Покупал не раз - магазин Wodolei.ru
Что у вас с рукой? Вы не могли ее сами так поранить.
Пьеретта простодушно поведала о своей борьбе с Сильвией.
— Заставьте ее говорить, — сказал бабушке врач, — и узнайте у нее обо всем подробно. Я подожду приезда парижского врача, и мы пригласим на консилиум главного хирурга больницы: все это мне кажется крайне серьезным. Я пришлю успокоительную микстуру, вы дадите ее мадемуазель Пьеретте, чтобы она уснула: ей необходим сон.
Оставшись наедине с внучкой, старая бретонка обещала ей, что Бриго будет жить вместе с ними, сообщила, что теперь у нее хватит средств на троих, и, пользуясь своим влиянием на Пьеретту, обо всем у нее расспросила. Бедная девочка чистосердечно описала свои муки, не подозревая даже, что дает тем самым основание для серьезного судебного дела. В чудовищном бессердечии этих людей, лишенных каких бы то ни было семейных привязанностей, перед старухой открылся мир, в такой же мере ей чуждый, как чужды были нравы дикарей европейцам, проникшим первыми в американские саванны. Приезд бабушки, уверенность в том, что теперь она с ней больше не расстанется и будет богата, так же успокоили душу Пьеретты, как микстура успокоила ее тело. Старуха бретонка всю ночь бодрствовала над внучкой, целуя ее лоб, волосы и руки, как лобзали, должно быть, Иисуса святые жены, опуская его в гробницу.
В девять часов утра г-н Мартене поспешил к председателю суда, чтобы сообщить ему о сцене, разыгравшейся ночью между Сильвией и Пьереттой, о моральных и физических истязаниях, обо всех жестокостях, которым подвергали свою питомицу Рогроны, и о двух ее смертельных болезнях — результате дурного обращения. Председатель суда послал за нотариусом Офре, родственником Пьеретты с материнской стороны.
Борьба между партиями Винэ и Тифенов достигла в этот момент наивысшего напряжения. Рогроны и их сторонники распространяли в Провене слухи об известной всем связи г-жи Роген с банкиром дю Тийе, об обстоятельствах, сопровождавших банкротство отца г-жи Тифен — мошенника, удравшего из Парижа, как они его величали, — и слухи эти тем болезненней задевали партию Тифенов, что были лишь злословием, но не клеветой. Удары попадали прямо в сердце, они затрагивали самые кровные интересы. Те же уста, что передавали сторонникам Тифенов эти сплетни, повторяли Рогронам шутки г-жи Тифен и ее приятельниц, давая пищу злобе, к которой примешивалась теперь и политическая вражда. Волнения, вызванные в те времена во Франции борьбой партий, принимали яростный характер, повсюду, как и в Провене, переплетаясь с ущемленными личными интересами и задетым, раздраженным честолюбием. Каждая из политических групп жадно хваталась за все, что могло послужить во вред группе противника. Вражда партий и самолюбие примешивались к незначительнейшим, казалось бы, делам и заводили нередко очень далеко. В такую борьбу втягивался иной раз весь город, раздувая ее до размеров настоящей политической схватки. Так и председатель суда усмотрел в деле Пьеретты способ свалить Рогронов, уронить их в общественном мнении, опорочить хозяев салона, где замышлялись враждебные монархии планы, где родилась оппозиционная газета. Был вызван прокурор Лесур, нотариус Офре — второй опекун Пьеретты, и председатель суда совместно с г-ном Мартене приступили в строжайшей тайне к обсуждению дальнейшего плана действий. Г-н Мартене взялся убедить бабушку Пьеретты, чтобы она подала жалобу второму опекуну. Второй опекун должен был созвать семейный совет и, ссылаясь на письменное заключение врачей, потребовать прежде всего, чтобы первый опекун был лишен своих полномочий. При таком обороте дело попало бы в суд, а г-н Лесур, дав приказ о производстве следствия, позаботился бы о том, чтобы делу был придан уголовный характер. Уже к полудню весь Провен пришел в волнение: необычайная весть о том, что произошло ночью в доме Рогронов, облетела город. Ночью на площади смутно слышали крик Пьеретты, но так как он вскоре смолк, то никто не поднялся с постели, и утром все только спрашивали Друг друга:
«Слыхали ли вы около часу ночи какой-то шум и крики? Что случилось?» Толки и пересуды придали этой жестокой драме такие размеры, что перед мастерской Фраппье собралась целая толпа, и каждому хотелось расспросить его; честный столяр описывал, как принесли к нему Пьеретту с окровавленным кулачком и искалеченными пальцами. Около часа пополудни у дома Фраппье остановилась почтовая карета, в которой сидел доктор Бьяншон, а рядом с ним Бриго, и жена столяра побежала в больницу известить об этом г-на Мартене и главного хирурга. Городские слухи, таким образом, получили подтверждение. Рогронов обвиняли в том, что они намеренно обращались дурно со своей кузиной и довели ее до состояния, опасного для жизни. Эта новость застала Винэ в суде; бросив все, он поспешил к Рогронам. Рогрон с сестрой кончали завтракать. Сильвия не решилась рассказать брату, какую оплошность она совершила этой ночью, и на все его расспросы отвечала только: «Не твое дело!» Чтобы уклониться от объяснений, она беспрестанно сновала из столовой на кухню и обратно. Когда явился Винэ, она была одна.
