Вопросы он задавал не просто так: такие вопросы и таким тоном просто так не задают. Ему что-то не нравилось - то ли в цыгане, то ли в его рассказе. И он цеплялся к рассказчику, или, выражаясь языком хаты, тянул на него.
- Не дали, гады: нарочно меньший размер посчитали...
Челюсть продолжал чесаться. Конец рассказа получался скомканным.
- Заели меня эти вши совсем...
- Ну а потом чего, потом-то? - не отставал Зубач. - Чего ж ты на самом-то главном сминжевался?
- За Таньку закрыли дело. Кражи да грабеж повесили, воткнули пятерик, вот и пошел разматывать.
- Фуфлом от твоего базара тянет! - перестав улыбаться, сказал Зубач. Широкий в плечах, он имел большой опыт всевозможных разборок и сейчас явно собирался им воспользоваться.
- Чо ты гонишь?! - Челюсть шагнул вперед и оказался с Зубачом лицом к лицу.
Внушительностью телосложения он уступал Зубачу, но познавший суть физических противоборств Вольф отметил, что у цыгана широкие запястья и крепкая спина - верные признаки хорошего бойца. Многое еще зависело от куража, злости и специальных умений.
В камере наступила звенящая тишина, стало слышно, как журчит вода в толчке.
- Зуб даю, ты и вправду дитю глину месил! А потом, чтоб с поганой статьи соскочить, чужие висяки на себя взял!
Контролируя руки противника, Зубач поднял сжатые кулаки. Но резкого удара головой он не ожидал. Бугристый лоб цыгана с силой врезался ему в лицо, расплющив нос. Хлынула кровь, Зубач потерял ориентировку, шагнул назад и закачался. Ладони он прижал к запрокинутому лицу. Всем стало ясно, что он проиграл, но Челюсть не собирался останавливаться на полпути и мгновенно ударил ногой в пах, в живот, потом сцепленными кулаками, как молотом, саданул по спине. Когда обессиленное тело рухнуло на пол, Челюсть принялся нещадно месить его ботинками сорок пятого размера.
- Хорош, кончай мясню в хате! - вмешался Микула. - Нам жмурики не нужны!
Цыган еще несколько раз пнул поверженного противника и отошел.
- Сучня! Откуда он взялся? Почему метлу не привязывает? Меня везде знают, а он кто такой? - возмущался Челюсть, и выходило у него довольно искренне. Ладно, на зоне разберемся. Я против беспредела. Пусть все будет путем, по закону. За базар отвечать надо.
- Точняк, - поддержал цыгана Вольф. - Кто на честного бродягу чернуху гонит, тому язык отрезают!
- И отрежем! - пообещал Челюсть. - Сука буду - соберу сходняк, пусть люди решают! Честного блатного парафинить, это тебе не Драного облажать!
Зубач поднялся на колени, на ощупь стянул с ближайшей шконки серую простыню и, скомкав, прижал к залитому кровью лицу.
- Разберемся, брателла, разберемся! - глухо раздался из-под ткани его голос. - Я знаю, куда маляву загнать!
- Вяжи гнилой базар! - оборвал его Микула. - Сам напоролся, сам и виноват. Смотрящего поддержал Катала:
- Он в цвет базарит, Зубач. Я бы за тебя мазу тянул, но не могу. Сейчас ты не прав. Такие слова за рваный руль бросать нельзя. Мы же не бакланы у бановского шалмана(1). Мы правильные босяки в своем дому. Здесь все по справедливости быть должно.
- Еще увидите, что это за рыба! - Зубач встал и пошатываясь направился к умывальнику.
1 Не хулиганы у вокзальной пивной.
Напряжение спало, камера возвращалась к обыденной жизни.
- А что, Володя, не перекусить ли нам? - как ни в чем не бывало спросил Яков Семенович.
