Тут показался молодой человек с изможденным лицом и его ученик.
-- Едем! -- раздался общий крик.
-- Сейчас и поедем, -- отозвался Пьеротен. -- Ну, трогай! -- сказал он фактору, который вынул из-под колес камни, служившие тормозом.
Кучер собрал вожжи и, понукая гортанным окриком лошадей, которые, при всей их сонливости, все же потянули карету, выехал за ворота "Серебряного Льва". После этого маневра, имевшего чисто подготовительный характер, он бросил взгляд на Ангенскую улицу и исчез, поручив экипаж заботам фактора.
-- С вашим хозяином часто такое творится?--спросил Мистигри фактора.
-- В конюшню за овсом пошел, -- ответил овернец, знавший наизусть все уловки, к которым прибегают возницы, испытывая терпение седоков
-- В конце концов, -- сказал Мистигри, -- время не волк, в лес не убежит.
В те годы в мастерских живописцев была мода переиначивать пословицы. Каждый старался, изменив несколько букв или найдя более или менее похожее слово, придать пословице нелепый либо потешный смысл.
-- Семь раз отмерь, а один проманежь, -- подхватил его учитель.
Тут Пьеротен вернулся вместе с графом де Серизи, подошедшим по улице Эшикье и, вероятно, успевшим сказать несколько слов вознице
-- Дядюшка Леже, не уступите ли вы место господину... графу... тогда груз распределится равномернее.
-- Если и дальше так пойдет, мы и через час не уедем, -- сказал Жорж. -- Эту чертову перекладину с таким трудом водворили на место, а теперь придется ее снимать и всем надо вылезать из-за одного пассажира, который к тому же пришел последним. Какое место взял, на том и сиди. Какой у вас номер? Ну-ка, сделайте перекличку! Да укажите мне тот параграф, укажите мне ту графу, где сказано, что господину Графу, неизвестно какого графства, дано право занимать место, какое ему вздумается.
-- Господин... граф,-- сказал Пьеротен, явно смущенный, -- вам будет очень неудобно...
-- Что же, вы не знали, сколько у вас седоков, по каким графам их разнести? -- спросил Мистигри. -- У вас, значит, выходит, кто влез, а кто под дрова!
-- Мистигри, не паясничай! -- строго остановил "мазилку" его учитель.
Все пассажиры, несомненно, принимали графа де Серизи за простого обывателя по фамилии Граф.
-- Не надо никого беспокоить, -- сказал граф Пьеротену. -- Я сяду рядом с вами на козлы.
-- Послушай, Мистигри, -- обратился молодой человек к своему ученику, -- старость надо уважать; не знаешь, до какой дряхлости сам, может быть, доживешь, а посему уступи свое место. Помни: выше влезешь, крепче будешь.
Мистигри открыл переднюю дверцу и одним прыжком, как лягушка в воду, соскочил на землю.
-- Вам не к лицу быть "зайцем", царственный старец, -- сказал он г-ну де Серизи.
-- Мистигри, знай: не хорошо, когда скромность устрашает юношу, --заметил его старший спутник.
-- Благодарю вас, сударь, -- сказал граф молодому художнику, который после ухода Мистигри стал его соседом.
И государственный муж обвел проницательным взором пассажиров, что показалось Оскару и Жоржу очень обидным.
-- Мы опаздываем на час с четвертью, -- заметил Оскар.
-- Ежели хочешь распоряжаться каретой, так будь любезен скупить все места, -- изрек Жорж.
Граф де Серизи успокоился, поняв, что его инкогнито не раскрыто, и с добродушным видом молча выслушивал замечания на свой счет.
-- А случись вам запоздать, небось рады-радехоньки были бы, если бы вас подождали! -- сказал фермер, обращаясь к молодым людям.
Пьеротен, держа кнут в руке, посматривал в сторону заставы Сен-Дени и явно медлил лезть на жесткие козлы, где уже ерзал нетерпеливый Мистигри.