— Вы, стало быть, ничего не знаете о том, что происходит? — спросил у нее стряпчий — Нет, — сказала Сильвия — Дело с Пьереттой принимает такой оборот, что вам грозит уголовный процесс.
— Уголовный процесс! — воскликнул вошедший в эго время Рогрон. — Как? Почему?
— Прежде всего, — глядя на Сильвию, сказал стряпчий, — объясните мне, что произошло этой ночью, но безо всяких уверток, как перед богом. Ведь поговаривают о том, что Пьеретте придется отнять кисть руки. — Мертвенно побледневшую Сильвию забила дрожь. — Значит, действительно что-то было? — спросил Винэ.
Мадемуазель Рогрон описала всю сцену, стараясь оправдать себя. Но, припертая к стене вопросами, вынуждена была сознаться в насилии, учиненном ею во время яростной борьбы.
— Если вы ей только сломали пальцы, то будете иметь дело с судом исправительной полиции; но если придется отнять кисть руки, — тут уже пахнет судом присяжных, а Тифены сделают все от них зависящее, чтобы добиться этого.
Сильвия была ни жива ни мертва; она призналась в своей ревности и — что было еще трудней — в полной неосновательности своих подозрений.
— Какой предстоит процесс! — сказал Винэ. — Он может погубить вас обоих: очень многие отвернутся от вас, даже если вы его выиграете. А уж если вам не удастся одержать верх, то придется совсем покинуть Провен.
— О дорогой господин Винэ! — в ужасе воскликнул Рогрон. — Вы ведь отменный адвокат, посоветуйте же нам, что делать, спасите нас! Напугав до смерти обоих глупцов, ловкий Винэ заверил их, что г-жа де Шаржбеф с дочерью не решатся больше у них бывать. Но если дамы Шаржбеф покинут их — для Рогронов это будет равносильно ужасному приговору. Словом, после часа искуснейших маневров Винэ привел их к следующему выводу: для того, чтобы он, Винэ, отважился заняться спасением Рогронов, ему надо иметь в глазах Провена особо важное основание для такого вмешательства, а посему в тот же вечер объявлено будет о браке Рогрона с мадемуазель де Шаржбеф. Церковное оглашение состоится в ближайший воскресный день. Брачный контракт заключат нынче же у Курнана, куда мадемуазель Рогрон явится с заявлением, что по случаю предстоящего брака она дарственной записью передает брату в собственность все свое имущество, оставив себе лишь право пользования им, Винэ разъяснил брату и сестре, что необходимо пометить брачный контракт задним числом — на несколько дней раньше разыгравшихся событий, чтобы в глазах общества мадам и мадемуазель де Шаржбеф были, таким образом, уже связаны с Рогронами и имели веские причины по-прежнему бывать в их доме.
— Подпишите контракт, и я возьму на себя обязательство помочь вам выпутаться из этой истории, — заявил стряпчий. — Предстоит жестокая борьба, но я не пожалею сил, и вам еще придется поставить за меня богу свечку.
— О да! — сказал Рогрон.
