось к завершению, мне каким-то чудом удалось не вывалиться из графика.
Почувствовав, что силы на исходе, я распихал розовые квадратики Долли по карманам и покинул кабинет. Бегство мое осталось незамеченным.
В просторном помещении аптеки на Массачусетс-авеню я с наслаждением занялся покупками. Сладости и игрушки для детей, мыло и туалетные принадлежности для всех, комплекты носочков и трусиков, огромная картонка памперсов.
Никогда еще двести долларов не приносили мне столько радости.
Я бы с легкостью пошел на любые расходы, лишь бы устроить Онтарио и его родных в тепле. Пусть это будет хоть месяц в мотеле, не важно. Очень скоро им предстоит стать моими клиентами, а уж тогда я начну сыпать исками и судебными преследованиями до тех пор, пока не добьюсь признания за ними права иметь крышу над головой. Мне не терпелось вступить в хорошую тяжбу.
Оставляя “лексус” напротив церкви, я уже не боялся, как ночью, за машину, хотя кое-какие сомнения, правда, довольно слабые, бередили мою душу. Мне хватило сообразительности не вытаскивать покупки из багажника. Явление Сайта-Клауса способно вызвать в храме настоящую бурю. Я намеревался забрать семейство, отвезти в недорогой мотель, убедиться, что они вымылись и избавились от вшей, наелись до отвала, проверить, не нуждаются ли в медицинской помощи, доехать при необходимости до магазина, купить обувь и теплые вещи и опять накормить всех. Мне было безразлично, сколько на это уйдет времени и денег.
Точно так же меня не волновала опасность предстать в глазах окружающих состоятельным белым чудаком, решившим искупить некий грешок.
Мисс Долли обрадовалась мне. Поздоровавшись, она Указала на гору ожидавших чистки овощей. Но меня в первую очередь интересовали Онтарио, его мать и остальные Малыши. Рядом с кухней их не было. Перешагивая через Десятки тел, я обошел подвал. Семейства не оказалось ни в Зале наверху, ни на балконе.
За чисткой картофеля мы с Долли разговорились. Молодую мать с четырьмя детьми она помнила, однако, вернувшись сюда около девяти утра, ее не застала.
– Куда же она могла подеваться?
– Миленький, эти люди никогда не сидят на месте. Из одной кухни бредут в другую, из старого приюта в новый.
Может, женщина услышала, что в Брайтвуде дают сыр или где-то – одеяла. Может, ей повезло и она устроилась мыть посуду в “Макдоналдсе”, а детишек оставила у сестры. Кто знает? Но на месте они сидеть не будут, это точно.
Мне с трудом верилось, что мать Онтарио нашла работу, однако обсуждать сей вопрос с мисс Долли я не хотел.
Мордехай прибыл к обеду, когда очередь к кастрюлям только начала выстраиваться. Я углядел его первым, и как только наши глаза встретились, лицо Грина осветилось приветливой улыбкой.
Сандвичи готовил доброволец-новичок; мы с Мордехаем опускали черпаки в кастрюлю с супом и наполняли тарелки. Требовался определенный навык: плеснешь чуть больше бульона – и получишь неприязненный взгляд, положишь лишнюю толику овощей – и в кастрюле останется одна вода.
Искусством раздатчика Мордехай овладел годы назад, а мне, дабы немного набить руку, неоднократно пришлось с виноватым видом опускать голову. Для каждого подходившего у Грина было припасено доброе слово: привет, как дела, рад тебя увидеть. Кто-то отвечал ему улыбкой, кто-то предпочитал смотреть в тарелку.
К середине дня дверь начала отворяться чаще и чаще, очередь становилась длиннее и длиннее. Подходили новые добровольцы. Кухню заполнил негромкий и приятный гул голосов. Так переговариваются люди, которым труд приносит искреннюю радость. Среди входящих я пытался высмотреть Онтарио. Но мальчишка и не подозревал, что Санта-Клаус ждет именно его.
* * *
Когда очередь рассосалась, мы налили себе по тарелке супа. Поскольку столы были заняты, решили поесть на кухне, прислонившись к раковине.
– Помните, мы вчера меняли подгузник? – спросил я, прежде чем отправить ложку в рот.
– Еще бы!
– Что-то их сегодня не видно.
Несколько мгновений Грин сосредоточенно жевал хлеб.
– Утром, когда я уходил, они были здесь, – промолвил наконец.
– Это примерно во сколько?