* * *
После ужина, когда хата с унылой обреченностью готовилась ко сну, неожиданно хлопнула "кормушка", и в открывшемся небольшом прямоугольнике появилась круглая плутовская физиономия рыжего сержанта, который обычно приносил малявы и грев с воли.
- Васильев, Вольф, без вещей на выход! - нарочито огрубленным голосом скомандовал он.
- Куда это? - встрепенулся от тревожного предчувствия Волк.
- Щас те отчитаюсь по полной программе! - оскалился коридорный. - Живо шевелись ногами!
Микула молча направился к двери. И эта готовность смотрящего беспрекословно подчиняться продажному шнурку, которого он не раз гонял за водкой, насторожила Волка еще больше.
В коридоре было светлей, чем в камере, да и воздух здесь гораздо свежей. Микула, привычно заложив руки за спину, шел первым, за ним в такой же позе шагал Вольф. Рыжий, машинально позвякивая ключами, держался в двух метрах сзади, время от времени выдавая короткие команды:
- Налево! Прямо! К стене!
Дорогу то и дело преграждали решетчатые двери, и арестанты, уткнувшись носами в окрашенные тусклой краской, обшарпанные панели ждали, пока сержант отопрет лязгающие замки.
- На лестницу! Вверх! Направо!
Что-то было не так. Вызывать заключенных из камер поздним вечером имели право только начальник и его зам по оперработе. Между тем рыжий сержант вел не в административный корпус, а в противоположную сторону, где находился особорежимный блок. Причем Микула явно знал маршрут, потому что несколько раз начинал менять направление за секунду до команды.
- Куда ведешь-то, начальник? - как можно безразличней спросил Вольф, не рассчитывая получить ответ.
- В "Индию", - глумливо отозвался сержант. - Тама трубу прорвало, убраться треба.
- Ты чего, умом подвинулся? Для таких дел шныри есть! - возмутился Вольф. Микула почему-то молчал.
- Да туфта все это! - раздался тонкий голос кота. - Дуплить будут или разборка, а может, в карцер бросят...
У Волка вспотела спина. Пока не поздно, надо глушить рыжего предателя и Микулу. Два удара, и они вытянутся на бетонном полу. Можно забрать у дубака ключи и пройти к центральному посту. А что дальше? Останется только один выход: раскрываться и выходить из операции. Генерал Вострецов снимет за это шкуру, сдерет погоны и выбросит из Системы, как паршивого нашкодившего щенка... И это еще не самый худший вариант. Ведь не факт, что вообще удастся выбраться из этих тусклых, пропитанных вонью коридоров. Зэк, напавший на сотрудника тюрьмы и несущий чушь про спецзадание КГБ, вполне может быть забит до смерти дежурной сменой. Или до полусмерти, но слух об идиотских требованиях вызвать начальника и сообщить нечто лейтенанту Медведеву обязательно дойдет до арестантов, и они ему охотно поверят. И снимут шкуру не в переносном, а в самом прямом, ужасающе кровавом и натуралистичном смысле.
- К стене! - в очередной раз скомандовал сержант и на этот раз принялся отпирать замок камеры. Вольф вдруг вспомнил, что "Индией" называют места обитания авторитетных блатных и отрицалова. Значит, его привели на концевой разбор, высший тюремный суд, который и определит окончательно его судьбу.
Планом операции это не предусматривалось. О возможных неожиданностях Александр Иванович Петрунов, обаятельно улыбаясь, сказал: "Если что отбрешешься в рамках легенды". И подбодрил: дескать, Медведев всегда на страже, прикроет! Тогда все виделось по-другому - не в тыл врага ведь прыгать, не в Африке переворот устраивать, тут все рядом, под контролем... Ан вот как обернулось - ни Петрунова, ни Медведева, ни контроля, а ему надо "отбрехиваться", и от убедительности этой "брехни" зависит жизнь, оборвать которую можно с равной легкостью не только автоматной очередью в Борсхане, но и заточенной ложкой или гвоздем в вонючей "Индии"...
