Как бы то ни было, но когда они вошли в дом Коулби, размеры его не могли не поразить Фенелу.
Широкие, отделанные дубовыми панелями коридоры, стены которых были увешаны портретами предков, написанными маслом; коридор из главного банкетного зала в гостиные с наборами рыцарских доспехов и оружия на стенах; сами гостиные, окна которых в соответствии с традицией выходили в сад; кабинеты, набитые фарфором; зеркала в тяжелых резных рамах; гобелены мягких красок, при виде которых даже Саймон вскрикнул от восхищения.
Фенела никак не ожидала увидеть здесь подобного великолепия, поражающего воображение, и когда она в конце концов оказалась лицом к лицу с леди Коулби, почувствовала, что и на самом деле является чужой в этом родовом гнезде с вековыми традициями.
Николас стоял рядом со своей матерью, и по тому, как он в спешке ринулся вперед, чтобы встретить их сразу после доклада о приходе, по наклону его подбородка, по выражению глаз Фенела поняла, что он расстроен и несчастен.
Он взял Фенелу под руку и подвел к своей матери.
— Это моя жена, мама, — представил он Фенелу.
Леди Коулби, не обратив совершенно никакого внимания на протянутую Фенелой руку, проговорила надлежащие в таких случаях фразы.
Воцарилось неловкое молчание, нарушенное в конце концов Саймоном, который, по рассеянности не замечая, что Николас ждет его, чтобы представить своей матери, внимательно рассматривал одну из картин на стене.
— Это подлинный Ван Файсон? — спросил он.
— Да, — ответила ему леди Коулби.
— Из всех картин этого художника, которые я когда-либо видел, эта — самая великолепная! — воскликнул Саймон. — Вы только взгляните на кружева на платье — разве можно представить себе что-нибудь более изысканное? А как передан цвет кожи! Это самый настоящий шедевр. Если бы только сохранилось побольше работ этого художника.
— Мой покойный муж лично приобрел эту замечательную картину, когда мы были в Голландии.
— Уверен, что он ни разу не пожалел об этом, хотя вызывает сожаление, что она висит рядом с такой мазней.
Саймон взмахом руки указал на одну из картин, которая висела по соседству с той.
У Фенелы захватило дух. Она почувствовала, что ее отец выбрал не самый лучший способ начать церемонию знакомства. Она знала, как трудно бывает общаться с Саймоном, когда разговор заходит об искусстве. А люди обычно начинают чрезвычайно раздражаться, если кто-либо в их присутствии называет милую сердцу вещь мазней.
Однако, к ее удивлению, леди Коулби в ответ даже улыбнулась: правда, улыбка едва угадывалась и была холодной, но тем не менее заметить ее было можно.
— Ничуть не удивлена вашим замечанием, — проговорила она. — Я и сама никогда не испытывала особой любви к этому ландшафту, но все в этой комнате оставлено в точности в том порядке, какой был здесь еще во времена жизни моего свекра. Вы сами можете заметить, что она обставлена мебелью различных стилей Викторианской эпохи, которую собирали несколько поколений этой семьи. Моему мужу эта обстановка нравилась, и он сохранил комнату в таком виде, какой она имела и до него, в память о своем отце, а я всегда следовала его желаниям.
— Когда дело касается хорошего вкуса, недопустимо принимать во внимание никаких сантиментов, — строго заметил Саймон.
Он отправился через всю комнату, заметив другую картину на противоположной стене. Леди Коулби повернулась к Реймонду.
— Думаю, нам следует сначала познакомиться, — проговорила она, — прежде чем мы начнем что-либо менять в этом доме, хотя, без сомнения, у супруги Николаса уже есть какие-то собственные идеи на сей счет.
В ее голосе безошибочно угадывалась доля язвительности, но Реймонд целиком проигнорировал этот факт.
— Ну, вы едва ли можете подозревать нас в отсутствии идей, поскольку мы дети своего отца, — сказал он добродушно, — но в настоящий момент нас всех переполняет чувство восхищения. Вы, должно быть, помните о том, что мы никогда прежде не бывали в Уэтерби-Корт.
В его тоне ощущалась легкая тень упрека, но затем он улыбнулся и представил My.
— Моя младшая сестра, — проговорил он. — Ее имя Миранда, но обычно мы называем ее My.
— Здравствуйте. Полагаю, никто не откажется от чая. Николас, позвони, пожалуйста.
Николас сделал то, о чем его попросили, и после этого в комнате вновь воцарилась гнетущая тишина, а леди Коулби не делала ни малейшей попытки, чтобы хоть как-то оживить атмосферу. Она искусно дождалась того момента, когда безмолвие продлилось достаточно долго и присутствующие со всей остротой почувствовали неудобство, и лишь после этого живо предложила:
— Не хотите ли присесть? И предложи гостям сигареты, Николас: они должны лежать в том серебряном ящичке.
Однако Саймон продолжал расхаживать по комнате, держа руки в карманах и сохраняя на лице сосредоточенное, критическое выражение.
