Цыган придерживал сломанную руку и время от времени сдавленно стонал, а Расписной двигался молча, контролируя походку, чтобы не перейти по привычке на лесной шаг разведчика. В голове лихорадочно роились тревожные мысли.
"Ломятся, как слоны, за километр слышно... Не понимают, что живыми, скорей всего, нас брать не будут? Зубач-то понимает, недаром прячется в середке... Еще не хватало получить пулю вместе с этими скотами! Да и сколько мне с ними бегать? Может, перемочить гадов по одному? Так слишком много трупов выйдет... Или отстать и затеряться в лесу? Но хабар по всем зонам и пересылкам пойдет, там каждую деталь обмусолят. Куда я пропал, как опять объявился... Нет, тут не дернешься... Ладно, посмотрим. Скоро они остановятся - дыхалка-то в тюрьме пропадает и мускулы в вату превращаются..."
- Слышь, Зубач, у меня уже копыта отваливаются! - отдуваясь, сказал Утконос.
- Точняк! Покемарить надо! - поддержал его Катала.
Груша с готовностью остановился, Утконос ткнулся ему в спину. Размахивающий монтировкой Хорек чуть не размозжил Утконосу голову, механически шагнул в сторону и пошел дальше.
- Доходяги, я могу два дня гнать без остановки! - похвастался главарь и тут же опустился на корточки. - Давайте, раз сдохли, садитесь на спину!
Все повалились на землю, только Хорек продолжил прорубаться сквозь кустарник.
- Гля! Куда он? - Груша полез за пазуху. - Может, шмальнуть?
Он растерянно шарил за пазухой, выворачивал карманы.
- Пусть идет...
Зубач зевнул и огляделся по сторонам.
- Давай, Груша, наломай веток вместо шконки. А Челюсть со Скелетом костер запалят. Чего ты себя шмонаешь?
- Да... Это... Пушку потерял... Вот сука! Только что на месте была...
- А яйца не потерял? Мудак ты! Быстро шконку ложи, совсем темно будет!
Расписной потер небритую щеку и отвернулся, чтобы скрыть непроизвольную ухмылку. Место совершенно не подходило для ночевки. Кругом впритык густой кустарник, высокая трава - к утру одежда будет насквозь мокрой от росы. Вдобавок к спящим легко подобраться вплотную. К тому же нет воды. Слева деревья редели, там наверняка можно найти удобную сухую поляну, возможно, ручей или озерко. Одно слово - дебилы... Ничего не умеют! Как они делают свои воровские делишки? Один теряет оружие, другой не может выбрать стоянку, а вот Скелет зажигает костер - спички тухнут одна за другой, ломаются, полкоробка извел! Да любой командир специальной разведки - от сержанта Шмелева до майора Шарова или полковника Чучканова затоптали бы таких разгильдяев коваными каблуками тяжелых десантных сапог!
- Слышь, брателла, перевяжи, сил нет терпеть, аж голова кружится, - тихо попросил Челюсть, когда по хворосту заплясало набирающее силу пламя. - Он нарочно, сука, меня ветки таскать заставил! Знаешь зачем?
- Ну?
- Чтобы я отказался. Или выступил на него. Пришить меня хочет, не понял еще?
- Чего там не понял. Сам слышал, как он Скелету шептал...
Расписной обернул распухшую руку цыгана листьями и травой, сверху обмотал лоскутом арестантской робы, рывком совместил обломки костей и зафиксировал шиной из прочных веток.
- Что... шептал?.. - Челюсть стойко перенес болезненную процедуру, только на лице выступили крупные капли пота.
- Что надо тебя завалить. На хер нам обуза с одной клешней... Только тихо, чтоб никто не видел. Так что Держись ближе ко мне... Готово. Теперь вставляй в перевязь, пусть висит на шее - быстрей заживет.
Все это Расписной придумал. Но в жестоком уголовном мире любое семя подозрения находит благоприятную почву.