Противно заскрипели несмазанные петли, открывая проем в очередной круг тюремного ада. - Заходьте обое! - приказал сержант.
В этом круге было так же душно и зловонно, как и в остальных, только почему-то светлее. Вольф машинально поднял глаза и определил, в чем дело: обычно утопленные в потолке лампочки закрывались железными листами с дырочками, чтобы зэки не могли подключиться к электричеству. Ржавые дуршлаги почти не пропускали света, и в камерах вечно царил влажный густой сумрак, словно в чудовищных аквариумах, набитых вялыми, полумертвыми рыбами. Здесь никаких железок не было, и свет обычной шестидесятиваттки казался почти вольным солнцем.
Хлопнула за спиной дверь, с особым смыслом лязгнул замок. Вольф опустил голову и осмотрелся. Он уже достаточно помыкался по застенкам, но в "Индии" все было по-другому. Достаточно просторно, шконки одноярусные, на них в свободных позах развалились хмурые, видавшие виды арестанты. Сразу видно, что здесь нет шерсти, петухов и шнырей - только авторитеты, хозяева тюремного мира. Не больше десяти человек. А точнее - девять. Никто не суетится, не занимается обычными для камеры делами - жизнь вроде остановилась. Все внимательно рассматривают вошедших. Чувствуется, что их ждали.
За столом, наклонившись вперед и упираясь ладонями в широко расставленные колени, сидел голый по пояс, густо истатуированный человек неопределенного возраста с морщинистым волевым лицом. У него была вытянутая, как дыня, наголо обритая голова. Микула, не задерживаясь на пороге, быстро подошел к столу и поздоровался с ним за руку, потом, повинуясь разрешающему жесту, сел на скамейку рядом. Он был здесь своим, и ждали явно не его. Внимание "Индии" сконцентрировалось на Расписном.
- Привет всем честным бродягам! - поздоровался Вольф. И неторопливо подошел к столу.
- Пинтосу отдельный привет и уважение, - Вольф протянул бритому руку.
Тот замешкался, но на рукопожатие ответил. Это был хороший знак - значит, Расписной не отторгнут от других людей и судьба его окончательно не предрешена.
- На мне разве написано, что я Пинтос? - спросил смотрящий тюрьмы, гипнотизируя Вольфа тяжелым, безжалостным взглядом.
- Конечно. Да еще крупными буквами!
Не дожидаясь приглашения, Вольф оседлал лавку напротив и сноровисто сдвинулся вдоль стола, облокотившись на стену. Так удобней сидеть, к тому же всех видно и никто не подойдет сзади.
- Того, кто привык рулить, сразу видно, - пояснил он.
- Шустрый парень, - с неопределенной интонацией произнес Пинтос. - А что ты на потолке увидел?
- Лампочки без защиты, вот что. Можно бросить провод и током заделать мента. А потом забрать ключи и сделать ноги.
- Шустрый и все знаешь. А зачем ты здесь - знаешь?
- Конечно. - Расписной потянулся и пожал плечами. - Решили порядок в доме наводить. Вот во мне нужда и открылась.
- Чего?! При чем ты к порядку в крытой?!(1)
- Да при том! В Бутырке я с Каликом по закону разобрался, люди одобрили. И здесь Микулу не раз поправлял. Не иначе вы меня решили вместо него смотрящим поставить.
- Ты чо гонишь?! - Возмущенный Микула вскочил на ноги. - Когда ты меня поправлял? Ты чо, галушки накушался?(2) Я вор!
Расписной ухмыльнулся и подмигнул окружающим. Нахальство и дерзость здесь в цене. Арестанты были явно сбиты с толку. А он подробнее оценил обстановку, исправляя ошибки первого впечатления. Авторитетов было не больше шести. Трое явные торпеды, ожидающие сигнала. У всех троих руки за спиной.