-- Если вы еще кого-то ждете, значит, последний не я, -- сказал граф.
-- Правильно рассудили, -- одобрил Мистигри. Жорж и Оскар рассмеялись самым нахальным образом
-- Старичок-то из недалеких, -- шепнул Жорж Оскару, который был весьма обрадован, что удостоился такого внимания.
Сев на козлы справа, Пьеротен перегнулся набок и поглядел назад, тщетно ища в толпе двух пассажиров, которых ему не хватало для комплекта.
-- Эх, хорошо бы еще двух седоков!
-- Я еще не платил, я вылезу, -- сказал с испугом Жорж.
-- Чего ты еще дожидаешься, Пьеротен, а? -- спросил дядюшка Леже.
Пьеротен крикнул на лошадей, и по этому оклику Рыжий и Козочка поняли, что теперь действительно пора трогать, и резвой рысью побежали в гору, однако вскоре убавили свою прыть.
У графа было багрово-красное, а местами воспаленное лицо, казавшееся еще краснее по контрасту с совершенно седой головой. Будь его спутники постарше, они бы поняли, что эта краснота объясняется хроническим воспалительным процессом, вызванным непрестанными трудами. Прыщи так портили его благородную наружность, что только внимательный наблюдатель приметил бы в его зеленых глазах тонкий ум государственного мужа, вдумчивость политического деятеля и глубокие знания законодателя. Лицо у него было плоское, нос искривленный. Шляпа скрывала высокий, красивый лоб. Да и необычный контраст серебристо-белой головы и не желавших седеть черных, густых, мохнатых бровей мог показаться забавным смешливой и беспечной молодежи. Граф был в длиннополом синем сюртуке, по-военному застегнутом на все пуговицы, в белом галстуке; уши его были заткнуты ватой, концы высокого крахмального воротничка белыми треугольниками выделялись на щеках. Черные панталоны спускались до самых пят, так что носок сапога был чуть виден. Граф был без орденов. Замшевые перчатки скрывали его руки. Молодежь, разумеется, не могла признать в нем пэра Франции, одного из самых полезных стране людей. Дядюшка Леже никогда не видел графа, и граф тоже знал его лишь понаслышке. Сев в карету, граф только потому оглядел пассажиров пронизывающим взглядом, задевшим Оскара и Жоржа, что искал клерка своего нотариуса; в случае, если бы тот оказался в экипаже, граф хотел предупредить его, чтоб он не проговорился; но, увидя Оскара, дядюшку Леже, а главное сугубо военную осанку, усы и манеры Жоржа, смахивающего на искателя приключений, он успокоился и решил, что его письмо вовремя поспело к нотариусу Александру Кроттe.
Доехав до крутого подъема, что идет от предместья Сен-Дени до улицы Фиделите, Пьеротен обратился к фермеру:
-- Ну, как, дядюшка Леже, вылезем, а?
-- Я тоже слезу, -- сказал граф, услышав эту фамилию, -- надо пожалеть лошадей.
-- Если так и дальше пойдет, мы четырнадцать лье и за две недели не сделаем! -- воскликнул Жорж.
-- А я чем виноват, ежели один из седоков пройтись пожелал!
-- Получишь десять золотых, если сохранишь втайне то, о чем я тебя просил, -- шепнул граф Пьеротену, взяв его под руку.
"Плакала моя тысяча франков!" -- подумал Пьеротен, а сам подмигнул г-ну де Серизи, как бы говоря: "Будьте благонадежны! Не подведу!".
Оскар и Жорж остались в карете.
-- Эй, Пьеротен, раз уж вас зовут Пьеротеном, -- крикнул Жорж, когда экипаж въехал на гору и пассажиры снова расселись по местам, -- если вы и впредь так плестись будете, так лучше скажите, я заплачу за место, а сам возьму в Сен-Дени верховую лошадь; у меня спешные дела, которые могут пострадать, если я опоздаю.
-- Как еще поедем-то! -- заметил дядюшка Леже.-- А вы нам со своей лошадью только мешаться будете!