В половине двенадцатого стряпчий уже получил полную доверенность и на заключение брачного контракта и на ведение тяжбы. В полдень Винэ подал председателю суда прошение по иску Рогрона к вдове Лоррен и Бриго за похищение несовершеннолетней Пьеретты Лоррен из дома ее опекуна. Винэ дерзко перешел, таким образом, в наступление, изобразив Рогрона безупречным опекуном. В том же духе говорил он и на суде. Председатель отложил выступления сторон на четыре часа дня. Излишне описывать, как взбудоражен был городок Провен всеми этими событиями. Председателю суда известно было, что консилиум врачей окончится к трем часам: он хотел, чтобы, выступая защитником бабушки, второй опекун мог уже воспользоваться в качестве оружия заключением врачей. Оглашение брака Рогрона с прекрасной Батильдой де Шаржбеф и известие о дарственной записи Сильвии, внесенной в брачный контракт брата, сразу же лишили Рогронов двух приверженцев — мадемуазель Абер и полковника, убедившихся, что все их надежды рухнули. Селеста Абер и полковник продолжали для вида поддерживать дружеские отношения с Рогронами, но лишь затем, чтобы вернее им вредить. Как только г-н Мартене обнаружил у несчастной жертвы двух галантерейщиков гнойник под черепной костью, Селеста и полковник заговорили об ушибе, полученном Пьереттой в тот вечер, когда Сильвия заставила ее уйти из гостиной, и припомнили варварски жестокие слова мадемуазель Рогрон. Они приводили доказательства бессердечного отношения старой девы к своей больной воспитаннице. Прикидываясь, что защищают Сильвию и ее брата, друзья дома возводили на них, таким образом, серьезные обвинения. Винэ предвидел эту грозу; но состояние Рогронов переходило к мадемуазель де Шаржбеф; он твердо надеялся, что через несколько недель она станет обитательницей красивого дома на площади, а тогда он вместе с нею будет властвовать над Провеном, ибо для своих тщеславных целей он мечтал уже объединиться с де Бресте. С полудня и до четырех часов все женщины из партии Тифенов — Гарсланы, Гепены, Жюльяры, Галардоны, Гене, жена супрефекта — посылали справляться о здоровье мадемуазель Лоррен.
Пьеретта и не подозревала даже, какой шум поднялся из-за нее в городе. Среди своих жестоких страданий она испытывала невыразимое счастье оттого, что была вместе с бабушкой и Бриго, двумя дорогими ей существами. Глаза Бриго не просыхали от слез, а бабушка осыпала ласками свою драгоценную внучку Рассказывая о жизни Пьеретты в доме Рогронов, она, конечно, не утаила от трех представителей науки ни одной из подробностей, которые ей удалось выведать у девочки. Орас Бьяншон выразил свое возмущение в самых негодующих словах. В ужасе от подобного варварства он настоял на том, чтобы созвать всех городских врачей, в том числе и г-на Неро, которому, как Другу Рогронов, предоставлено было право оспаривать, если од сможет, ужасное заключение консилиума, принятое, к несчастью для Рогронов, всеми врачами единодушно. Неро, которого уже обвиняли в том, что некогда он погубил умершую от горя бабушку Пьеретты по матери, оказался в неловком положении, чем и воспользовался Мартене, радуясь случаю обвинить Рогронов и посрамить своего соперника. Было бы излишним приводить текст заключения врачей — оно также стало одним из документов процесса. Термины современной медицины выгодно отличаются своей ясностью от варварских терминов медицины мольеровских времен; но из-за этой именно ясности объяснение болезни Пьеретты — естественной и, к сожалению, довольно распространенной — оскорбило бы наш слух. Заключение врачей должно было считаться решающим, ибо подписано было такой знаменитостью, как Орас Бьяншон. По закрытии судебного заседания председатель суда остался сидеть в своем кресле, заметив бабушку Пьеретты в сопровождении г-на Офре, Бриго и целой толпы народа. Винэ оставался в одиночестве. Этот контраст бросился в глаза как членам суда, так и любопытным, наполнявшим зал заседания. Винэ, облачившийся в адвокатскую тогу, обратил свое холодное лицо к председателю, поправив очки, за которыми поблескивали его зеленые глаза, и тонким, настойчивым голосом сообщил, что к господину Рогрон и мадемуазель Рогрон проникли ночью посторонние лица, похитившие несовершеннолетнюю девицу Лоррен, — опекуну законом предоставлено право требовать свою воспитанницу обратно. Тогда поднялся г-н Офре и попросил слова в качестве второго опекуна.