– Около шести. Спали вон в том углу.
– Куда они могли пойти?
– Понятия не имею.
– Мальчишка сказал, они живут в машине.
– Вы говорили с ним?
– Да.
– И теперь хотите разыскать его, не так ли?
– Хочу.
– Не рассчитывайте.
После обеда выглянуло солнце, и в подвале началось брожение. Народ подходил к раздаточному столу, получал апельсин или яблоко и тянулся к выходу.
– Человек, потеряв дом, навсегда лишается покоя, – пояснил Мордехай. – Ему необходимо движение. У него есть свои ритуалы и традиции, излюбленные места, друзья на тротуарах, срочные дела. Он едет в свой парк или переулок, копается в сугробах.
– Сейчас минус пять, а ночью обещали до пятнадцати, – заметил я.
– К ночи все вернутся. Дождитесь темноты – здесь яблоку будет негде упасть. Не хотите проехаться?
Мы получили от мисс Долли благословение на краткую отлучку. Видавший виды “форд-таурус” Мордехая стоял вплотную к моей машине.
– Однажды вы его здесь не найдете, – кивнул Грин в сторону “лексуса”. – Если у вас сохранится желание бывать в этой части города, рекомендую завести что-нибудь попроще.
Не помышляя расставаться со своим сказочным красавцем, я услышал в совете Грина едва ли не оскорбление.
Мы забрались в “таурус” и выехали со стоянки. На первых же десяти метрах я понял, что водитель из Мордехая никакой, и попробовал застегнуть ремень безопасности. Замок оказался сломанным, однако владелец машины, похоже, и не подозревал об этом.
“Таурус” катил по довольно чистым улицам северо-западного Вашингтона, оставляя позади десятки заколоченных досками домов, проулки, узкие настолько, что в них отказывались въезжать даже водители “скорой”, школьные дворы, обнесенные оградами с колючей проволокой. Глубже и глубже мы проникали в кварталы, постоянно сотрясаемые взрывами насилия и ненависти. Грин был превосходным гидом. Вокруг лежал его мир: каждый дом имел свою судьбу, каждый поворот таил свою историю. Мы проезжали мимо приютов и кухонь, где Мордехай знал по именам всех кухарок; мимо церквей, в которых службы отправляли знакомые ему священники. Церкви Грин авторитетно делил на плохие и хорошие. Первые держали двери на замке от бродяг, вторые распахивали настежь. В одном квартале Мордехай с гордостью показал здание своей юридической школы.
Чтобы получить образование, он потратил пять лет, сидя по ночам над учебниками, а днем работая в двух местах сразу.
В другом квартале притормозил у сгоревшего дома – бывшего пристанища торговцев крэком <Кристаллический кокаин, предназначен для курения> , здесь погиб его третий сын, Кассиус.
Неподалеку от офиса Мордехай спросил, не буду ли я возражать, если мы заглянем внутрь: ему нужно проверить почту. Я согласился, ведь прогулка от этого не ухудшится.
В знакомом помещении было сумрачно, холодно и пусто. Мордехай щелкнул выключателем.
– Мы сидим втроем: я, София Мендоса и Абрахам Лебов. София – социальный работник, но знает законы улицы лучше, чем мы, вместе взятые. – Вслед за Грином я обогнул обшарпанные колченогие столы. – Не поверите, но раньше здесь работали семеро профессиональных юристов.
Тогда мы еще получали от правительства какие-то деньги.
Теперь же, по милости республиканцев, нам не перепадает ни цента. Три кабинета расположены за той стеной, три по нашу сторону. – Он энергично взмахнул руками. – Сколько места пропадает зря!
Действительно пропадало (если исходить из отсутствия персонала), но уж никак не зря, поскольку шагу было нельзя ступить без того, чтобы не наткнуться на картонную коробку с запылившимися папками или стопку потрепанных юридических справочников.
– Кому принадлежит здание? – поинтересовался я.
– Фонду Коэна. Старый Леонард Коэн был учредителем солидной адвокатской конторы в Нью-Йорке. Умер в восемьдесят шестом, когда ему стукнуло лет сто. Деньги старик зарабатывал такие, что пачки банкнот впору было не считать, а взвешивать. И вот поди ж ты – под конец взял да и заявил: на том свете мне они ни к чему! Потом пустился во все тяжкие – одна богадельня, другая. Но главным его Детищем стал фонд поддержки юристов, оказывающих помощь бездомным. Так появилась на свет наша контора. В настоящее время фонд содержит еще две таких же: в Нью-Йорке и в Ньюарке. Меня приняли на работу в восемьдесят третьем, а через год я уже сидел в кресле директора.
