А вот первая звезда проклюнулась в прозрачном небе.
Солнце на прощание позолотило кроны дубов.
Взвизгнула где-то летучая мышь.
Ночь наполнилась соловьиным пением…
Мелодия выплескивала череду образов, когда-то виденных или слышанных ею.
Вдруг она открыла глаза и содрогнулась: рядом с ней, опершись о фортепьяно, стоял маркиз.
Она совсем забыла о его существовании и теперь несколько мгновений могла лишь ошеломленно смотреть на него, медленно возвращаясь из заоблачной мечты в земную реальность.
Наконец она уронила руки на колени, и маркиз спросил:
— Кто научил вас так играть?
— На самом деле… я… научилась сама.
— А играете вы музыку собственного сочинения?
Антея снисходительно улыбнулась, словно он задал довольно нелепый вопрос.
— Я играю то, что слышу, катаясь верхом по лесу или вглядываясь в ночную тьму… — ответила она. — В общем, когда я… одна.
— Так я и думал, — сказал маркиз. Удивленная его ответом, Антея встала. Гостиная оказалась пустой. В комнате не было никого, кроме нее и маркиза.
— Все ушли спать. — объяснил он.
— Тогда я могу… пойти домой?
— Сначала я хочу кое-что вам показать, — промолвил маркиз. — Пойдемте со мной.
Он взял ее за руку и вытащил из-за фортепьяно.
В первый раз Антея смогла как следует оглядеть новое убранство гостиной.
Ей хотелось поближе подойти к картинам на стенах и искусно восстановленным лепным золотым листьям, украшавшим карнизы и потолок.
Все это было сделано благодаря Гарри — он с величайшим трудом нашел настоящих мастеров лепнины.
Но маркиз увел Антею из гостиной, причем так настойчиво и властно, что она не могла противиться его желанию.
Они прошли через холл и поднялись по лестнице, которую Антея обожала в детстве.
Теперь резные дубовые перила были отполированы до блеска, как никогда прежде.
На втором этаже они миновали парадные спальни, когда-то хорошо знакомые, а ныне изменившиеся до неузнаваемости.
Сейчас эти комнаты, названные в честь королей и королев, были достойны своих имен.
Но маркиз шел все дальше по коридору, и Антея терялась в догадках, куда он ее ведет, и надеялась лишь, что он не станет ее сильно задерживать.
Нянюшка наверняка уже заждалась ее.
Иглзклиф открыл дверь, и она очутилась в бывшей комнате отца.
Гарри с особым тщанием следил за тем, чтобы полностью возвратить этим покоям былое великолепие.
Канделябр с тремя зажженными свечами стоял у огромной дубовой резной кровати, которую Гарри скрепя сердце все-таки продал маркизу.
Та же участь постигла и кровати в остальных парадных спальнях: они были слишком велики, чтобы выносить их из особняка.
В любом случае в Дауэр-Хаусе их не разместить.
Хозяйская кровать оказалась самой пышной и впечатляющей — имелись в виду не только ее размеры, но и украшения.
Антея помнила ее унылой и обшарпанной, с выцветшим, потертым шелковым балдахином, но теперь она была такой же величественной, как маркиз.
Балдахин изготовили из малинового бархата, самого дорогого, какой только смог раздобыть Гарри; на окнах висели шторы из такого же бархата; пол устлан мягким персидским ковром в тон балдахину и шторам.
Кроме того, появились новые картины на стенах, мебель, принадлежавшая маркизу, и — чего еще никогда не было в этой комнате — огромные вазы с букетами лилий.
Интерьер выглядел изумительно, особенно при свечах.
Антея, не в сипах вымолвить хоть слово, смотрела, как преобразилась знакомая с детства комната.
Очнувшись наконец и осознав, что маркиз ждет от нее похвал, она произнесла:
— Это… очаровательно… это очень, очень красиво!
— Как и вы, — обронил он. Антея не поверила своим ушам и повернулась к маркизу.
Он тут же, к ее изумлению, обнял ее.
— Бы прекрасны, — промолвил он, — но ваша музыка не менее прекрасна, чем вы. Она очаровала меня.
Антея потеряла дар речи, только в глазах ее, устремленных на маркиза, застыл вопрос.
— Зачем пытаться подобрать слова для того, что мы оба чувствуем, если есть более легкий способ?
И он приник губами к губам Антеи. «Неужели это не сон?»— подумала она, губы маркиза были твердые и властные, и ей показалось, это не совсем то, что она ожидала от поцелуя.
И вообще ему не следовало целовать ее.
Она должна заставить его прекратить это.
Но он обнял ее так, что она не могла даже пошевелить руками, лишь пыталась отвернуться от его губ.
Когда же Антея стала сопротивляться, он прижал ее еще крепче, и она почувствовала себя совершенно беспомощной, на грани обморока.
Ее ошеломила не только мощь Иглзклифа.
Он до такой степени подавлял всей своей сущностью, что она словно перестала себе принадлежать.
Его губы стали еще более требовательными, и Антее пришла в голову странная, почти абсурдная мысль: она волнует маркиза как женщина.