- Ну паскуда... Я его первый сделаю!
Цыган недобро ощерился, обнажив большие неровные зубы.
Темнота сгустилась окончательно, и красноватые блики разгоревшегося костра придавали зловещий вид лицам окружавших его людей. Осматривающий растертые ноги Груша наклонил голову, пухлые щеки лоснились, как у насосавшегося упыря. Привалившийся к дереву Скелет напоминал истлевшего мертвеца. Изломанные тенями Зубач, Утконос и Катала казались вынырнувшими из преисподней чертями с тлеющими угольками в черных глазницах.
- Надо бы порыскать вокруг, жратву поискать, - сказал Груша.
- Тут вокруг волки рыщут, как бы ты сам жратвой не оказался, - реготнул Утконос.
- Так часто бывает - пошел за харевом, а самого отхарили. - Зубач длинно плюнул в костер.
- Мы раз рванули с пересылки и "корову" прихватили. Здоровый такой фраер, молодой, из деревни. Забили баки: мол, нам сила твоя в пути нужна, потом всю жизнь в авторитете ходить будешь...
- И что? - заинтересовался Катала.
- Через плечо. Двести километров по тундре, три дня он сам шел, а потом мы его разделали. Тем и продержались всю дорогу.
- И как она, человечинка? - не унимался Катала.
- Ништяк. Сладковатая, сытная...
- Тихо! - Утконос привстал, вглядываясь в темноту.- Слышьте, кажись, ходит кто-то...
У костра наступила настороженная тишина. Вокруг шелестел ночной лес, но в обычном шумовом фоне Расписной разобрал лишний звук.
- Чего хипешишься, - процедил Зубач. - Вроде без кайфа, а глюки ловишь!
- Кому здесь ходить... Только зверям, - поддержал его Катала.
- Сука буду, слышал...
- Я вкуса не разобрал, - сказал Катала.
-Чего?
- Раз дрался с одним рогометом, ухо ему и отгрыз. Только сразу выплюнул, не распробовал. Соленое вроде...
- Ша! - вскинул ладонь Расписной.
Снова все смолкли, и вновь донесся запоздавший хруст. Расписной понял, что к ним подбирается человек и сейчас он замер на месте с поднятой ногой.
- У кого пушка? Быстро!
Зубач заерзал, сунул под себя руку и суетливо достал пистолет, неловко поворачивая ствол то в одну, то в другую сторону. Он явно ничего подозрительного не слышал.
- Ну?! Чо волну гонишь?
- Ха-ха-ха! - раздался из кустов визгливый, какой-то нечеловеческий смех.
Что-то темное, с хвостом, пролетело над костром и упало Груше на колени. Тот истошно заорал, рванулся в сторону и повалился на Скелета. Охваченные ужасом беглецы вскочили на ноги, шарахаясь в разные стороны. Зубач выстрелил наугад - раз, другой, третий... С другой стороны костра дважды пальнул Катала.
- Обосрались, ха-ха-ха, все обосрались! - Прямотам, куда ушли пули, материализовался криво усмехающийся Хорек с топором в руке. - А я вам хавку принес. Тут деревня близко...
Рядом с костром лежала крупная беспородная собака с разрубленной головой.
- Уф... - Зубач перевел дух. - Пришили бы тебя, узнал бы, кто обосрался... Ну ладно, давай, жрать охота!
Собаку разделали, зажарили и съели. Хорек держался героем и косноязычно рассказывал о своих приключениях.
- Секу в окно, гля - баба раздевается, сиськи - во, до пупа... Белые... И ляжки белые, мягкие...
- Ну?! Чего ж ты не бабу, а кобеля приволок? - спросил Груша, обсасывая красную то ли от бликов костра, то ли от крови косточку.
- Он мне, паскуда, чуть яйца не отгрыз! И выл потом... Шухер поднялся, мужики набежали... Еле сделал ноги. Ну да можно завтра пойти...