— Если господин председатель, — сказал он, — пожелает ознакомиться с врачебным заключением, исходящим от одного из самых знающих врачей Парижа и сделанным им совместно со всеми хирургами и врачами Провена, он поймет, насколько нелепо требование Рогрона и какие веские причины побудили бабушку несовершеннолетней отобрать ее незамедлительно у ее палачей. Вот каковы обстоятельства дела: медицинское заключение, единодушно вынесенное знаменитым врачом, спешно вызванным из Парижа, и всеми врачами нашего города, приписывает состояние смертельной опасности, в котором находится несовершеннолетняя, дурному обращению с ней названного Рогрона и девицы Рогрон. Согласно закону, в кратчайший срок будет созван семейный совет, который и рассмотрит вопрос об отстранении опекуна от выполнения его обязанностей. Мы ходатайствуем о том, чтобы несовершеннолетняя не возвращалась под кров своего опекуна, а была отдана на попечение тому из членов ее семьи, которого угодно будет назначить для этой цели господину председателю.
Винэ попытался было возражать, заявив, что письменное заключение врачей следовало представить ему для ознакомления, дабы он мог его оспаривать.
— Оно будет представлено не партии Винэ, — строго заявил председатель суда, — а прокурору. Ходатайство удовлетворено. — Внизу, под текстом ходатайства, председатель написал следующее постановление:
«Ввиду того, что из заключения, единодушно вынесенного врачами города совместно с доктором Парижского медицинского факультета врачом Бьяншоном, явствует, что несовершеннолетняя Лоррен, обратного водворения коей по месту жительства требует опекун ее Рогрон, находится в чрезвычайно тяжелом болезненном состоянии, вызванном дурным обращением и насилиями, учиненными над ней сестрой опекуна и в его доме, мы, председатель суда первой инстанции города Провена, удовлетворяя настоящее ходатайство, предписываем, чтобы до решения семейного совета, каковой созывается по требованию второго опекуна, несовершеннолетняя девица Лоррен не возвращалась обратно в жилище своего опекуна, а была переведена в дом второго опекуна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22
Пьеретта простодушно поведала о своей борьбе с Сильвией.
— Заставьте ее говорить, — сказал бабушке врач, — и узнайте у нее обо всем подробно. Я подожду приезда парижского врача, и мы пригласим на консилиум главного хирурга больницы: все это мне кажется крайне серьезным. Я пришлю успокоительную микстуру, вы дадите ее мадемуазель Пьеретте, чтобы она уснула: ей необходим сон.
Оставшись наедине с внучкой, старая бретонка обещала ей, что Бриго будет жить вместе с ними, сообщила, что теперь у нее хватит средств на троих, и, пользуясь своим влиянием на Пьеретту, обо всем у нее расспросила. Бедная девочка чистосердечно описала свои муки, не подозревая даже, что дает тем самым основание для серьезного судебного дела. В чудовищном бессердечии этих людей, лишенных каких бы то ни было семейных привязанностей, перед старухой открылся мир, в такой же мере ей чуждый, как чужды были нравы дикарей европейцам, проникшим первыми в американские саванны. Приезд бабушки, уверенность в том, что теперь она с ней больше не расстанется и будет богата, так же успокоили душу Пьеретты, как микстура успокоила ее тело. Старуха бретонка всю ночь бодрствовала над внучкой, целуя ее лоб, волосы и руки, как лобзали, должно быть, Иисуса святые жены, опуская его в гробницу.
В девять часов утра г-н Мартене поспешил к председателю суда, чтобы сообщить ему о сцене, разыгравшейся ночью между Сильвией и Пьереттой, о моральных и физических истязаниях, обо всех жестокостях, которым подвергали свою питомицу Рогроны, и о двух ее смертельных болезнях — результате дурного обращения. Председатель суда послал за нотариусом Офре, родственником Пьеретты с материнской стороны.
