Конечно, Пьеротену, владельцу дилижансов, обслуживавших долину Уазы и ходивших через Сен-Ле-Таверни и Лиль-Адан до Бомона, трудно было признать в этом смуглом офицере юного Оскара Юссона, которого он когда-то вез в Прэль. Г-жу Клапар, наконец овдовевшую, было также трудно узнать, как и ее сына. Клапар, ставший одной из жертв покушения Фиески , больше сделал для жены своей смертью, чем всей своей жизнью. Лодырь и бездельник, Клапар, разумеется, уселся на бульваре Тампль, чтобы видеть, как пройдут войска. В результате благочестивая, бедная вдова получила пожизненную пенсию в полторы тысячи франков согласно закону об обеспечении семейств тех, кто пострадал от взрыва адской машины.
В дилижансе, который теперь запрягали четверкой серых в яблоках лошадей, сделавших бы честь королевским почтовым каретам, имелись купе, общее отделение, ротонда и империал. Он в точности походил на дилижансы, называемые "гондолами", которые нынче конкурируют на версальской линии с железной дорогой. Прочная и вместе с тем легкая, опрятная и красиво покрашенная, карета была вбита внутри синим сукном, на окнах висели шторы с мавританским узором, на скамьях лежали красные кожаные подушки. "Ласточка Уазы" вмещала девятнадцать пассажиров. Хотя Пьеротену уже стукнуло пятьдесят шесть лет, он мало изменился. Одетый в свою неизменную блузу поверх черного сюртука, он покуривал трубку, наблюдая, как два фактора в ливреях укладывают на просторном империале многочисленные пожитки пассажиров.
-- У вас места заказаны? -- спросил он Оскара и г-жу Клапар, рассматривая их и словно силясь что-то вспомнить.
-- Да, два места в общем отделении на имя моего слуги Бельжамба, --отозвался Оскар. -- Он должен был заказать их, когда уезжал вчера вечером.
-- А! Вы, сударь, вероятно, новый бомонский сборщик податей? -- сказал Пьеротен. -- Вы едете на место племянника господина Маргерона?
-- Да, -- ответил Оскар, сжимая руку матери, которая намеревалась что-то возразить.
Теперь офицеру в свою очередь хотелось остаться некоторое время неузнанным.
Вдруг Оскар вздрогнул: он услышал с улицы голос Жоржа Маре, кричавшего:
-- Пьеротен, у вас найдется еще одно место?
-- Мне кажется, вы могли бы сказать "господин Пьеротен" и не драть глотку,-- живо ответил владелец дилижансов Уазской долины.
Если бы не голос, Оскар ни за что не узнал бы мистификатора, уже дважды сыгравшего роковую роль в его жизни. Жорж почти совсем облысел, только над ушами сохранилось у него немного волос, которые были старательно взбиты, чтобы хоть слегка прикрыть голое темя. Излишняя полнота и толстый живот изменили до неузнаваемости облик этого некогда изящного молодого человека. Отталкивающий внешний вид и манера держаться говорили о низких страстях и постоянных кутежах: цвет лица у него был нездоровый, лицо огрубело и оплыло, как у пьяницы. Глаза утратили блеск и ту юношескую живость, которые могут сохраниться и в зрелом возрасте при благоразумном и трудолюбивом образе жизни. Жорж был одет небрежно, как человек, не заботящийся о своей внешности: на нем были панталоны со штрипками, сильно поношенные, но требовавшие по своему фасону лакированных сапог. А сапоги его, нечищенные, на толстых подошвах, видимо служили уже около года, что в Париже равняется трем. Полинявший жилет и фуляр, повязанный с претензией на изящество, хотя это и был просто старый шарф, говорили об отчаянном положении, до которого нередко доходят бывшие щеголи. К тому же, невзирая на утренний час, Жорж был во фраке, а не в рединготе, что уже свидетельствовало об истинной нищете! Этот фрак, вероятно перевидавший немало балов, стал теперь повседневной одеждой, так же как его хозяин от богатства перешел к повседневному труду Сукно на швах побелело, воротник засалился, обшлага обтрепались, и материя по краям висела бахромой И Жорж еще дерзал привлекать к себе внимание желтыми, но довольно грязными перчатками, причем на одном из пальцев чернел перстень с печаткой Вокруг фуляра, продетого сквозь замысловатое золотое кольцо, извивалась шелковая цепочка -- имитация волосяной, -- на которой, по-видимому, висели часы. Шляпа, хотя и довольно лихо заломленная, особенно подчеркивала нищету этого человека, который не мог заплатить шестнадцати франков шляпнику и, видимо, перебивался со дня на день. Бывший возлюбленный Флорентины помахивал тростью с чеканным, позолоченным, но совершенно помятым набалдашником. Синие панталоны, клетчатый жилет, галстук небесного цвета и коленкоровая сорочка в розовую полоску говорили, несмотря на все свое убожество, о таком желании казаться чем-то, что этот контраст не только поражал; он был поучителен.
