Агенор громко зашипел и попробовал выскользнуть, но тут подбежала Александра и помогла Бехайму держать ветку. Агенор отчаянно сопротивлялся, но теперь он был в их руках. Сосновые иголки вблизи его лица загорались, занялась одежда, огонь охватил само его тело, и вот уже весь он был окутан коконом бледного, колышущегося пламени, но процесс жертвоприношения проходил медленнее, чем если бы это горел обычный человек, плоть и жилы разрушались не так скоро, и поэтому, подумал Бехайм, боль должна быть особенно сильной, всецелой. Вопли Агенора подтверждали это, они становились все резче, пронзительнее и вскоре утратили всякое сходство с человеческим голосом, напоминая скорее вскрики какой-то птицы или крысиный визг. От его щеки, от пронзенной шеи отваливались пласты блестящей черной обугленной массы. В нижней губе образовалась обширная выемка, десны там выжгло начисто, а кость под ними побурела. Кожа ботинок сплавилась со ступнями, как будто на нем была особая обувь – с отдельными колпачками для пальцев и шнурками, заделанными в глянцевую багровую кожу.
– У меня к вам вопрос, господин Агенор! – крикнул Бехайм, плотнее прижав вильчатую ветку к горлу старика. – Слышишь меня?
Извивавшийся Агенор чуть унялся.
– Слушай меня! Ибо Семья нуждается в твоих свидетельствах! Мы осаждены врагами! Нас жестоко преследуют! Что нам делать? Оставаться в наших старых крепостях или же идти на Восток и обрести там новую родину?
Агенор прекратил сопротивление. Он трясся в пожиравшем его огне. Лицо его превратилось в головешку из лопнувших тканей, черных лоскутьев, местами сверкавших, как только что добытый антрацит, местами слегка окрашенных какой-то из запекшихся жидкостей организма, вышедших из вен или хряща. Вместо выпарившихся глаз зияли затвердевшие черные серпы. Палка, торчавшая из горла, загорелась, раздвоенная ветка, которой они его держали, – тоже.
Но, несмотря на все это, он заговорил.
Сначала до Бехайма и Александры донеслось что-то совсем нечленораздельное. Пораженный, Бехайм велел ему повторить.
– Саа… ааа, – прорычал Агенор, несколько раз повторил отдельные звуки, наконец ему удалось, хоть и по слогам, произнести слово целиком: – Са… ма… рин… да. Город… на реке Маха… – Конец географического названия утонул в клекоте, исходившем из его разодранного горла; но чуть помолчав, он прохрипел: – Махакам. Вам нужно… вверх по реке. Шесть дней.
Изо рта у него струйкой исходил дым, на подбородке с шипением выступил сгусток темной крови. После этого он заговорил легче и внятнее.
– Шесть дней… на лодке. Потом три дня идти. На юг и восток. К горе. К высокой… горе. Красное дерево. Лес красного дерева… посреди деревьев поменьше. Дальше седло… гора – седловина. Через долину.
– Где это? – спросила Александра, но так тихо, что Бехайму пришлось повторить вопрос.
– Борнео, – последовал ответ.
– И что? – крикнул Бехайм. – Что будет?
– Стройте, – проскрежетал Агенор. – Укореняйтесь там. И наступит мир на тысячу лет.
Из его рта снова вышла капля крови, густая, как смола, и мгновенно испарилась, оставив липкое пятно.
– Что значит «укореняйтесь»?
– Дом… под ним потайные тоннели. Палаты. Арсеналы. Кла… довые. Если что… они вам… понадобятся.
– А как же Европа? Что будет с Семьей в Европе?
Из измученного горла Агенора сипло изошел жуткий глохнущий вопль, как будто это и был ответ на вопрос Бехайма.
– Сто лет. Банат в руинах. – Последовал прерывистый каскад скрипучих слогов, но ничего было не разобрать.
– Спроси, что нас… – начала было Александра, но Бехайм оборвал ее и сказал:
– Дай ему умереть.
– Он и так уже мертв. Нам нужно выяснить. Ты должен спросить у него, что ждет нас с тобой, чтобы мы со спокойной душой могли уйти из этих мест.
Она смотрела напряженно и озабоченно. Кончики ее волос приподнялись над плечами. В глазах плясал отраженный огонь.
Он кивнул:
– Ладно.
Повернувшись к Агенору, превратившемуся в обугленную мумию, схваченную черной двупалой рукой, он спросил:
– Что будет с Александрой и мной? Что нас ждет? Что нам делать?
– Са… марин… да.
– Нам нужно перебираться туда?
– Единственная ваша надежда, – сказал Агенор. – Кругом опасность. Быстрей из замка. На Восток. В Самаринду.
– Прямо сейчас? – недоверчиво спросил Бехайм.
– Немедля, – глухо провыл Агенор. – Вы всех победите. Ваш день наступит. Не ме… не мешкайте. Ступайте.