- Вор... - Расписной презрительно скривился. - Да я б тебя за гальем не послал, не то что садку давить!(3) У нас в Тиходонске такие воры только мотылей моют!(4)
-Что?!
1 Крытая -тюрьма. 2 Галушка - галоперидол, сильный нейролептик, применяемый в тюрьмах и психбольницах для успокоения буйных пациентов. 3 Галье - вывешенное сушиться белье. Садку давить - воровать при посадке в общественный транспорт. 4 Мотылей мыть -обворовывать пьяных.
Простить такие слова - значит потерять лицо. Микула, выставив кулаки, бросился на обидчика. Не вставая, Расписной поднял навстречу ногу и резко разогнул коленный сустав. Удар пришелся в грудь. Микула опрокинулся на спину, гулко стукнувшись затылком, и остался лежать, раскинув крестом руки.
- Я ж говорил - какой из него смотрящий! - Расписной со смехом указал пальцем на поверженного противника. Какими бы ни были первоначальные планы "Индии", ему явно удалось перехватить инициативу и набрать очки. Но назвать это победой еще было нельзя.
- Махаться в хате западло! - мрачно сказал Пинтос. Он явно был выбит из колеи.
- С зачинщика первый спрос, - парировал Расписной.
- Ладно... Только хватит пургу гнать, тебя не за тем позвали. Непоняток много выплывает, разбор требуется!
Три человека встали со шконок и полукругом окружили стол. В руках у них были ножи. Настоящие ножи! Вольф глазам своим не поверил. В особорежимной тюрьме, где обыски проводятся по нескольку раз в день, нож в руках зэка все равно что пушка или танк у преступников на воле.
- Слышь, Пинтос, сейчас в хате будет три трупа, - тихим, но от того не менее ужасным голосом сказал Расписной. - Пусть спрячут перья и вернутся на место!
Наступила мертвая тишина. Наглядная расправа с Микулой и не оставляющая сомнений в ее исполнении угроза сделали свое дело. Пинтос нехотя махнул рукой, ножи исчезли, торпеды вернулись на свои места. У них был вид побитых собак, но это ничего не значило - с тем большим остервенением каждый вцепится Расписному в глотку при первом удобном случае.
- Духаристый, значит, - констатировал смотрящий. - Ну, да это мы слышали. В своей Туркмении ты нашумел... Только там ты вертухаев мочил, а тут своего брата заделать норовишь. Да приемчиками хитрыми ментовскими руки крутишь... Объясни честным арестантам, как это получается?
Расписной усмехнулся:
- Что, тебе такую гнилую предъяву Микула подсунул? Нашли кого Смотрящим ставить. Вот и лежит - спекся весь!
- Не о нем щас базар, - без выражения ответил Пинтос. - О тебе. Давай за себя отчитайся.
- Ты на стопорки(1) с какой БОЛЬШОЙ ходил? - наклонился вперед Расписной, глядя смотрящему прямо в глаза.
1 Стопорка - разбой.
- А хули ты опер? - прищурился в ответ Пинтос.
- Скажи, с какой? Сейчас ты сам за меня отчитаешься!
- С разными. И "наган" был, и "макар"...
- Вот видишь! - торжествующе улыбнулся Расписной. - С "макарами" все менты гуляют. Когда они нас вяжут, то "макаром" в рожу тычут да по башке колотят! Но тебе с "макаром" на дело идти не западло? А почему мне западло ментовским приемом клешню какому-нибудь бесу своротить?
Он осмотрелся. Несколько арестантов едва заметно улыбались.
- Слыхали мы, что у тебя метла чисто метет, - после некоторой паузы произнес Пинтос. - Слыхали. Только слова, даже гладкие, заместо дел не канают. А у тебя кругом - одни слова. Никто из честных бродяг тебя не знает. Дел твоих, обратно, не знают. Про приколы твои в "белом лебеде" слыхали - глухо так, издаля.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16