В своем поведении он был непосредствен, словно ребенок, и поэтому было невозможно не восхищаться тем хладнокровием, с которым ему удавалось каким-то собственным, особенным образом устраняться от всеобщего замешательства, воцарившегося в комнате.
— Не хотите ли присоединиться к нам и присесть за стол, мистер Прентис? — предложила Саймону леди Коулби таким тоном, каким, наверное, генерал отдает приказы своим войскам. Во всяком случае, так показалось Фенеле.
Но тут, к ее облегчению, дверь отворилась и в гостиную наконец-то внесли чай.
Дворецкий — старый и почти уже одряхлевший от прожитых лет — внес огромный поднос, уставленный серебряной посудой с фамильным гербом, в то время как горничная — примерно такая же старая, как и сам дворецкий, — вкатила полированный столик, который накрыла затем тяжелой, украшенной вышивкой скатертью.
— Боюсь, это достаточно скромное чаепитие, — проговорила леди Коулби. — К счастью, у нас есть собственная приусадебная ферма, иначе не представляю, как бы мы выжили в такое время.
Фенела, взглянув на пропитанные маслом лепешки, на изящные, не толще вафли, кусочки хлеба и масла, на сандвичи, нарезанные с математической точностью, пришла в ужас: что же должен был подумать Николас о той грубой, приготовленной из полуфабрикатов пище, которую ему предлагали в Фор-Гейблз.
«Я, наверное, сошла с ума, когда согласилась выйти за него замуж», — подумала она про себя и тут же почувствовала, что готова вот-вот впасть в истерику.
Ей хотелось одновременно и плакать, и смеяться — смеяться, сознавая всю неуместность их нахождения в этом великолепном доме, да еще под предводительством леди Коулби, и плакать, вспоминая те бедственные события, которые привели к этому и к ее собственному неразумному решению, принятому в панике.
— Сахару?
Она услышала, что кто-то обращается к ней, и, оторвавшись от своих мыслей, увидела Николаса, стоящего над ней с чашкой чая.
Их глаза встретились, и Фенела почувствовала, как внутри у нее растет неожиданное теплое чувство; Николас разделял ее чувства — она была уверена в этом; он тоже считал, что возникшая ситуация была невыносимой.
— Еще чашку чая, Фенела? — спросила леди Коулби. — Нет? Ну, в таком случае давайте обсудим ваши планы на будущее — ваши и Николаса, разумеется. Я полагаю, вы уже думали об этом?
Она перевела свой взгляд с сына на Фенелу и, прочитав возможный ответ на их лицах, проговорила быстро:
— Как? Никаких планов? Очень хорошо, тогда я обязательно должна помочь вам. Боюсь, что вы оба поступили совершенно необдуманно, но теперь уже бесполезно сожалеть об этом. Дело сделано, и нам обязательно нужно в такой ситуации действовать наилучшим образом, причем каждому из нас. Вы согласны со мной, полковник?
— Простите, — извинился Саймон, — но я прослушал ваш вопрос.
Говоря это, он улыбнулся леди Коулби, и, к удивлению Фенелы, та, в свою очередь, ответила ему тем же.
— Ничего, — ответила ему леди Коулби, — вы можете предоставить мне самой решить эти мелочи.
— Я хочу, чтобы My и двое других малышей — Сьюзан и Тимоти — немедленно переехали сюда вместе с Нэнни, — проговорил Николас.
— Полагаю, ты имеешь в виду, что уже предложил им это, — сказала леди Коулби. — Ну, думаю, это мы сможем устроить. У меня создается впечатление, что вы собираетесь закрыть Фор-Гейблз.
Последнее она адресовала уже Саймону.
— У меня не было никакого намерения сделать что-нибудь подобное, — ответил тот. — Кому пришла в голову эта идея?
Фенела почувствовала, что ее трясет, — это происходило с ней всякий раз, когда Саймон приходил в раздраженное состояние. Но Реймонд сейчас оказался на высоте положения.
— Отец, — проговорил он, — твой отпуск заканчивается завтра, так же как и мой. А оставлять Нэнни с детьми одних в Фор-Гейблз, когда там не будет Фенелы, чтобы помогать им, мы не можем. Николас предложил на время оставить их у себя, и, откровенно говоря, я думаю, что это единственный возможный выход из нынешней ситуации.
Какое-то время Саймон колебался, как будто не зная, как поступить, а затем разразился хохотом.
— Клянусь Юпитером, Николас, ну вы нашли себе занятие! — проговорил он. — Я думал, что вы взяли себе в жены только Фенелу, но, очевидно, вы женились на всей нашей семье сразу. Отлично, можете считать, что я дал вам свое благословение, но не вините меня, если впоследствии окажется, что они доставляют вам слишком много хлопот.
Начиная с этого момента Фенеле стало казаться, что все происходящее напоминает приключения Алисы в стране чудес.
