на свете никогда еще не бывало двух настолько чужих друг другу людей.
Когда герцог выпил за ее здоровье, она подумала, что в мыслях он с Лили. Она подняла свой бокал, но была не в состоянии произнести никакого тоста и думала лишь о том, как могло бы быть, если бы они любили друг друга. Но сейчас ей нечего сказать, не о чем говорить.
Она встала и перешла в гостиную, герцог остался в столовой. Подойдя к окну, Корнелия увидела, что уже смеркалось. В эту минуту внезапный спазм сдавил ей горло и она ощутила панический страх. Скоро ложиться в постель, и он будет ожидать… чего он будет ожидать?
Тут она впервые поняла, каким бездонным было ее неведение. Ей следовало заблаговременно узнать, что означает брак! Она должна была попросить, чтобы ей это объяснили! Но кто бы ей объяснил? Ее обуял ужас перед неведомым. Ее охватило дикое желание убежать, спрятаться.
Вот что, должно быть, чувствует преследуемое животное, подумала она. Но тогда выходило, что она боится герцога. Как только она это подумала, страх сразу же пропал и вместо него она ощутила лишь странную слабость. Сколько раз, лежа у себя в постели, думала она об этой ночи, когда узнает от него, что такое любовь! В своем воображении она отдавалась прикосновению его рук, настойчивости его губ, а потом…
Тут Корнелия вскрикнула, придя в ужас от собственных мыслей. Неужели она пала так низко, что хотела бы отдаться мужчине, для которого была нежеланной? При этой мысли смятение в груди улеглось, дыхание стало спокойнее.
Когда в гостиную вошел герцог, Корнелия сидела на диване; она была бледна, но спокойна. Войдя в комнату, он взглянул на часы, и она подумала: для него время, должно быть, тянется медленно. Она взяла несколько журналов, лежавших на столике, и стала их перелистывать, остро ощущая присутствие мужчины, сидящего чуть в стороне от нее с сигарой и бокалом портвейна.
Тиканье часов казалось неестественно громким, но всякий раз, когда она бросала на них взгляд, оказывалось, что прошло всего лишь несколько минут.
Внезапно герцог встал и бросил окурок сигары в огонь.
— Не хотите ли прогуляться по саду? — спросил он.
Корнелия закрыла свой журнал.
— Нет, благодарю вас. Я, наверное, пойду спать.
— Хорошо. Думаю, вы устали. Я поднимусь позже. Казалось, его слова заставили Корнелию принять решение и моментально смели всю ее кажущуюся сдержанность.
— Нет! — Это получилось у нее неестественно громко, а потом быстро и с неожиданной гладкостью полились слова, выражавшие ее чувства: — Вчера вечером я случайно подслушала ваш разговор с тетей. Теперь я знаю, зачем вы на мне женились! Пускай я считаюсь вашей женой, но я никогда не позволю вам притронуться ко мне! Это было бы поистине осквернением всего того, что я считаю святым.
Начав говорить, она встала и теперь стояла к нему лицом, и ее гневное дыхание колыхало кружева, украшавшие кромку декольте.
— Значит, вы нас подслушали… — как-то раздумчиво произнес герцог.
— Да, я слышала все, что вы говорили. Мне не верилось, что мужчина или женщина могут пасть так низко, могут так легко забыть, что такое честность и порядочность.
— И все же вышли за меня замуж? — Вопрос застал ее врасплох, и она не нашлась с ответом, а герцог продолжал: — Мне очень жаль, что вы услышали вещи, не предназначавшиеся для ваших ушей. Я глубоко сожалею, что, видимо, ранил ваши чувства. Но вы должны простить меня, если я замечу: вы согласились выйти за меня замуж, не настаивая на том, чтобы любовь была составной частью нашей сделки.
— Ни на что подобное я не соглашалась, — торопливо возразила Корнелия.
— Мы не говорили о любви, — напомнил герцог. — Я сделал вам предложение при второй нашей встрече. Вы же не могли ожидать, что я полюблю вас после столь непродолжительного знакомства!
— А разве для того, чтобы полюбить человека, всегда необходимо длительное знакомство? — спросила Корнелия.
: — Как правило, да.
— Я очень часто слышала о любви с первого взгляда, — заметила Корнелия.
Герцог сделал нетерпеливый жест:
— Это случается редко, в исключительных обстоятельствах и, наверное, с исключительными людьми. В нашем случае ничего подобного не было. Я предложил вам свое имя, и вы его приняли.
— Если это было деловым соглашением, то меня следовало бы поставить об этом в известность, — ответила Корнелия. — Предлагая мне свое имя, вы не сказали, что это делается только для того, чтобы я служила ширмой для вашей тайной любовной связи с женой моего дяди.
" — Я могу сказать лишь одно: сожалею, что в силу обстоятельств это стало вам известно, — произнес герцог.
— Итак, от меня ожидают, что я буду услужливой женой, которая принимает неверность мужа как ничего не значащий пустяк?