– Значит, финансирование идет только из одного источника?
– Практически да. В прошлом году фонд выделил нам сто десять тысяч. Годом ранее – сто пятьдесят. Денег отпускают все меньше, вот и приходится расставаться с работниками. Управляется фонд безграмотно, основной капитал съедают чиновники. Сомневаюсь, протянем ли мы еще лет пять. Может, хватит годика на три.
– И нет никакой возможности собрать средства?
– Ну почему! Целых девять тысяч за прошлый год. Но на сборы требуется время. Либо мы занимаемся юридической практикой, либо собираем деньги. София не умеет быть любезной с людьми. Эб – заносчивая задница. Так что остаюсь один я. Плюс мое обаяние.
– А во что обходятся накладные расходы? – Похоже, я был слишком въедлив, поскольку особого беспокойства по поводу их финансового положения не испытывал. В конце концов, почти все некоммерческие организации раз в год представляют общественности отчеты с расписанными до цента приходом и расходом.
– Две тысячи в месяц. После всех затрат, вычтя небольшую резервную сумму, мы делим на троих восемьдесят девять тысяч долларов. Поровну. София считает себя полноправным компаньоном. Честно говоря, мы с ней не спорим. Я приношу домой около тридцати тысяч в год, столько, по слухам, получает юрист, чья клиентура состоит из бедных и неимущих. Добро пожаловать на нашу улицу, мистер.
Мы вошли в его каморку и уселись друг против друга.
– Похоже, вы не оплатили последний счет за отопление, – обронил я.
– Очень может быть. Нам нечасто приходится работать по выходным, какая ни есть – все же экономия. А потом офис просто невозможно ни обогреть зимой, ни утеплить летом.
* * *
В “Дрейк энд Суини” подобная идея никому бы не пришла в голову. Отдыхать по выходным, чтобы сэкономить деньги!
– Кроме того, если здесь будет хоть какой-то комфорт, клиенты и вовсе не захотят уходить. Поэтому зимой у нас холодно, а летом душно. Кофе хотите?
– Нет, спасибо.
– Конечно, все это шутки. Мы не пытаемся отпугнуть своих подопечных. А температура беспокоит нас мало. Когда знаешь, что твои клиенты привыкли терпеть голод и холод, сам перестаешь обращать на это внимание. Вас не мучило чувство вины во время завтрака?
– Мучило.
На лице Мордехая появилась мудрая улыбка человека, который немало пожил и многое успел повидать.
– Обычное дело. К нам приходят молодые юристы из крупных фирм, я зову их бессребрениками, и они как один признаются, что поначалу теряют всякий аппетит. – Грин похлопал по своему объемистому животу. – Но все проходит.
– А чем бессребреники занимаются? – Я понимал, что заглатываю наживку, и отдавал себе отчет, что Мордехай видит это.
– Находят клиентов в приютах. Работа в принципе нетрудная, как правило, требуется облаять по телефону бюрократа, не желающего оторвать задницу от стула.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
– Привет, Руди.
Столь фамильярно я не называл босса еще ни разу, только официально: Рудольф. Интимное “Руди” могли позволить себе его последняя жена да компаньоны, больше никто.
– Где ты пропадал? – В интонации не слышалось и намека на сочувствие.
– В Мемфисе.
– Мемфисе? – эхом отозвался Рудольф.
– Да, мне нужно было повидать родителей. А заодно и психоаналитика – друга семьи.
– Психоаналитика? – продолжал вторить босс.
– Угу. Он наблюдал меня пару дней.
– Наблюдал?
– Совершенно верно. В уютной палате с персидскими коврами, где к ужину подают лососину на пару. Все удовольствие стоит тысячу в день.
– И ты пробыл там двое суток? Двое?!
– Ага.
Ни стыда за ложь, ни уколов совести за отсутствие этого стыда я не чувствовал. При желании или необходимости Фирма могла быть очень жесткой, даже жестокой, и, помня об этом, я не жаждал подставлять задницу на растерзание голодным псам. Рудольф заявился ко мне по распоряжению исполнительного комитета, значит, рапорт ляжет на стол начальства через несколько минут после того, как он оставит меня в покое. Сумей я разжалобить его, рапорт прозвучит мягче, компаньоны снисходительно умилятся. Какое-то время мне позволят дышать свободнее.