-- Больше чем на полчаса я никогда не опаздываю, -- успокоил его Пьеротен.
-- В конце концов, согласитесь, вы же не папу римского катаете! --сказал Жорж. -- Ну, так прибавьте шагу.
-- Тут не может быть никаких предпочтений, и если вы боитесь растрясти одного из пассажиров, -- сказал Мистигри, указывая на графа, -- так вы неправы.
-- Перед "кукушкой" все пассажиры равны, как перед законом равны все французы, -- изрек Жорж.
-- Не беспокойтесь, -- сказал дядюшка Леже, -- к полудню в Ла-Шапель поспеем.
Ла-Шапель -- деревня, начинающаяся сейчас же после заставы Сен-Дени.
Всякий, кому приходилось путешествовать, знает, что люди, по воле случая оказавшиеся вместе в дилижансе, знакомятся не сразу и разговоры обычно заводят, уже проехав часть пути. Сначала все молча изучают друг друга и осваиваются с положением. Душе, так же как и телу, надо прийти в состояние равновесия. Когда каждому думается, что он доподлинно определил возраст, профессию и характер своих спутников, какой-нибудь охотник почесать язык затевает разговор, который все подхватывают с тем большим жаром, что уже почувствовали потребность скрасить путь и скоротать время в беседе. Так бывает во французских дилижансах. Но у каждого народа свои нравы. Англичане боятся уронить свое достоинство и поэтому не раскрывают рта; немцы в дороге грустны, итальянцы слишком осторожны, чтобы болтать, у испанцев дилижансы почти совсем вывелись, а у русских нет дорог. Итак, в общественных каретах весело проводят время только во Франции, в этой словоохотливой, несдержанной на язык стране, где все рады посмеяться и щегольнуть остроумием, где шутка скрашивает все -- и нужду низших классов и торговые сделки крупной буржуазии. К тому же французская полиция не затыкает болтунам рот, а парламентская трибуна приучила всех к краснобайству. Когда двадцатидвухлетний юноша, вроде того, что скрывался под именем Жоржа, не лишен остроумия, он нередко злоупотребляет этим даром, особенно в подобных условиях. Итак, Жорж начал с того, что установил свое превосходство над остальной компанией. Графа он принял за второразрядного фабриканта, ну, хотя бы за ножовщика; обтрепанного молодого человека, которого сопровождал Мистигри, -- за жалкого заморыша, Оскара -- за дурачка, а тучный фермер показался ему прекрасным объектом для мистификации. Сообразив все это, он решил позабавиться на счет своих спутников.
"Подумаем, -- рассуждал он, пока "кукушка" спускалась от Ла-Шапели в долину Сен-Дени, -- за кого бы мне себя выдать? За Этьена ? За Беранже? Нет, не годится! Эти простофили, пожалуй, не слыхали ни о том, ни о другом... Может быть, за карбонария? К черту! Чего доброго, еще заберут! А что, если мне объявиться одним из сыновей маршала Нея?.. Но о чем я им тогда врать буду? Расскажу, как казнили отца... Неинтересно! А если преподнести им, что я вернулся из Шан-д'Азиля ?.. Пожалуй, еще сочтут за шпиона, будут остерегаться. Скажусь переодетым русским князем. Какими я их угощу подробностями из жизни императора Александра!.. А если назвать себя Кузеном, профессором философии?.. Тут уж я их окончательно оплету! Нет! Мне сдается, что растрепанный заморыш обивал пороги Сорбонны. Как это мне раньше не пришло в голову их одурачить, я так хорошо изображаю англичан, я мог бы выдать себя за лорда Байрона, путешествующего инкогнито... Черт возьми, упустил такой случай! Назваться, что ли, сыном палача... Замечательная мысль, уж наверняка всякий посторонится и уступит тебе место за столом. Нашел! Скажу, будто командовал войсками Али, Янинского паши ".