— Этого я у вас не просил, — холодно заметил герцог.
— Но именно этого вы с тетей Лили ожидаете и на это рассчитываете! — воскликнула Корнелия.
— Простите меня, нам лучше не обсуждать леди Бедлингтон, — возразил герцог.
— Мы больше никогда не будем обсуждать ни ее, ни вообще все это. Я лишь хочу, чтобы было совершенно ясно: я свою часть контракта выполнила — вышла за вас замуж. Я ваша жена. Я не могу помешать вам изменять мне. Но я хочу, чтобы вы знали: я вас ненавижу и презираю. Я считаю, что у вас и людей, которые вас окружают, нет ни порядочности, ни чести. Как вы совершенно четко выразились, мы заключили сделку. Я стала герцогиней, а вы получили в свое распоряжение мои деньги. Надеюсь, они принесут вам счастье.
Закончив говорить, Корнелия отвернулась от не го. Высоко подняв голову, она пересекла гостиную и тихо закрыла за собой дверь.
Только оказавшись за дверью, она бросилась бежать — через холл и вверх по лестнице в свою спальню. Закрыв дверь, она заперла ее и долгое время стояла, прислонившись к ней спиной, словно боялась или надеялась, — что он последует за ней.
Но снаружи не доносилось ни звука, а в комнате слышалось только медленное тиканье стоявших на каминной полке часов.
Глава 8
Герцог и герцогиня Рочемптон пересекли Ла-Манш на следующее утро. «Словно мы члены королевской семьи», — подумала Корнелия, когда группа должностных лиц в цилиндрах и золотых галунах сопроводила их на борт парохода, совершающего рейсы между Англией и континентом.
Каюта люкс была украшена цветами, стюарды ожидали приказаний. Корнелия хорошо переносила качку, но, когда герцог заявил, что собирается прогуляться по палубе, она догадалась, что должна остаться в каюте, как от нее, по всей видимости, ожидалось.
Корзины орхидей и гвоздик и бутылка шампанского, которую стюард принес и открыл «по распоряжению его светлости», служили слабым утешением, — она сидела тут одна вместо того, чтобы с палубы наблюдать за происходившим вокруг. Как бы сильно Корнелия ни была расстроена, мысль о первом в жизни путешествии за границу не могла не волновать ее.
Ей всегда хотелось посетить Францию, и было приятно знать, что она прекрасно говорит по-французски. Этим она была обязана настоянию матери. И если уроки по другим предметам давал ей от случая к случаю ушедший на пенсию школьный учитель-ирландец, тративший на виски все, что зарабатывал, то французскому языку Корнелия училась у графини де Кайль. Графиня, эта внушавшая благоговейный страх старая дама, переехала к внуку в Ирландию, когда ей было уже за семьдесят, и она решительно отказывалась говорить на каком бы то ни было другом языке, кроме родного.
Графиня гордилась ее успехами, которыми Корнелия была отчасти обязана кузине Алин, бегло говорившей на этом языке, поскольку она получила образование в школе при монастыре под Парижем.
У Корнелии был прекрасный парижский выговор, она читала многих французских авторов и считала Париж чем-то вроде сказочной Страны чудес, где ни один человек просто не может не быть счастливым.
Когда герцог впервые сказал ей, что большую часть своего медового месяца они проведут в Париже, она пришла в неописуемый восторг. Ей часто приходилось читать, что Париж — настоящий рай для молодоженов, и она рисовала в своем воображении, как будет исследовать Версаль, Трианон и Лувр рука об руку с мужем, а их любовь будет делать все увиденное еще чудеснее, потому что они увидят это вместе.
— Он все испортил, — возмущенно пробормотала Корнелия, окидывая взглядом каюту, и ей на глаза попалась стопка газет и журналов, заказанных герцогом на вокзале.
Именно такого рода предупредительность, подумала она, как раз и помешала ей увидеть его полнейшее безразличие к ней как личности. Его обходительность и прекрасные манеры были результатом хорошего воспитания и той атмосферы, в которой он рос. Он просто не мог не быть любезным и обаятельным с людьми, как не маг не быть красивым или не носить герцогского титула.
Утром его изысканная вежливость помогла им выдержать трудный момент, когда они снова встретились после столь бурного расставания накануне вечером.
Они завтракали вместе в залитой солнцем маленькой столовой. Перед тем как спустилась вниз, Корнелия испытывала колебания и даже страх, но спокойная учтивость герцога сделала все эти страхи и тревоги просто смешными.
— Хотите яичницу с беконом? — спросил он после того; как они поздоровались. — Или, может быть, жареную камбалу? Или почки — они восхитительны.
Корнелия посмотрела на ряд серебряных блюд, стоящих на плите для подогрева. На столике для закусок она увидела ветчину, язык, зельц и другие деликатесы, названия некоторых из них она даже не знала. Завтрак был похож на тот, какой всегда подавали в «Котильоне», и Корнелия подумала, что ей придется привыкнуть к такому разнообразию и научиться принимать его как должное.