Бехайм отшвырнул ветку в сторону леса и отступил, потянув за собой Александру. Агенор свалился набок на краю ямы. Одна нога, окончательно обуглившаяся, треснула, и он впился пальцами в грязь, пытаясь подтащить себя к яме, но ему удалось лишь чуть сдвинуться с места. Из трещин в его коже сочился дым. Хвоя, на которой он лежал, занялась пламенем.
– Но мы еще не все узнали! – сказала Александра, вцепившись в Бехайма, как только он двинулся прочь от ямы – найти кол, чтобы прикончить им Агенора.
– Что именно? – отозвался он. – Сколько нам осталось жить? Повезет ли в любви? Сомневаюсь, что он это скажет. Он говорит лишь о возможностях. Пора кончать его, а на эти вопросы сами будем искать ответы. Кажется, нам с тобой есть о чем поговорить.
Они услышали всплеск и, обернувшись, увидели, что Агенор упал в яму. Над водой поднялось и закрыло собой деревья облако пара. Агенор, наполовину погрузившись в воду, плавал в ней, словно одноногая кукла-урод величиной с человека, почти совершенно черная. Кожа его, покрытая волдырями и рубцами, рассыпалась, руки бились в тщетном усилии. От него шел прозрачный дым, внутри продолжала гореть плоть. Из безгубой раны, зиявшей на месте рта, исходило бульканье.
– Черт! – выругался Бехайм, поняв, что добить Агенора можно, только спустившись в воду, что его совсем не прельщало.
Агенора медленно крутило, как будто каким-то вялым течением, и это озадачило Бехайма. Это противоречило всем законам природы.
И тут случилось нечто совсем неожиданное.
Вода, обволакивавшая Агенора, вдруг засветилась, как будто из него вытекала какая-то невиданная серебристая жидкость, очерчивая границы его тела, а из трещин в его коже засиял чистый серебристый свет, сначала бледный, потом все ярче и ярче, отдельные лучи которого становились различимыми во мраке ямы, и наконец можно было подумать, что внутри этой обгорелой оболочки обнажилась какая-то адская сердцевина. Вода все сильнее плескалась о стены, волны ее доставали все выше, выбивая комья земли. Пространство ямы постепенно заливало светом. Казалось, в этой умирающей плоти рождаются звезды, и вскоре плоть стала шелушиться, рассыпаться слоями, хлопьями, как будто из Агенора готовили филе. Вскоре проступили внутренние органы и кишки, пронизанные светом, аккуратно разложенные по своим полостям, – интимные мерзости повседневной жизни. Свет явил ни с чем не сравнимое зрелище распада этих внутренностей: они теряли форму, превращались в мягкую массу, их ткани растекались зеленоватым илом, который смешивался с водой, и наконец остался лишь скелет, заключенный в ромб тени, словно отбрасываемой гробом. То был не обычный набор костей, а конструкция как бы из серебристой проволоки с девятью ослепительно светящимися точками, напоминавшая карту созвездия, которое можно найти в путеводителе по небесам; правда, квадрант, в котором оно господствовало, был неизвестен Бехайму.
Вода вскипала и хлестала волнами, и вот, когда хрящи, очевидно, окончательно разрушились, а суставы распались, от скелета стали отваливаться и отплывать отдельные кости, которые вместе со звездами кружились в водовороте, задававшем им свой ритм, втягивавшем в свое бурление и складывавшем из них серебряную картинку-загадку; а вскоре и от этих обломков осталась только серебристая жидкость, расплывавшаяся и растворявшаяся в более тусклой массе воды, отливавшей оловом, и наконец в яме бурлил лишь фрагмент миниатюрного моря в штормовую погоду.
Бехайм решил было, что все кончено, как вдруг от ямы пошел вибрирующий рокот, и земля задрожала под ногами. В испуге он потащил Александру от края ямы, и они побежали вверх по склону под укрытие сосен. Зловещий гул нарастал, – казалось, от него тускнеет солнце и сгущаются тени, падающие от нависших над поляной ветвей, и тут, с мощью вулкана, выбросившего лаву сквозь земную кору, мощью, опрокинувшей Бехайма и Александру навзничь, содержимое ямы взлетело ввысь светящимся потоком – ни жидким, ни твердым, но обладающим свойствами и того и другого, – огромной струей того, что было Агенором, и устремилось в небеса, постепенно бледнея на свету, а когда рокот утих, приняло высоко в небе странную форму, начертало смутный, призрачный силуэт, словно некое знамение – по крайней мере так показалось Бехайму, – оккультный знак, след некоего тайного смысла, слишком расплывчатый, так что понять его можно было только как символ, очень напомнивший ему тот, что он увидел внутренним взором, когда услышал песнь своей крови; и он подумал, не было ли тогдашнее предзнаменование, говорившее, казалось, о каком-то грандиозном замысле, всего лишь предвестником этой страшной смерти? Узор неподвижно повисел, недолго сохраняя свои туманные очертания и не поддаваясь усилиям ветра, и вдруг тихо исчез – окончательно, навсегда.