И все же она не могла принять как должное то, что ее целует мужчина, которого она раньше никогда не видела, хотя помимо воли думала о нем ежедневно уже несколько месяцев.
А между тем маркиз слегка изогнул ее губы, и она испытала какое-то удивительное и пугающее ощущение: словно вспышка молнии возникла внутри ее тела.
Но Антея внезапно выдернула свою руку и попыталась оттолкнуть маркиза.
При этом она почувствовала, как его рука легла ей на грудь, и, пораженная первобытным страхом, пересилившим все остальное, она сумела высвободить губы.
— Нет… нет! — едва дыша, пролепетала она каким-то чужим голосом. — Мет… прошу вас… вы не должны… целовать меня!
— Я вас поцеловал, — выразительно произнес маркиз, — и так восхищен вами, что собираюсь поцеловать еще раз.
В отчаянии Антея отвернулась от него.
— Пет! Нет… не надо… не делайте этого! — умоляла она.
— Почему же нет? — удивился он. — Вы очаровательны, Антея! Мы еще поговорим об этом утром, но я обещаю исполнить любое ваше желание, пока вы будете играть мне свои мелодии, неожиданно оказавшиеся столь изумительными, и позволите научить вас премудростям любви, о которых, как я понимаю, вы почти ничего не знаете.
Он снова привлек ее к себе, и перепуганная девушка невольно вспомнила о своей матери и вознесла к ней молитву.
«Помоги мне, мама… Помоги мне!.. Что мне… делать?»
На миг ей показалось, будто мать стоит рядом, готовая помочь.
И тут же поняла, как ей спастись.
Она перестала сопротивляться и просто еле слышно попросила маркиза:
— Пожалуйста… не принесете ли вы мне… воды? Мне очень… хочется пить. Маркиз довольно усмехнулся.
— Конечно! — выпалил он. — Бы очень долго играли на фортепьяно, и я весьма сожалею, что был невнимателен — не послал вам прохладительных напитков. Мне обязательно следовало вспомнить об этом.
Он ослабил объятия и отпустил девушку.
Как она и рассчитывала, маркиз направился через всю спальню в будуар, комнату ее покойной матери.
Как только Иглзкпиф скрылся за дверью, Антея стремглав бросилась к камину и дрожащими пальцами нащупала справа панель.
Несколько мгновений она не могла найти рычаг, чтобы открыть один из потайных ходов, где они с братом играли в детстве.
Именно в ту минуту, когда Антея услышала звяканье бокала за стеной, панель отодвинулась и девушка проскользнула внутрь.
Тщательно прикрыла за собой дверь потайного хода, стараясь проделать это совершенно беззвучно.
Потом она услышала, как в спальню вернулся маркиз с бокалом, в который, вероятно, было налито шампанское.
Иглзкпиф стоял неподвижно, ища взглядом девушку.
— Бы прячетесь от меня, Антея? — произнес он. — Можете не сомневаться, я найду вас. Я ни за что не позволю вам сбежать от меня!
Антея стояла не шелохнувшись и внимала его словам.
Она слишком хорошо знала, что настил на полу этого потайного хода покоробился от времени: если она сделает хоть один шаг, маркиз тотчас поймет, откуда доносится звук, и, возможно, даже сумеет найти рычаг.
Вот Иглзклиф подошел к окну и отдернул шторы, вот он распахнул дверь ванной комнаты, бывшей когда-то туалетной нишей.
Антея знала, прятаться там негде.
Затем маркиз обошел кровать, и Антея услышала, как он повернул ручку двери.
Девушка поняла, хоть и не сразу это осознала, что он запер дверь, через которую привел ее в свою спальню.
Сердце негодующе забилось при мысли об этом, но сама она не шелохнулась, только затаила дыхание.
Маркиз вновь заглянул за шторы. А вот он, похоже, дернул шнур колокольчика у кровати и остановился в ожидании слуги. Значит, уйти она пока не может. Через какое-то время, видимо, заслышав зов маркиза, слуга постучал в дверь, ведущую в коридор, и маркиз повернул ключ в замке.
— Бы собираетесь отойти ко сну, милорд? — оживленно спросил слуга.
— Хайнес, можно ли пройти в эту комнату иным путем, кроме как через эту дверь? — осведомился маркиз.
— Мет, милорд. Да и есть ли в этом надобность? Разве что кто-нибудь пойдет через вторую гостиную.
— Именно так я и думал, — согласился маркиз.
Он не проронил больше ни слова, но по доносившимся звукам Антея определила — он раздевается.
Она решила, что сейчас маркиз пойдет мыться и она сможет сдвинуться с места.
Но когда Иглзклиф отправился в ванную, его слуга, Хайнес, по-прежнему расхаживал по комнате.
«Придется ждать», — усмиряла себя девушка, страстно желая сбежать отсюда.
В тесном коридорчике было темно и душно, но она с детства знала каждый его дюйм и ничуть не боялась — разве лишь того, что ее могут услышать и маркиз каким-нибудь сверхъестественным способом последует за ней.
Антее казалось, будто прошла целая вечность.