- Завтра, завтра! - Груша швырнул кость в огонь, сноп искр брызнул на ногу Утконосу, тот выругался.
- Ты чо? Или крыша едет от суходрочки?
- Баба небось слаще кобеля? - поддразнил Катала. - Чего ее не притащил?
- Тяжелая... Я б ее лучше там отхарил, а сюда ляжку на хавку...
- А Расписной бабий фляш(1) хавать бы не стал, - внезапно сказал Зубач. Точняк не стал бы?
- Нет. - Расписной качнул головой.
- В падлу, да? Пса голимого(2) жрать не в падлу, а бабу чистую - в падлу? Как так выходит?
- Вот если мы с тобой недели две в пустыне прокантуемся, тогда узнаешь, как выходит!
1 Фляш - мясо (блатной жаргон). 2 Голимый - презираемый, противный.
- Так ты меня что, за пса держишь? - Зубач угрожающе скривился и наклонился вперед, шаря ладонью за поясом.
- Ты сам себя за хобот держишь. - Расписной рассмеялся, показал пальцем. Сейчас кайф словишь?
Усмехнулся Катала, прыснул Скелет, визгливо хихикнул Утконос, в открытую захохотали Челюсть и Хорек. Зубач поспешно вынул руку из штанов.
- Пушка провалилась, - буркнул он. - Ну ладно, метла у тебя чисто метет(1). А шухер ты в цвет поднял, вертухаи поучиться могут! И лепила (2) классный - вон как Челюсти руку подвесил. И где тебя этому учили?
Улыбка у него была нехорошая: подозревающая, даже того хуже догадывающаяся. Именно такой улыбкой он встретил Расписного при первом знакомстве.
1 Метла чисто метет -язык хорошо подвешен. 2 Лепила - врач.
Глава 2 ПО КРУГАМ АДА
Камера Бутырки напоминала преисподнюю: густо затянутое проволочной сеткой и вдобавок закрытое ржавым намордником окно под потолком, шконки в три яруса, развешанные на просушку простыни, белье, носки, непереносимая духота и влажность, специфическая вонь немытых тел, параши и карболки.
За спиной резко хлопнула обитая железом, обшарпанная дверь с кривыми цифрами 76, грубо намалеванными серой масляной краской. Со скрипом провернулся огромный вертухайский ключ, противно лязгнул засов. О специальной миссии Вольфа не знал ни начальник учреждения, ни его заместители, ни оперативный состав. Он вошел в общую камеру как обычный зэк, и только от него самого зависело, как его встретят в этом мире и как сложится здесь его жизнь.
- Кто - это - к нам - заехал? - На корточках напротив двери сидели двое, один из них резко поднялся навстречу - высокий стройный парень в красных плавках, резко контрастировавших со смуглой гладкой кожей, обильно покрытой потом. Он многозначительно кривил губы и по-блатному растягивал слова. - В гостинице "Бутюр"(1) свободных мест нет!
1 Бутюр - сокращение от "Бутырская тюрьма". Такой штамп раньше ставили на постельном белье.
Развязной походкой парень направился к Вольфу, явно намереваясь подойти вплотную и гипнотизируя намеченную жертву большими, широко поставленными глазами.
- Ну ладно, так и быть... Пущу спать под свою шконку... Только вначале заплатишь мне за прописку...
Гипноз не удался. То ли что-то во взгляде Вольфа сыграло свою роль, то ли виднеющийся в расстегнутом вороте многокупольный храм, то ли исходящее от могучей фигуры ощущение уверенности и силы, но планы гладкого красавчика мгновенно изменились: вошедший перестал для него существовать.
- Санаторий "Незабудка" - побываешь, не забудешь! - сообщил он, уже ни к кому конкретно не обращаясь, и, пританцовывая, направился к облупленной раковине, открыл кран и принялся плескать воду в лицо и на безволосую грудь.