"И это Жорж! -- подумал Оскар.-- Человек, у которого было тридцать тысяч дохода, когда я с ним расстался!"
-- У господина де Пьеротена есть еще свободное место в купе? --насмешливо спросил Жорж.
-- Нет, мое купе занято пэром Франции, зятем господина Моро, бароном де Каналисом, его женой и тещей. У меня есть только одно место в общем отделении.
-- Черт! Оказывается, пэры Франции при любых правительствах путешествуют в дилижансах Пьеротена! Я беру это место,-- сказал Жорж, не забывший истории с г-ном де Серизи.
Он окинул внимательным взглядом Оскара и вдову, но не узнал ни сына, ни матери. Оскар на африканском солнце загорел; у него были пышные усы и густые бакенбарды; худое лицо и резкие черты гармонировали с военной выправкой. И ленточка офицерского ордена, и изувеченная рука, и строгость одежды -- все это сбило бы Жоржа с толку, даже если бы у него и сохранились хоть какие-нибудь воспоминания о его давнишней жертве. Что касается г-жи Клапар, которую Жорж некогда видел лишь мельком, то десять лет, посвященные самому суровому благочестию, совсем ее изменили. Никто не подумал бы, что эта женщина -- почти монахиня -- была одной из Аспазий 1797 года.
Грузный старик в простом, но добротном платье -- Оскар сейчас же узнал в нем дядюшку Леже -- медленно приближался, волоча ноги; он дружески поздоровался с Пьеротеном, видимо относившимся к нему с тем почтением, которое всюду питают к богачам.
-- Да это дядюшка Леже! И он становится все внушительнее, -- воскликнул Жорж.
-- С кем имею честь?..-- сухо спросил дядюшка Леже.
-- Как? Вы не узнаете полковника Жоржа, друга Али-паши? Мы с вами однажды путешествовали вместе с графом де Серизи, который ехал инкогнито.
Одной из самых распространенных глупостей среди людей опустившихся является желание непременно кого-то узнавать и стараться быть узнанным.
-- А вы изрядно изменились,-- ответил старик посредник, ставший миллионщиком.
-- Все меняется, -- отозвался Жорж. -- Разве "Серебряный Лев", или дилижанс Пьеротена похожи на то, чем они были четырнадцать лет назад?
-- Пьеротену теперь одному принадлежат все почтовые кареты долины Уазы, и они у него превосходные, -- ответил г-н Леже. -- Он теперь бомонский домовладелец, хозяин постоялого двора, где останавливаются приезжающие в дилижансах; у него есть жена и дочь, и не какая-нибудь деревенщина...
Из дверей гостиницы вышел старик лет семидесяти и присоединился к путешественникам, ожидавшим минуты, когда можно будет сесть в дилижанс.
-- Что ж, папаша Ребер, -- сказал Леже, -- недостает только вашей знаменитости.