— Можно мне яйцо? — спросила она, раздумывая, сможет ли вообще что-нибудь съесть, но чувствуя, что должна попытаться. Корнелия уселась за стол, накрытый белой скатертью, и оказалось, что ей предстоит сделать еще один выбор — между чаем и кофе. Когда, наконец, она получила все, что требовалось, герцог сел напротив нее и основательно приступил к завтраку.
— Вы видели наши фотографии в газетах? — спросил он, отрезая ломтик ветчины.
— Я забыла посмотреть, — ответила Корнелия и протянула руку за газетой. Увидев себя на снимке, она улыбнулась. — Выгляжу так, как будто мне подбили оба глаза.
— То, что вы были в очках на своей свадьбе, вызвало, кажется, массу комментариев в желтой прессе, — сухо заметил герцог.
— Тетя Лили так и предсказывала. Она сказала, что на фешенебельной свадьбе ни одна невеста, во всяком случае на ее памяти, никогда не носила очков.
— А вам это действительно было необходимо? — осведомился герцог.
— Совершенно необходимо, — коротко ответила Корнелия.
Если бы он мог видеть ее глаза, то понял бы, что они его проклинают. Он так уверен в себе, думала она, настолько абсолютно владеет этой неловкой ситуацией, что она ненавидит его. Его обходительность сама по себе была ей упреком. Он как бы хотел внушить ей, что именно так воспитанные люди ведут себя в любой ситуации, какой бы неприятной она ни была, и в сравнении с его холодным безразличием ее вспышка накануне вечером стала теперь казаться ей истеричной выходкой школьницы.
«Ненавижу! Ненавижу его!» — подумала про себя Корнелия и раздраженным жестом отодвинула в сторону свою тарелку. Герцог взглянул на часы:
— Минут через десять нам пора выходить. Корнелия сразу подумала, не отказаться ли ей.
Было что-то нелепое в том, что они отправлялись свадебное путешествие, которое не сулило ничего, кроме страдания и скуки. Потом она поняла, что, по крайней мере на людях, должна играть ту роль, которую намеренно взяла на себя. Она — его жена, герцогиня Рочемптон, а значит, как говорят французы, «положение обязывает».
Сделав над собой усилие, Корнелия ответила ему голосом таким же холодным и безразличным, как его собственный:
— Я не заставлю вас ждать. Обычно я очень пунктуальна.
Неужели им суждено разговаривать так всю жизнь, размышляла Корнелия в пустой каюте. Судно отчаливало. Она слышала, как втягивали на борт трап, как выкрикивали с палубы команды, как громче становился шум моторов. Корнелия подбежала к иллюминатору и смотрела, как удаляется от них пристань, как небольшая группа людей на берегу машет кому-то на судне. Она была на пути во Францию!
Корнелия долго смотрела в иллюминатор, потом села на удобный диванчик и попыталась читать журналы, купленные для нее герцогом. Но скоро опять погрузилась в свои горькие мысли. Должно быть, она уснула на короткое время, потому что ей приснилось, будто она убегала от кого-то, кто неумолимо ее преследовал, но ей, как ни странно, было не страшно, а хорошо.
Ее разбудили доносившиеся с палубы голоса — судно подходило к берегу.
И тут официальные лица опять позаботились о выполнении всех необходимых формальностей и проводили их до специально зарезервированного купе в пульмановском вагоне поезда, идущего в Париж.
Корнелии было интересно услышать, что герцог довольно бегло говорит по-французски, хотя и с явным английским акцентом. Он произнес хорошую речь, поблагодарив французских чиновников за внимание.
Когда они устроились в поезде, герцог заказал еду и вино и спросил Корнелию, не будет ли она возражать, если он закурит сигару.
— Напротив, мне это нравится, — ответила она. — Напоминает об отце. Он всегда курил сигары, когда мог себе это позволить.
Герцог поднял брови, и она прибавила:
— Вам известно, что мы были очень бедны? Мои родители часто не знали, откуда взять нужные на жизнь деньги. Папин брат — мой дядя Джордж, который так внимателен ко мне теперь, когда я богата, — никак ему не помогал.
Корнелия говорила с горечью, и по лицу герцога было видно, что она пробудила в нем интерес.
— Думаю, что я очень мало знаю о вашей семье, — сказал он. — Вы бы не рассказали мне о своей жизни в Ирландии?
— Думаю, вам будет неинтересно, — отозвалась она. — Эта жизнь совсем не похожа на ту, какой живете вы в «Котильоне» или мои дядя и тетя в Лондоне.
Корнелия вспомнила, как ее мать боролась за то, чтобы жить достойной жизнью в глуши Ирландии, как старалась поддерживать видимость благополучия, но не для того, чтобы производить впечатление на соседей, а чтобы не дать нищете и запустению Розарила взять над собой верх.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27