– Тебе следовало позвонить кому-нибудь, – по-прежнему холодно заметил Рудольф, однако лед в голосе начал таять.
– Оставь, пожалуйста. Меня держали взаперти, никаких телефонов. – Печальной фразой я сокрушил его строгость.
– Как ты сейчас себя чувствуешь? – после долгой паузы осведомился он.
– Прекрасно.
– Прекрасно?
– Психоаналитик заверил, что я в отличной форме.
– На сто процентов?
– На сто десять. Проблема исчерпана, Рудольф. Мне требовался маленький перерыв. Теперь я чувствую себя великолепно. Готов впрячься в работу.
Это было все, что босс хотел от меня услышать. По лицу его поползла улыбка.
– Работы накопилось выше крыши, – сказал он, расслабившись.
– Знаю. У меня чешутся руки.
К двери Рудольф бросился чуть ли не бегом – наверняка торопится к телефону, чтобы обрадовать компаньонов: один из самых стойких бойцов вернулся, слава тебе, Господи, в строй.
Заперев дверь на замок, я в течение мучительно долгого часа раскладывал на столе бумаги и записные книжки. Хотя ни одно дело пока не близилось к завершению, мне каким-то чудом удалось не вывалиться из графика.
Почувствовав, что силы на исходе, я распихал розовые квадратики Долли по карманам и покинул кабинет. Бегство мое осталось незамеченным.
В просторном помещении аптеки на Массачусетс-авеню я с наслаждением занялся покупками. Сладости и игрушки для детей, мыло и туалетные принадлежности для всех, комплекты носочков и трусиков, огромная картонка памперсов.
Никогда еще двести долларов не приносили мне столько радости.
Я бы с легкостью пошел на любые расходы, лишь бы устроить Онтарио и его родных в тепле. Пусть это будет хоть месяц в мотеле, не важно. Очень скоро им предстоит стать моими клиентами, а уж тогда я начну сыпать исками и судебными преследованиями до тех пор, пока не добьюсь признания за ними права иметь крышу над головой. Мне не терпелось вступить в хорошую тяжбу.
Оставляя “лексус” напротив церкви, я уже не боялся, как ночью, за машину, хотя кое-какие сомнения, правда, довольно слабые, бередили мою душу. Мне хватило сообразительности не вытаскивать покупки из багажника. Явление Сайта-Клауса способно вызвать в храме настоящую бурю. Я намеревался забрать семейство, отвезти в недорогой мотель, убедиться, что они вымылись и избавились от вшей, наелись до отвала, проверить, не нуждаются ли в медицинской помощи, доехать при необходимости до магазина, купить обувь и теплые вещи и опять накормить всех. Мне было безразлично, сколько на это уйдет времени и денег.
Точно так же меня не волновала опасность предстать в глазах окружающих состоятельным белым чудаком, решившим искупить некий грешок.
Мисс Долли обрадовалась мне. Поздоровавшись, она Указала на гору ожидавших чистки овощей. Но меня в первую очередь интересовали Онтарио, его мать и остальные Малыши. Рядом с кухней их не было. Перешагивая через Десятки тел, я обошел подвал. Семейства не оказалось ни в Зале наверху, ни на балконе.
За чисткой картофеля мы с Долли разговорились. Молодую мать с четырьмя детьми она помнила, однако, вернувшись сюда около девяти утра, ее не застала.
– Куда же она могла подеваться?
– Миленький, эти люди никогда не сидят на месте. Из одной кухни бредут в другую, из старого приюта в новый.
Может, женщина услышала, что в Брайтвуде дают сыр или где-то – одеяла. Может, ей повезло и она устроилась мыть посуду в “Макдоналдсе”, а детишек оставила у сестры. Кто знает? Но на месте они сидеть не будут, это точно.
Мне с трудом верилось, что мать Онтарио нашла работу, однако обсуждать сей вопрос с мисс Долли я не хотел.
Мордехай прибыл к обеду, когда очередь к кастрюлям только начала выстраиваться. Я углядел его первым, и как только наши глаза встретились, лицо Грина осветилось приветливой улыбкой.
Сандвичи готовил доброволец-новичок; мы с Мордехаем опускали черпаки в кастрюлю с супом и наполняли тарелки. Требовался определенный навык: плеснешь чуть больше бульона – и получишь неприязненный взгляд, положишь лишнюю толику овощей – и в кастрюле останется одна вода.