Борьба между партиями Винэ и Тифенов достигла в этот момент наивысшего напряжения. Рогроны и их сторонники распространяли в Провене слухи об известной всем связи г-жи Роген с банкиром дю Тийе, об обстоятельствах, сопровождавших банкротство отца г-жи Тифен — мошенника, удравшего из Парижа, как они его величали, — и слухи эти тем болезненней задевали партию Тифенов, что были лишь злословием, но не клеветой. Удары попадали прямо в сердце, они затрагивали самые кровные интересы. Те же уста, что передавали сторонникам Тифенов эти сплетни, повторяли Рогронам шутки г-жи Тифен и ее приятельниц, давая пищу злобе, к которой примешивалась теперь и политическая вражда. Волнения, вызванные в те времена во Франции борьбой партий, принимали яростный характер, повсюду, как и в Провене, переплетаясь с ущемленными личными интересами и задетым, раздраженным честолюбием. Каждая из политических групп жадно хваталась за все, что могло послужить во вред группе противника. Вражда партий и самолюбие примешивались к незначительнейшим, казалось бы, делам и заводили нередко очень далеко. В такую борьбу втягивался иной раз весь город, раздувая ее до размеров настоящей политической схватки. Так и председатель суда усмотрел в деле Пьеретты способ свалить Рогронов, уронить их в общественном мнении, опорочить хозяев салона, где замышлялись враждебные монархии планы, где родилась оппозиционная газета. Был вызван прокурор Лесур, нотариус Офре — второй опекун Пьеретты, и председатель суда совместно с г-ном Мартене приступили в строжайшей тайне к обсуждению дальнейшего плана действий. Г-н Мартене взялся убедить бабушку Пьеретты, чтобы она подала жалобу второму опекуну. Второй опекун должен был созвать семейный совет и, ссылаясь на письменное заключение врачей, потребовать прежде всего, чтобы первый опекун был лишен своих полномочий. При таком обороте дело попало бы в суд, а г-н Лесур, дав приказ о производстве следствия, позаботился бы о том, чтобы делу был придан уголовный характер. Уже к полудню весь Провен пришел в волнение: необычайная весть о том, что произошло ночью в доме Рогронов, облетела город. Ночью на площади смутно слышали крик Пьеретты, но так как он вскоре смолк, то никто не поднялся с постели, и утром все только спрашивали Друг друга:
«Слыхали ли вы около часу ночи какой-то шум и крики? Что случилось?» Толки и пересуды придали этой жестокой драме такие размеры, что перед мастерской Фраппье собралась целая толпа, и каждому хотелось расспросить его; честный столяр описывал, как принесли к нему Пьеретту с окровавленным кулачком и искалеченными пальцами. Около часа пополудни у дома Фраппье остановилась почтовая карета, в которой сидел доктор Бьяншон, а рядом с ним Бриго, и жена столяра побежала в больницу известить об этом г-на Мартене и главного хирурга. Городские слухи, таким образом, получили подтверждение. Рогронов обвиняли в том, что они намеренно обращались дурно со своей кузиной и довели ее до состояния, опасного для жизни. Эта новость застала Винэ в суде; бросив все, он поспешил к Рогронам. Рогрон с сестрой кончали завтракать. Сильвия не решилась рассказать брату, какую оплошность она совершила этой ночью, и на все его расспросы отвечала только: «Не твое дело!» Чтобы уклониться от объяснений, она беспрестанно сновала из столовой на кухню и обратно. Когда явился Винэ, она была одна.
— Вы, стало быть, ничего не знаете о том, что происходит? — спросил у нее стряпчий — Нет, — сказала Сильвия — Дело с Пьереттой принимает такой оборот, что вам грозит уголовный процесс.
— Уголовный процесс! — воскликнул вошедший в эго время Рогрон. — Как? Почему?
— Прежде всего, — глядя на Сильвию, сказал стряпчий, — объясните мне, что произошло этой ночью, но безо всяких уверток, как перед богом. Ведь поговаривают о том, что Пьеретте придется отнять кисть руки. — Мертвенно побледневшую Сильвию забила дрожь. — Значит, действительно что-то было? — спросил Винэ.
Мадемуазель Рогрон описала всю сцену, стараясь оправдать себя. Но, припертая к стене вопросами, вынуждена была сознаться в насилии, учиненном ею во время яростной борьбы.
— Если вы ей только сломали пальцы, то будете иметь дело с судом исправительной полиции; но если придется отнять кисть руки, — тут уже пахнет судом присяжных, а Тифены сделают все от них зависящее, чтобы добиться этого.