Наконец она услышала, как Хайнес обошел комнату, вероятно, задувая свечи, а затем сказал:
— Спокойной ночи, милорд. Я разбужу вас как обычно, в восемь часов.
— Спокойной ночи, Хайнес.
Судя по звучанию голоса, маркиз уже лег в кровать.
Однако Антея все еще ждала.
Только уверившись, что он либо заснул, либо по крайней мере не обращает внимания на посторонние звуки, девушка сняла туфли и очень осторожно, шаг за шагом, отошла от двери.
Потайной ход тянулся по всей передней стене дома, и по нему было довольно сложно двигаться ночью: чтобы миновать окно, нужно было спуститься вниз на несколько ступенечек и пригнуть голову, потом взойти на несколько ступенечек вверх.
Для Антеи, нащупывавшей в темноте путь, все это особой трудности не представляло.
Она знала, что в любой момент сможет выйти в одну из парадных спален, если, конечно, это будет безопасно.
Ее отец говорил: этот потайной ход построен позже, чем сам дом, иезуитами в правление королевы Елизаветы, когда они прятались у тогдашнего лорда Колнбрука и затем переправлялись через Ла-Манш — к свободе.
Правда, Антее сейчас было не до истории особняка, ей важнее всего было не попасть в комнату, где уже кто-нибудь обретается.
Проходя мимо спальни Карпа Второго, она услышала пронзительный и вульгарный женский голос, переходящий в визг:
— Ты хочешь его убить!
— Конечно, — ответил мужской голос. — Ты прекрасно знаешь, что если к среде он не будет мертв, я потеряю кучу денег. В общем, если я не приму меры, то окажусь в долговой яме.
— Как тебе удалось наделать столько глупостей, и что будет теперь…
— Сейчас это обсуждать бессмысленно, — оборвал ее собеседник. — Все, что от тебя требуется. Милпи, так это прийти в его спальню и сказать ему, что ты не можешь допустить, дабы он находился один, когда остальные развлекаются. Добавь, что я пьян и от меня нет никакого проку, а потом дай ему понять, чего от него хотят. Он мерзко усмехнулся и добавил:
— Когда дело касается Иглзкпифа, это вряд ли будет трудно!
— А если он мною не заинтересуется?
— Заинтересуй! Потом, когда он уснет, ты убьешь его.
— Чем? Ногтями?
— Сейчас не время шутить, Милпи! Все слишком серьезно! У меня в туалетном столике спрятан длинный тонкий стилет великолепной итальянской работы. Если вонзить его в нужное место, в сердце, человек умрет мгновенно! Если все сделано как надо, останется лишь крошечная отметина.
— Ты слишком много просишь, — мрачно произнесла Милли.
— Послушай, дорогая, тебе ли не знать, что все это для меня значит! Если моя лошадь выиграет дерби, а это наверняка произойдет, если Иглзклиф не будет стоять у меня на пути, мы взлетим высоко-высоко. Клянусь, ты никогда не пожалеешь о том, что помогла мне!
— Я буду дурой и, наверное, сделаю то, что ты просишь, — сказала Милли.
— Как ты можешь отказаться! Ведь мы так много значим друг для друга!
— Ладно, ладно! Но лучше мне все-таки этого не делать. А если меня поймают?
— Никто тебя не заподозрит. До утра его не найдут, и, повторяю, вряд ли кто-нибудь решит, что его убили, если ты не забудешь там стилет. В любом случае у нас будет превосходное алиби: мы провели вместе всю ночь!
— Пожалуй, это так, — вздохнула Милли, — но мне все это не нравится!
— Мне тоже не нравится, но у меня просто нет иного выхода. Разве что застрелиться.
— Нет, нет! — воскликнула Милли. — Я не могу потерять тебя!
— Тогда иди, — велел мужчина, — и возвращайся ко мне как можно скорее. Я бы сгорал от ревности, если б все это не было так необходимо.
— Тебе нет нужды ревновать к кому бы то ни было, — пробормотала Мипли. — Я просто… боюсь делать то, что ты просишь.
— Клянусь, трудностей не возникнет. Заверни стилет в носовой платок и положи его там на туалетный столик. Возьми платок, когда будешь ложиться рядом с маркизом, а затем подожди, пока тот уснет.
Хихикнув, он продолжал:
— Никто лучше тебя, Милли, не знает, как ублажить мужчину.
— Ладно, — ответила женщина, — ты победил! Поцелуй меня напоследок.
Только сейчас Антея сообразила, что за разговор она подслушала.
Как такое возможно? Как можно замыслить столь подлое убийство?
Девушку охватил ужас, и первым ее побуждением было как можно скорее сбежать из Квинз Ху — все это не ее дело.
Однако врожденное чувство справедливости тотчас подсказало, что она не вправе позволить свершиться убийству.
Что бы она ни думала о маркизе, как бы он с ней ни поступил, о чем сейчас совсем не хотелось вспоминать, она не могла допустить, чтобы маркиза так страшно и подло закололи.
Отец бы наверняка возмутился, узнай он о подобном заговоре.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16