Искусством раздатчика Мордехай овладел годы назад, а мне, дабы немного набить руку, неоднократно пришлось с виноватым видом опускать голову. Для каждого подходившего у Грина было припасено доброе слово: привет, как дела, рад тебя увидеть. Кто-то отвечал ему улыбкой, кто-то предпочитал смотреть в тарелку.
К середине дня дверь начала отворяться чаще и чаще, очередь становилась длиннее и длиннее. Подходили новые добровольцы. Кухню заполнил негромкий и приятный гул голосов. Так переговариваются люди, которым труд приносит искреннюю радость. Среди входящих я пытался высмотреть Онтарио. Но мальчишка и не подозревал, что Санта-Клаус ждет именно его.
* * *
Когда очередь рассосалась, мы налили себе по тарелке супа. Поскольку столы были заняты, решили поесть на кухне, прислонившись к раковине.
– Помните, мы вчера меняли подгузник? – спросил я, прежде чем отправить ложку в рот.
– Еще бы!
– Что-то их сегодня не видно.
Несколько мгновений Грин сосредоточенно жевал хлеб.
– Утром, когда я уходил, они были здесь, – промолвил наконец.
– Это примерно во сколько?
– Около шести. Спали вон в том углу.
– Куда они могли пойти?
– Понятия не имею.
– Мальчишка сказал, они живут в машине.
– Вы говорили с ним?
– Да.
– И теперь хотите разыскать его, не так ли?
– Хочу.
– Не рассчитывайте.
После обеда выглянуло солнце, и в подвале началось брожение. Народ подходил к раздаточному столу, получал апельсин или яблоко и тянулся к выходу.
– Человек, потеряв дом, навсегда лишается покоя, – пояснил Мордехай. – Ему необходимо движение. У него есть свои ритуалы и традиции, излюбленные места, друзья на тротуарах, срочные дела. Он едет в свой парк или переулок, копается в сугробах.
– Сейчас минус пять, а ночью обещали до пятнадцати, – заметил я.
– К ночи все вернутся. Дождитесь темноты – здесь яблоку будет негде упасть. Не хотите проехаться?
Мы получили от мисс Долли благословение на краткую отлучку. Видавший виды “форд-таурус” Мордехая стоял вплотную к моей машине.
– Однажды вы его здесь не найдете, – кивнул Грин в сторону “лексуса”. – Если у вас сохранится желание бывать в этой части города, рекомендую завести что-нибудь попроще.
Не помышляя расставаться со своим сказочным красавцем, я услышал в совете Грина едва ли не оскорбление.
Мы забрались в “таурус” и выехали со стоянки. На первых же десяти метрах я понял, что водитель из Мордехая никакой, и попробовал застегнуть ремень безопасности. Замок оказался сломанным, однако владелец машины, похоже, и не подозревал об этом.
“Таурус” катил по довольно чистым улицам северо-западного Вашингтона, оставляя позади десятки заколоченных досками домов, проулки, узкие настолько, что в них отказывались въезжать даже водители “скорой”, школьные дворы, обнесенные оградами с колючей проволокой. Глубже и глубже мы проникали в кварталы, постоянно сотрясаемые взрывами насилия и ненависти. Грин был превосходным гидом. Вокруг лежал его мир: каждый дом имел свою судьбу, каждый поворот таил свою историю. Мы проезжали мимо приютов и кухонь, где Мордехай знал по именам всех кухарок; мимо церквей, в которых службы отправляли знакомые ему священники. Церкви Грин авторитетно делил на плохие и хорошие. Первые держали двери на замке от бродяг, вторые распахивали настежь. В одном квартале Мордехай с гордостью показал здание своей юридической школы.
Чтобы получить образование, он потратил пять лет, сидя по ночам над учебниками, а днем работая в двух местах сразу.
В другом квартале притормозил у сгоревшего дома – бывшего пристанища торговцев крэком <Кристаллический кокаин, предназначен для курения> , здесь погиб его третий сын, Кассиус.
Неподалеку от офиса Мордехай спросил, не буду ли я возражать, если мы заглянем внутрь: ему нужно проверить почту. Я согласился, ведь прогулка от этого не ухудшится.
В знакомом помещении было сумрачно, холодно и пусто. Мордехай щелкнул выключателем.