Диктаторские замашки в манере поведения леди Коулби, этот дом с огромными, вычурно отделанными комнатами, замешательство и плохо скрываемое неповиновение Николаса, постоянное ожидание, что Саймон выкинет что-нибудь заумное, — все это смешалось у нее в голове и переполняло ее до тех пор, пока с чувством непередаваемого облегчения она не осознала, что наконец-то едет домой со всей своей семьей.
Они решились на эту двойную поездку в Уэтер-би-Корт только потому, что, как заметил Реймонд, не могли же они прибыть туда сразу со всеми своими вещами, даже не познакомившись предварительно с хозяйкой.
— Мы ждем вас приблизительно за час до обеда, — любезно обратилась леди Коулби к Фенеле. — А я тем временем распоряжусь, чтобы для вас к этому часу приготовили комнаты.
Фенела подумала, что эта леди достаточно ясно показала, кто будет хозяйкой в Уэтерби-Корт, и втайне она не могла не согласиться с My, которая, как только они выехали за ворота усадьбы, закричала:
— Я не желаю возвращаться сюда! Давайте останемся дома, пожалуйста, давайте останемся.
— Обратного пути для нас уже нет, — возразил ей Реймонд.
Он обнял Фенелу одной рукой, как будто понимая, что та должна была чувствовать после оказанного им приема.
— И не думайте возвращаться туда! — гремел Саймон. — Да вы, должно быть, посходили с ума? Это место не что иное, как музей. Поздравляю тебя, Фенела. И он неплохой малый, — продолжал Саймон. — Разумеется, хочет вернуться к жизни. Я полагаю, если, конечно, тебя интересует мое мнение, что сейчас его голубая кровь слегка застоялась в жилах, но потом у тебя не будет никаких шансов.
— А я ничего и не желаю, — опрометчиво возразила ему Фенела.
— Тогда в чем же дело? — возопил Саймон. — Будь все проклято, но ведь это ты вступила в брак с этим парнем, а не мы.
— Я не хочу возвращаться туда сегодня вечером, — вмешалась My. — Она же ненавидит нас, разве вы не понимаете этого?
— Чепуха! — ответила ей Фенела. — Совершенно естественно, что мать Николаса расстроилась, потому что это явилось для нее полнейшей неожиданностью; а ты, My, разве не повторяла раз за разом, что не желаешь дольше оставаться в Фор-Гейблз?
— Я не знаю, не знаю, чего мне хочется, — чуть не плача проговорила My.
— Сегодня вечером мы больше никуда не поедем, — внезапно проговорила Фенела. — Я позвоню Николасу и все ему объясню. Мы поедем в Уэтерби-Корт завтра, после того как уедут Реймонд и папа. А этот вечер мы проведем вместе.
— Да, давайте так и сделаем, — охотно согласилась с ней My.
— Но ведь сегодня — день твоей свадьбы, — мягко напомнил ей Реймонд.
— Не имеет значения, — беспечно проговорила Фенела. — Сегодня вечером мы останемся дома, в Фор-Гейблз, а завтра отправимся в Уэтерби-Корт. В конце концов, когда я сегодня утром выходила замуж, то не предполагала, что вы завтра собираетесь уехать из дому. Кроме того, если мы все уедем в Уэтерби-Корт, кто позаботится о тебе и папе? Кто приготовит вам завтрак, вы подумали об этом?
Ну конечно, обо мне вы забыли, — проговорил Саймон. — Я ведь только кормилец — бедный дурачок, который платит за все.
Он проговорил все это в шутливом тоне, но Фенеле показалось, что в голосе его прозвучали горькие нотки.
— Мы остаемся дома, — твердо заявила она.
Фенела направилась к телефону, но, когда она уже собралась звонить, почувствовала на своей руке руку Реймонда.
— Фенела, — обратился он к ней тихим голосом, чтобы остальные не могли расслышать, что он говорит, — ты ведь сейчас играешь со своей жизнью. У меня, например, создалось бы совершенно однозначное представление о женщине, на которой я бы женился и которая в день свадьбы обошлась со мной подобным образом.
— Что касается Николаса и меня, то это совсем другое дело, — возразила ему Фенела. — Он знает, что я не люблю его.
— И все-таки это не причина и не извиняет тебя за то, что ты выставляешь его дураком, — настаивал на своем Реймонд.
— А разве я это делаю?
— Тебе прекрасно известно, что делаешь. Если ты остаешься здесь, то обязательно должна попросить его тоже приехать сюда; в противном случае тебе придется отправиться к нему.
Фенела стояла неподвижно.
— У нас нет возможности просить его об этом, — возразила она, — потому что в доме не найдется для него свободной комнаты.
Реймонд на минуту задумался.
— Наверное, My могла бы поспать одну ночь в детской.
Фенела отвернулась от брата. Она понимала, что, по мнению Реймонда, Николас должен был разделить комнату с ней.
— Это невозможно, — ответила она брату, и Реймонд лишь вздохнул.
— Ну что ж, тебе решать, — проговорил он, — но если б я был на месте Николаса, то никогда не простил бы тебе этого.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27