Пока он рассуждал сам с собой, карета катила в облаках пыли, непрестанно подымавшихся по обеим сторонам дороги.
-- Ну и пыль! -- заметил Мистигри.
-- Париж -- столица Франции, -- быстро перебил его спутник.-- Хоть сказал бы, что пыль пахнет ванилью,-- по крайней мере новую бы мысль высказал.
-- Вы смеетесь, -- ответил Мистигри, -- а ведь и на самом деле временами каким-то цветком пахнет.
-- У нас в Турции... -- начал Жорж, приступая к задуманному рассказу.
-- Настурцией, -- перебил Жоржа патрон "мазилки".
-- Я сказал, что в Турции, откуда я недавно вернулся,-- продолжал Жорж, -- пыль очень приятно пахнет; а здесь она пахнет только в том случае, когда проезжаешь мимо навозной кучи, как сейчас.
-- Вы, сударь, возвращаетесь с Востока? -- спросил Мистигри, иронически на него поглядывая.
-- Ты же видишь, наш спутник так устал, что интересуется уже не восходом, а закатом, -- ответил ему его учитель
-- Вы не очень-то загорели на солнце, -- заметил Мистигри.
-- Я только что встал с постели, проболел три месяца, врачи говорят, скрытой чумой.
-- Вы болели чумой! -- воскликнул граф в ужасе. -- Пьеротен, стойте!
-- Поезжайте, Пьеротен, -- сказал Мистигри. -- Ведь вам же говорят, что чума скрылась,-- пояснил он, обращаясь к графу.-- Это такая чума, от которой излечиваются за разговорами.
-- Такая чума, от которой не умирают, но ходят, как чумные, и все! --прибавил его спутник.
-- Такая чума, от которой не умирают, а просто врут потом, как очумелые! -- подхватил Мистигри.
-- Мистигри, -- остановил его учитель,--не затевайте ссор, не то я вас высажу. Итак, сударь, -- обратился он к Жоржу, -- вы были на Востоке?
-- Да, сударь, сначала в Египте, а затем в Греции, где я служил под началом Али, Янинского паши, с которым вконец разругался. Там невольно поддаешься климату; множество волнений, вызванных жизнью на Востоке, окончательно расстроили мне печень.
-- Вы были на военной службе? -- спросил тучный фермер. -- Сколько же вам лет?
-- Двадцать девять,--ответил Жорж, на которого поглядели все пассажиры. -- В восемнадцать лет я простым солдатом проделал знаменитую кампанию 1813 года. Но я участвовал только в битве при Ганау , за которую получил чин фельдфебеля. Во Франции, при Монтеро , я был произведен в младшие лейтенанты и получил орден от... (здесь нет доносчиков?) от императора.
-- У вас есть орден? -- сказал Оскар. -- И вы его не носите?
-- Наполеоновский орден?.. Покорно вас благодарю! Да и какой порядочный человек надевает в дорогу ордена? Вот и вы, сударь, -- сказал он, обращаясь к графу де Серизи, -- готов держать пари на что угодно...
-- Держать пари на что угодно во Франции значит ни на что не держать пари, --заметил спутник Мистигри.
-- Готов держать пари на что угодно, -- повторил Жорж многозначительно, -- что вы, сударь, весь в крестах.
-- У меня есть крест Почетного легиона, русский орден Андрея Первозванного, орден Прусского Орла, сардинский Аннунциаты, Золотого Руна,--смеясь, сказал граф де Серизи.
-- Только-то и всего! -- заметил Мистигри. -- И весь этот блеск путешествует в "кукушке"?
-- Ишь ты, как старичок с кирпичной физиономией привирает, -- шепнул Жорж на ухо Оскару. -- Видите, я же вам говорил,-- продолжал он вслух.-- Я не скрываю, я боготворю императора...
-- Я служил под его началом, -- сказал граф.
-- Что за человек! Не правда ли? -- воскликнул Жорж.
-- Человек, которому я многим обязан, -- ответил граф, ловко прикидываясь простачком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24