Сильвия была ни жива ни мертва; она призналась в своей ревности и — что было еще трудней — в полной неосновательности своих подозрений.
— Какой предстоит процесс! — сказал Винэ. — Он может погубить вас обоих: очень многие отвернутся от вас, даже если вы его выиграете. А уж если вам не удастся одержать верх, то придется совсем покинуть Провен.
— О дорогой господин Винэ! — в ужасе воскликнул Рогрон. — Вы ведь отменный адвокат, посоветуйте же нам, что делать, спасите нас! Напугав до смерти обоих глупцов, ловкий Винэ заверил их, что г-жа де Шаржбеф с дочерью не решатся больше у них бывать. Но если дамы Шаржбеф покинут их — для Рогронов это будет равносильно ужасному приговору. Словом, после часа искуснейших маневров Винэ привел их к следующему выводу: для того, чтобы он, Винэ, отважился заняться спасением Рогронов, ему надо иметь в глазах Провена особо важное основание для такого вмешательства, а посему в тот же вечер объявлено будет о браке Рогрона с мадемуазель де Шаржбеф. Церковное оглашение состоится в ближайший воскресный день. Брачный контракт заключат нынче же у Курнана, куда мадемуазель Рогрон явится с заявлением, что по случаю предстоящего брака она дарственной записью передает брату в собственность все свое имущество, оставив себе лишь право пользования им, Винэ разъяснил брату и сестре, что необходимо пометить брачный контракт задним числом — на несколько дней раньше разыгравшихся событий, чтобы в глазах общества мадам и мадемуазель де Шаржбеф были, таким образом, уже связаны с Рогронами и имели веские причины по-прежнему бывать в их доме.
— Подпишите контракт, и я возьму на себя обязательство помочь вам выпутаться из этой истории, — заявил стряпчий. — Предстоит жестокая борьба, но я не пожалею сил, и вам еще придется поставить за меня богу свечку.
— О да! — сказал Рогрон.
В половине двенадцатого стряпчий уже получил полную доверенность и на заключение брачного контракта и на ведение тяжбы. В полдень Винэ подал председателю суда прошение по иску Рогрона к вдове Лоррен и Бриго за похищение несовершеннолетней Пьеретты Лоррен из дома ее опекуна. Винэ дерзко перешел, таким образом, в наступление, изобразив Рогрона безупречным опекуном. В том же духе говорил он и на суде. Председатель отложил выступления сторон на четыре часа дня. Излишне описывать, как взбудоражен был городок Провен всеми этими событиями. Председателю суда известно было, что консилиум врачей окончится к трем часам: он хотел, чтобы, выступая защитником бабушки, второй опекун мог уже воспользоваться в качестве оружия заключением врачей. Оглашение брака Рогрона с прекрасной Батильдой де Шаржбеф и известие о дарственной записи Сильвии, внесенной в брачный контракт брата, сразу же лишили Рогронов двух приверженцев — мадемуазель Абер и полковника, убедившихся, что все их надежды рухнули. Селеста Абер и полковник продолжали для вида поддерживать дружеские отношения с Рогронами, но лишь затем, чтобы вернее им вредить. Как только г-н Мартене обнаружил у несчастной жертвы двух галантерейщиков гнойник под черепной костью, Селеста и полковник заговорили об ушибе, полученном Пьереттой в тот вечер, когда Сильвия заставила ее уйти из гостиной, и припомнили варварски жестокие слова мадемуазель Рогрон. Они приводили доказательства бессердечного отношения старой девы к своей больной воспитаннице. Прикидываясь, что защищают Сильвию и ее брата, друзья дома возводили на них, таким образом, серьезные обвинения. Винэ предвидел эту грозу; но состояние Рогронов переходило к мадемуазель де Шаржбеф; он твердо надеялся, что через несколько недель она станет обитательницей красивого дома на площади, а тогда он вместе с нею будет властвовать над Провеном, ибо для своих тщеславных целей он мечтал уже объединиться с де Бресте. С полудня и до четырех часов все женщины из партии Тифенов — Гарсланы, Гепены, Жюльяры, Галардоны, Гене, жена супрефекта — посылали справляться о здоровье мадемуазель Лоррен.