-- Вон она, -- сказал управляющий графа де Серизи, указывая на Жозефа Бридо.
Ни Жорж, ни Оскар не могли узнать прославленного художника,-- его лицо, теперь всем столь известное, было крайне измождено, и держался он с той самоуверенностью, которую придает успех. В петлице его черного редингота виднелась ленточка ордена Почетного легиона. Одет он был чрезвычайно изысканно -- по-видимому, собирался за город на какое-нибудь торжество.
В это время из конторы, занимавшей бывшую кухню "Серебряного Льва", вышел служащий с листом бумаги в руке и остановился перед дверцей пустого купе.
-- Господин де Каналис с супругой -- три места! -- крикнул он. Затем вошел внутрь дилижанса и начал перечислять:-- Господин Бельжамб -- два места. Господин де Ребер -- три места. Господин... как ваше имя? --обратился он к Жоржу.
-- Жорж Маре, -- ответил вполголоса бывший богач.
Потом служащий подошел к ротонде, возле которой толпились кормилицы, сельские жители и владельцы молочных лавочек, шумно прощавшиеся друг с другом; усадив шесть пассажиров, служащий вызвал четырех молодых людей, которые взобрались на империал, и вместо всякого сигнала сказал:
-- Трогай!
Пьеротен поместился рядом с кучером, молодым человеком в блузе, который в свою очередь крикнул лошадям:
-- Но...о, пошли!
Четверка лошадей, купленная в Руа, не спеша побежала в гору, через предместье Сен-Дени; но, поднявшись над Сен-Лореном, дилижанс покатил, точно почтовая карета, и через сорок минут был уже в деревне Сен-Дени. Пьеротен не остановился у трактира, славившегося слоеными пирожками, а свернул влево от Сен-Дени, па дорогу, которая ведет в долину Монморанси
На этом повороте Жорж, наконец, нарушил молчание, которое царило до сих пор среди пассажиров, разглядывавших друг друга
-- Теперь дилижансы ходят все-таки побыстрее, чем пятнадцать лет назад, -- сказал он, вынимая серебряные часы,-- правда, папаша Леже?
-- Люди великодушно зовут меня господин Леже,-- поправил его миллионщик.
-- Да ведь это тот самый проказник, который ехал с нами при моей первой поездке в Прэль! -- воскликнул Жозеф Бридо. -- Ну что ж? Участвовали вы еще в походах -- в Азии, в Африке, в Америке? -- спросил знаменитый художник
-- Черт побери, я участвовал в Июльской революции, и этого слишком достаточно, ибо она меня разорила...
-- А, вы участвовали в Июльской революции? -- сказал художник.-- Это меня не удивляет; я никак не мог поверить тем, кто утверждает, будто она сделалась сама собой.
-- Как тесен мир,-- заметил г-н Леже, глядя на г-на де Ребера. --Смотрите, папаша Ребер, вот клерк того нотариуса, которому вы, вероятно, обязаны своим местом управляющего именьями семьи де Серизи...
-- Недостает только Мистигри, теперь прославившегося под именем Леона де Лора, да того глупого юнца, что стал распространяться насчет накожных болезней графа, от которых он в конце концов излечился, и насчет супруги графа, с которой он наконец расстался, чтобы мирно окончить свои дни, --сказал Жозеф Бридо.
-- Не хватает и самого графа, -- заметил Ребер.
-- О, я думаю,-- меланхолически заметил Жозеф Бридо, -- что последнее путешествие, которое он совершит, будет из Прэля в Лиль-Адан, чтобы присутствовать на моем бракосочетании.
-- Он еще катается в экипаже по своему парку, -- сказал старик Ребер.
-- А супруга часто его навещает? -- спросил Леже.
-- Раз в месяц,-- ответил Ребер. -- Она по-прежнему предпочитает Париж; в прошлом сентябре она выдала замуж свою племянницу, мадемуазель де Рувр, --на которую перенесла всю свою любовь,-- за молодого, очень богатого поляка, графа Лагинского.