Больше на Вольфа никто не обращал внимания. Арестанты безучастно переговаривались, за простынями стучали костяшки домино, кто-то заунывно повторял неразборчивые фразы - то ли молился, то ли пел. Справа от двери на железном толчке орлом сидел человек с мятой газетой в руке. Тусклые глаза ничего не выражали, как у мертвеца.
- Здорово, бродяги, привет, мужики! - громко произнес Расписной. И так же громко спросил:- Люди есть?
В камере, которую никто из арестантов так не называет, а называет исключительно хатой, томилось не менее сорока полуголых потных людей. Но и приветствие, и вопрос Расписного не показались странными, напротив, они демонстрировали, что вошедший далеко не новичок и прекрасно знает о делении обитателей тюремного мира на две категории - блатных, то есть собственно людей, и остальное камерное быдло.
- Иди сюда, корефан! - раздалось откуда-то из глубины преисподней, и Расписной двинулся на голос, причем местные черти сноровисто освобождали ему дорогу.
Торцом к окну стоял длинный, разрисованный неприличными картинками дощатый стол. На ближнем к двери конце несколько мужиков азартно припечатывали костяшки домино. На дальнем четверо блатных играли в карты. Хотя камера была переполнена, вокруг них было свободно, как будто существовала линия, пересекать которую посторонним запрещалось. Расписной перешагнул невидимую границу и, не дожидаясь особого приглашения, подсел к играющим.
Казалось, на подошедшего не обратили внимания, но Вольф почувствовал, как мелькнули в прищуренных глазах восемь быстрых зрачков, мгновенно "срисовав" облик чужака. Так мелькали в белых песках Рохи-Сафед стремительные, смертельно ядовитые скорпионы.
Играли двое, и двое наблюдали за игрой. Все были обнажены по пояс, татуированные тела покрывал клейкий пот.
- Еще, - бесстрастно сказал высохший урка с перевитыми венами жилистыми руками. Шишковатую голову неряшливо покрывала редкая седая щетина. На плечах выколоты синие эполеты - символ высокого положения в зоне. На груди орел с плохо расправленными крыльями нес в когтях безвольно обвисшую голую женщину. Держался урка властно и уверенно, как хозяин.
- На! - Небольшого роста, дерганый, будто собранный из пружинок, банкир ловко бросил очередную карту. Не какую-то склеенную из газеты стиру, а настоящую, атласную, из новой, не успевшей истрепаться колоды. На тыльной стороне ладони у него красовалась стрела, на которую как на шампур были нанизаны несколько карт - знак профессионального игрока. - Еще?
- Хорош, Катала, себе. - Седой перекатил папиросу из одного угла большого рта в другой и постучал ребром сложенных карт по кривобокой русалке с. гипертрофированным половым органом. Черты его лица оставались твердыми и холодными, будто складки и трещины в сером булыжнике.
На круглой физиономии Каталы, напротив, отражалось кипение азарта.
- Посмотрим, как повезет...
Приподнятые домиком брови придавали ему вид простоватый и наивный. Расписной знал, что впечатление обманчиво: на строгом режиме наивных простаков не бывает - только те, кто уже прошел зону или залетел впервые, но по особо тяжкой статье. Двое наблюдающих за игрой угрюмых коренастых малых - явные душегубы. И татуировки на мускулистых телах - оскаленные тигры, кинжалы, топоры, могилы - говорили о насильственных наклонностях.
- Раз! - Рука Каталы дернулась, будто на шарнире, и на стол упала бубновая десятка.
- Два! - Сверху шлепнулась еще десятка - пиковая.
- Две доски! - перевел дух банкир и озабоченно спросил: - А у тебя, Калик, сколько?
Расписной усмехнулся. Катала играл спектакль и явно переигрывал. Он набрал двадцать очков, если бы У Калика было двадцать одно, тот бы объявил сразу. При одинаковой же сумме всегда выигрывает банкир. Тогда к чему эта деланая озабоченность?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16