Пьеретта и не подозревала даже, какой шум поднялся из-за нее в городе. Среди своих жестоких страданий она испытывала невыразимое счастье оттого, что была вместе с бабушкой и Бриго, двумя дорогими ей существами. Глаза Бриго не просыхали от слез, а бабушка осыпала ласками свою драгоценную внучку Рассказывая о жизни Пьеретты в доме Рогронов, она, конечно, не утаила от трех представителей науки ни одной из подробностей, которые ей удалось выведать у девочки. Орас Бьяншон выразил свое возмущение в самых негодующих словах. В ужасе от подобного варварства он настоял на том, чтобы созвать всех городских врачей, в том числе и г-на Неро, которому, как Другу Рогронов, предоставлено было право оспаривать, если од сможет, ужасное заключение консилиума, принятое, к несчастью для Рогронов, всеми врачами единодушно. Неро, которого уже обвиняли в том, что некогда он погубил умершую от горя бабушку Пьеретты по матери, оказался в неловком положении, чем и воспользовался Мартене, радуясь случаю обвинить Рогронов и посрамить своего соперника. Было бы излишним приводить текст заключения врачей — оно также стало одним из документов процесса. Термины современной медицины выгодно отличаются своей ясностью от варварских терминов медицины мольеровских времен; но из-за этой именно ясности объяснение болезни Пьеретты — естественной и, к сожалению, довольно распространенной — оскорбило бы наш слух. Заключение врачей должно было считаться решающим, ибо подписано было такой знаменитостью, как Орас Бьяншон. По закрытии судебного заседания председатель суда остался сидеть в своем кресле, заметив бабушку Пьеретты в сопровождении г-на Офре, Бриго и целой толпы народа. Винэ оставался в одиночестве. Этот контраст бросился в глаза как членам суда, так и любопытным, наполнявшим зал заседания. Винэ, облачившийся в адвокатскую тогу, обратил свое холодное лицо к председателю, поправив очки, за которыми поблескивали его зеленые глаза, и тонким, настойчивым голосом сообщил, что к господину Рогрон и мадемуазель Рогрон проникли ночью посторонние лица, похитившие несовершеннолетнюю девицу Лоррен, — опекуну законом предоставлено право требовать свою воспитанницу обратно. Тогда поднялся г-н Офре и попросил слова в качестве второго опекуна.
— Если господин председатель, — сказал он, — пожелает ознакомиться с врачебным заключением, исходящим от одного из самых знающих врачей Парижа и сделанным им совместно со всеми хирургами и врачами Провена, он поймет, насколько нелепо требование Рогрона и какие веские причины побудили бабушку несовершеннолетней отобрать ее незамедлительно у ее палачей. Вот каковы обстоятельства дела: медицинское заключение, единодушно вынесенное знаменитым врачом, спешно вызванным из Парижа, и всеми врачами нашего города, приписывает состояние смертельной опасности, в котором находится несовершеннолетняя, дурному обращению с ней названного Рогрона и девицы Рогрон. Согласно закону, в кратчайший срок будет созван семейный совет, который и рассмотрит вопрос об отстранении опекуна от выполнения его обязанностей. Мы ходатайствуем о том, чтобы несовершеннолетняя не возвращалась под кров своего опекуна, а была отдана на попечение тому из членов ее семьи, которого угодно будет назначить для этой цели господину председателю.
Винэ попытался было возражать, заявив, что письменное заключение врачей следовало представить ему для ознакомления, дабы он мог его оспаривать.
— Оно будет представлено не партии Винэ, — строго заявил председатель суда, — а прокурору. Ходатайство удовлетворено. — Внизу, под текстом ходатайства, председатель написал следующее постановление:
«Ввиду того, что из заключения, единодушно вынесенного врачами города совместно с доктором Парижского медицинского факультета врачом Бьяншоном, явствует, что несовершеннолетняя Лоррен, обратного водворения коей по месту жительства требует опекун ее Рогрон, находится в чрезвычайно тяжелом болезненном состоянии, вызванном дурным обращением и насилиями, учиненными над ней сестрой опекуна и в его доме, мы, председатель суда первой инстанции города Провена, удовлетворяя настоящее ходатайство, предписываем, чтобы до решения семейного совета, каковой созывается по требованию второго опекуна, несовершеннолетняя девица Лоррен не возвращалась обратно в жилище своего опекуна, а была переведена в дом второго опекуна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22