ГЛАВА 25
Они думали, что в яме ничего не осталось, но, посмотрев вниз, обнаружили, что ее илистые стены усеяны частицами тканей, кусочками костей, липкими комками, – возможно, то была спекшаяся кровь, и после этого происшедшее у них на глазах показалось им еще более невероятным, неправдоподобным, хотя сомневаться тут было не в чем. И еще из-за этого они какое-то время сторонились друг друга – став свидетелями того, что случилось, они до боли ясно увидели собственную природу, а мысль о том, что оба они несут в себе возможность такой смерти, заряд такого отвратительного фейерверка, отбивала всякую охоту к близости. На Бехайма увиденное произвело особенно гнетущее впечатление. Он все рассматривал свои руки, все ждал, что вот-вот сквозь них проступят серебристые кости и светящиеся звезды, и думал, сколько же еще ему предстоит узнать о том таинственном, что заключено внутри него, а посмотрев на Александру, не нашел утешения в ее красоте, но подумал о том, что предстало взору Агенора, когда горела сама его душа, когда он сквозь плоть своих истязателей смотрел в курящееся дымом будущее, на реки в джунглях, на смуглых низкорослых человечков, на душные тропические городки, и о том, что он должен был чувствовать, зная, что его видения, быть может дававшие им ключ к вечной жизни, были лишь мучительным путем к его собственному забвению.
Довольно долго они рассеянно шли, изредка обмениваясь парой слов, а когда солнце скрылось за верхушками сосен – должно быть, пятый час, подумал Бехайм, – они присели лицом друг к другу под высокой сосной на опушке леса, в нескольких сотнях метров от стен замка. Ветер шевелил ветви, и слышно было только его – шелковистый шепот, вливавший в его взбудораженный ум прохладную струйку покоя.
– Нам незачем возвращаться, – сказала Александра. – Эликсира хватит надолго. Дневник Фелипе у меня с собой. Мы без труда сможем приготовить еще.
– А как же Патриарх? – спросил он.
– Его нам нечего бояться. Вполне возможно, он уже позабыл про нас. Во всяком случае, на какое-то время. Бояться следует Агеноров и Валеа. Друзей Роланда. И друзей Фелипе. Сразу они действовать не станут. Может быть, они и узнают-то обо всем, только когда все разъедутся. Но рано или поздно они что-нибудь предпримут.
– Тогда ты права. Возвращаться не стоит.
Она едва слышно вздохнула, и в ее вздохе он ощутил неуверенность.
– Что не так?
– Ничего, – сказала она. – Все. Не знаю. – Она подобрала сосновую иголку, приставила ее кончиком к тыльной стороне руки, переломила. – Что-то я ни в чем больше не уверена.
– И во мне?
– В тебе, во мне, во всем на свете.
– Ты сомневаешься в предсказаниях Агенора?
– Я все бы отдала за то, чтобы иметь возможность опровергнуть их. Но что толку? Дело в том, что я слишком хорошо все это понимаю.
– Что ты имеешь в виду?
Александра подвинулась, положила ногу на ногу, расправила юбку.
– Нам нужно идти через полмира в эту… Как ее?
– Самаринду.
– Вот именно. Продираться сквозь джунгли, строиться там, осесть и жить. В безопасности. На краю света.
– Очевидно, так.
– Можешь ли ты себе представить, чтобы кто-нибудь из знакомых тебе членов нашей Семьи вот так взял и отправился на Борнео? Даже если бы они знали эти предсказания, полученные во время Жертвоприношения, предсказания, которые должны спасти им жизнь?
– Может быть, горстка и набралась бы, – сказал он, подумав.
– Но нам нужно уходить, – с напором продолжала она. – Одним. Когда-нибудь потом, может быть, подтянутся и другие. Кто-то наверняка будет преследовать нас. Но долгое время мы с тобой будем одни. Мало кто из Семьи поднимется с насиженных мест. Они скорее умрут – что и произойдет.
– Тебя пугает, что мы будем отрезаны от всего мира?
– А тебя?
– У меня все иначе. В Семье я постоянно был настороже. Всегда был одиночкой.
Она внимательно чертила указательным пальцем какой-то узор на земле, потом стерла его.
– Знаешь, – наконец сказала она, – даже если допустить, что Агенор задумал все это с самого начала, на лучший результат он не мог бы и надеяться. Это предел его чаяний – заложить новое поселение.
– Может быть, он на самом деле все рассчитал заранее?
– Ты в это веришь? После всего, через что мы прошли?
– Думаю, старому ублюдку везло. Но кто может сказать наверняка? Может быть, под конец он просто ослаб. Вполне вероятно, что воплощение этого замысла успело набрать такую мощь, что тут никакие личные неудачи уже не могли помешать. Но, так или иначе, ты права. Он добился всего, чего хотел, – и мучеником стал, и мечта его исполнилась.
– Может исполниться, – поправила его Александра. – А может и нет.
Она наклонила голову, и косой луч солнца упал на ее волосы, высветив рыжеватые пряди. Бехайм разглядывал длинный белый изгиб ее шеи, плавно переходивший вверху в подбородок, а внизу – в выпуклость груди.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34