– Мы сидим втроем: я, София Мендоса и Абрахам Лебов. София – социальный работник, но знает законы улицы лучше, чем мы, вместе взятые. – Вслед за Грином я обогнул обшарпанные колченогие столы. – Не поверите, но раньше здесь работали семеро профессиональных юристов.
Тогда мы еще получали от правительства какие-то деньги.
Теперь же, по милости республиканцев, нам не перепадает ни цента. Три кабинета расположены за той стеной, три по нашу сторону. – Он энергично взмахнул руками. – Сколько места пропадает зря!
Действительно пропадало (если исходить из отсутствия персонала), но уж никак не зря, поскольку шагу было нельзя ступить без того, чтобы не наткнуться на картонную коробку с запылившимися папками или стопку потрепанных юридических справочников.
– Кому принадлежит здание? – поинтересовался я.
– Фонду Коэна. Старый Леонард Коэн был учредителем солидной адвокатской конторы в Нью-Йорке. Умер в восемьдесят шестом, когда ему стукнуло лет сто. Деньги старик зарабатывал такие, что пачки банкнот впору было не считать, а взвешивать. И вот поди ж ты – под конец взял да и заявил: на том свете мне они ни к чему! Потом пустился во все тяжкие – одна богадельня, другая. Но главным его Детищем стал фонд поддержки юристов, оказывающих помощь бездомным. Так появилась на свет наша контора. В настоящее время фонд содержит еще две таких же: в Нью-Йорке и в Ньюарке. Меня приняли на работу в восемьдесят третьем, а через год я уже сидел в кресле директора.
– Значит, финансирование идет только из одного источника?
– Практически да. В прошлом году фонд выделил нам сто десять тысяч. Годом ранее – сто пятьдесят. Денег отпускают все меньше, вот и приходится расставаться с работниками. Управляется фонд безграмотно, основной капитал съедают чиновники. Сомневаюсь, протянем ли мы еще лет пять. Может, хватит годика на три.
– И нет никакой возможности собрать средства?
– Ну почему! Целых девять тысяч за прошлый год. Но на сборы требуется время. Либо мы занимаемся юридической практикой, либо собираем деньги. София не умеет быть любезной с людьми. Эб – заносчивая задница. Так что остаюсь один я. Плюс мое обаяние.
– А во что обходятся накладные расходы? – Похоже, я был слишком въедлив, поскольку особого беспокойства по поводу их финансового положения не испытывал. В конце концов, почти все некоммерческие организации раз в год представляют общественности отчеты с расписанными до цента приходом и расходом.
– Две тысячи в месяц. После всех затрат, вычтя небольшую резервную сумму, мы делим на троих восемьдесят девять тысяч долларов. Поровну. София считает себя полноправным компаньоном. Честно говоря, мы с ней не спорим. Я приношу домой около тридцати тысяч в год, столько, по слухам, получает юрист, чья клиентура состоит из бедных и неимущих. Добро пожаловать на нашу улицу, мистер.
Мы вошли в его каморку и уселись друг против друга.
– Похоже, вы не оплатили последний счет за отопление, – обронил я.
– Очень может быть. Нам нечасто приходится работать по выходным, какая ни есть – все же экономия. А потом офис просто невозможно ни обогреть зимой, ни утеплить летом.
* * *
В “Дрейк энд Суини” подобная идея никому бы не пришла в голову. Отдыхать по выходным, чтобы сэкономить деньги!
– Кроме того, если здесь будет хоть какой-то комфорт, клиенты и вовсе не захотят уходить. Поэтому зимой у нас холодно, а летом душно. Кофе хотите?
– Нет, спасибо.
– Конечно, все это шутки. Мы не пытаемся отпугнуть своих подопечных. А температура беспокоит нас мало. Когда знаешь, что твои клиенты привыкли терпеть голод и холод, сам перестаешь обращать на это внимание. Вас не мучило чувство вины во время завтрака?
– Мучило.
На лице Мордехая появилась мудрая улыбка человека, который немало пожил и многое успел повидать.
– Обычное дело. К нам приходят молодые юристы из крупных фирм, я зову их бессребрениками, и они как один признаются, что поначалу теряют всякий аппетит. – Грин похлопал по своему объемистому животу. – Но все проходит.
– А чем бессребреники занимаются? – Я понимал, что заглатываю наживку, и отдавал себе отчет, что Мордехай видит это.
– Находят клиентов в приютах. Работа в принципе нетрудная, как правило, требуется облаять по телефону бюрократа, не желающего оторвать задницу от стула.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40