-- А к кому перейдут земли господина де Серизи? -- спросила г-жа Клапар.
-- К его жене, которая его и похоронит, -- ответил Жорж. -- Для пятидесятичетырехлетней женщины графиня очень хорошо сохранилась, она всегда прекрасно одета; и, на расстоянии, она еще вызывает некоторые иллюзии...
-- У вас она еще долго будет вызывать иллюзии,-- сказал Леже, словно в отместку мистификатору.
-- Я отношусь к ней с большим уважением, --ответил ему Жорж.-- А кстати, куда делся тот управляющий, которого тогда уволили?
-- Моро? -- спросил Леже.-- Он же депутат от департамента Уазы.
-- А-а! Так вот это кто -- знаменитый "депутат центра Моро Уазский"! --заметил Жорж.
-- Да, господин Моро Уазский, -- ответил Леже. -- Он поработал для Июльской революции побольше вашего и в конце концов купил великолепное поместье Пуэнтель, между Прэлем и Бомоном.
-- О! Рядом с тем, которым он управлял? Под боком у своего бывшего хозяина? У него вкус неважный, -- заявил Жорж.
-- Не говорите так громко, -- заметил г-н де Ребер, -- в купе находится госпожа Моро с дочерью, баронессой де Каналис, а также ее зять, бывший министр.
-- Какое же он дал за дочерью приданое, чтобы выдать ее за нашего знаменитого оратора?
-- Да что-то около двух миллионов, -- сказал папаша Леже.
-- У Моро был вкус к миллионам, --улыбаясь, сказал Жорж вполголоса,--он начал наживаться еще в Прэле...
-- Ни слова больше о господине Моро! -- живо воскликнул Оскар. -- Мне кажется, вам уже пора бы научиться в дилижансах держать язык за зубами.
Жозеф Бридо несколько секунд всматривался в безрукого офицера, потом воскликнул:
-- Вы не стали посланником, но эта ленточка свидетельствует о том, что вы вышли в люди и достигли этого благородными поступками, -- мой брат и генерал Жирудо не раз упоминали о вас в своих рапортах...
-- Оскар Юссон! -- воскликнул Жорж.-- Ну, знаете, если бы не голос, я бы вас не узнал.
-- Ах, это вы так храбро вырвали виконта Жюля де Серизи из рук арабов? -- спросил де Ребер. -- И это вам граф предоставил место сборщика налогов в Бомоне, пока не освободится вакансия в Понтуазе?
-- Да, сударь, --сказал Оскар.
-- В таком случае, -- сказал знаменитый художник,-- окажите мне честь присутствовать на моей свадьбе, в Лиль-Адане.
-- А на ком вы женитесь? -- спросил Оскар.
-- На мадемуазель Леже, -- ответил художник,-- внучке господина де Ребера. Граф де Серизи был так добр, что устроил этот брак, а я и без того уж многим обязан ему как художник. Но, перед тем как умереть, он решил заняться моим состоянием, о котором я сам и не помышлял...
-- Значит, папаша Леже женился... -- начал Жорж.
-- На моей дочери, -- ответил г-н де Ребер, -- и без приданого.
-- И у него были дети?
-- Дочь. Этого вполне достаточно для человека, который овдовел и до того не имел детей, -- ответил папаша Леже.-- У меня, как и у Моро, моего компаньона, зятем будет знаменитость.
-- И вы, -- продолжал Жорж, обращаясь к папаше Леже уже с некоторым почтением, -- вы живете по-прежнему в Лиль-Адане?
-- Да, я купил Кассан.
-- Ну что ж, я рад, что проезжаю именно сегодня через долину Уазы,--сказал Жорж. -- Вы можете быть мне полезны, господа.
-- Чем? -- спросил господин Леже.
-- Вот чем, -- сказал Жорж. -- Я служу в компании "Надежда"; эта компания только что возникла, ее устав будет утвержден королевским указом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24