Если же она, паче чаяния, будет в этот вечер занята — например, прикует себя к чьей-нибудь ограде или нападет на несчастного члена парламента, — я найду вам другую дуэнью!
По его издевательскому тону Виола поняла, что он не просто добродушно посмеивается над ее мачехой — нет, он презирает ее.
Хотя она сама не одобряла действий суфражисток, ей показалось, что со стороны графа недостойно высказываться столь категорично.
Вздернув подбородок, девушка направилась сквозь толпу гостей туда, где стояла леди Брэндон, в данный момент погруженная в беседу с каким-то пожилым господином.
Внешне он напоминал богатого финансиста. Виола была уверена, что в данном случае не ошиблась в своем предположении. Значит, ее мачеха задалась целью выкачать из него деньги на нужды своего движения.
Дело в том, что миссис Панкхерст и возглавляемый ею комитет всегда остро нуждались в средствах.
Одной из причин того, что леди Брэндон поддерживала свои светские знакомства, была как раз надежда встретить на очередном приеме или вечере состоятельных людей вроде барона Хирша или сэра Эрнеста Касселя, готовых пожертвовать деньги на любое дело, легко уступающим настойчивому натиску, которым леди Брэндон владела в совершенстве. Иногда ей удавалось выудить у них чек на определенную сумму. Деньги, разумеется, предназначались для поддержки женского суфражистского движения, хотя, надо сказать, сами вышеназванные богачи его не одобряли.
Зная, что мачеха не любит, когда ей мешают заниматься тем, что она высокопарно именовала «деловым общением», Виола решила не подходить к ней.
Она поглядела по сторонам, надеясь увидеть знакомое лицо, и с удивлением обнаружила, что с хозяйкой дома раскланивается только что прибывший гость — не кто иной, как… Рейберн Лайл!
Рядом с ним стояла женщина, прекраснее которой Виола никого в своей жизни не видела. По мнению девушки, в этом зале с ней уж точно никто не мог сравниться ни красотой, ни шиком.
Собственно говоря, леди Давенпорт заставила Лайла сопровождать ее на прием к маркизе помимо его воли.
Молодой человек ненавидел шумные сборища подобного сорта и редко посещал их, в то время как Элоизе Давенпорт нравилось появляться на таких приемах в сопровождении красивого мужчины. Ну а кто же подходил на эту роль лучше, чем Рейберн Лайл?
Отправляясь к маркизе Роухэмптонской, леди Давенпорт решила затмить собой всех присутствующих и с этой целью выбрала свой наряд особенно тщательно.
На ней было новое платье, специально доставленное по такому случаю из Парижа. Сшитое из нежно-розового шелка, оно было изысканно украшено многочисленными рюшами по всему подолу, а уж от шляпки Элоизы — настоящего произведения искусства, обрамленного розами и страусовыми перьями, — ни одна из присутствовавших на вечере женщин не могла отвести восхищенных и завистливых глаз.
Взгляды мужчин тоже были устремлены на Элоизу Давенпорт, но их привлекало, разумеется, не ее платье, а изумительно красивое лицо, сверкающие зеленые глаза и чувственный, соблазнительный рот. «Этому счастливчику Лайлу, как всегда, везет!» — с завистью вздыхали многие.
Виола, как завороженная, не спускала глаз с красивой пары.
От ее внимания не ускользнул интимный взгляд из-под ресниц, брошенный леди Давенпорт на Рейберна Лайла, а также то, каким хозяйским жестом она взяла его под руку.
Горделивой осанкой и грациозностью похожая на прекрасного лебедя, плывущего по серебристой глади озера, Элоиза величаво вступила в гостиную. Перья ее изысканной шляпки и розовые рюши платья колыхались, усиливая схожесть с красивой птицей и привлекая внимание присутствующих к неправдоподобно тонкой талии Элоизы и к соблазнительной выпуклости ее груди, украшенной шестью рядами крупных жемчужин.
«Какая она красивая! — подумала Виола. — И он, конечно, в нее влюблен…»
При всей своей наивности она не могла не знать, что почти каждая красивая светская дама, будучи замужем, не только не считает для себя зазорным флиртовать с мужчинами, но и гордится одержанными ею победами, подобно тому как индейцы гордятся количеством скальпов, свисающих у них с пояса.
— Должно быть, я очень старомодна, мой дорогой, — вспомнились девушке слова матери, когда-то обращенные к отцу, — но мне не хочется танцевать ни с кем, кроме тебя. А вздумай я начать флиртовать, у меня, скорее всего, ничего бы не получилось!
Сэр Ричард рассмеялся и, обвив рукой талию жены, нежно привлек ее к себе.
— А ты думаешь, я замечаю других женщин, когда ты рядом? — спросил он.
— Вообще-то иногда мне кажется, что их просто невозможно не заметить, — серьезным тоном ответила мать Виолы. — Многие из них так красивы, словно райские птицы! По сравнению с ними я, должно быть, кажусь маленьким серым воробышком…
— Да как вас можно сравнивать? — удивился сэр Ричард. — Для меня ты — самая желанная и любимая женщина на свете! А все эти райские птицы мне вовсе ни к чему…
В его голосе прозвучала такая искренность и любовь, что Виола, хотя была тогда еще совсем мала, не могла не растрогаться.
Этот разговор матери и отца девушка запомнила на всю жизнь. Она часто говорила себе: «Вот что означает настоящая любовь! Когда-нибудь я сама точно так же полюблю какого-нибудь мужчину, а он — меня…»
В течение этого вечера Виола продолжала наблюдать за своим новым знакомым.
Время от времени кто-нибудь из гостей обращался к Рейберну Лайлу, и тогда на лице молодого человека вспыхивала приятная улыбка, от которой у Виолы теплело на душе.
«Какой он милый!» — подумала девушка и вспомнила, как великодушен он был с нею.
Ей ужасно захотелось подойти к Лайду и рассказать о том, что разговор с мачехой оказался совсем не таким ужасным, как она того боялась. Но тут ей пришло в голову, что вряд ли это его заинтересует — ведь наверняка ему гораздо приятнее беседовать со своей экзотической райской птицей…
Это сравнение как нельзя лучше подходило леди Давенпорт. «Жаль, что отца уже нет», — с грустью подумала Виола. Будь он жив, она могла бы расспросить его о тех красавицах, которых он встречал в Букингемском дворце и снимки которых частенько попадались ей в газетах.
Впрочем, сэра Ричарда вряд ли можно было считать знатоком в этом деле. Кроме своей жены, он весьма высоко ценил лишь одну женщину — королеву, датчанку по происхождению, которая до этого была принцессой Уэльской.
— Это была красавица, каких мало, — рассказывал он дочери, — при ее появлении на балу на остальных женщин уже и смотреть не хотелось! Затем он с улыбкой упомянул о поразительной рассеянности королевы — качестве, которое приводило короля в ярость, — а также о ее живом, общительном характере. Даже когда она почти совсем оглохла, ее веселость и жизнерадостность весьма оживляли скучные дворцовые приемы.
— Интересно, что бы сказал папа о леди Давенпорт, — неожиданно произнесла вслух Виола, когда они с мачехой возвращались после приема к себе домой на Керзон-стрит.
Прекрасные изумрудные глаза этой дамы не шли у нее из головы, и она робко спросила:
— А вы знакомы с леди Давенпорт, мадре?
— Немного, — сухо ответила леди Брэндон. — Вздорная, взбалмошная дамочка, ничего из себя не представляющая дурочка с куриными мозгами, которую, однако, большинство мужчин находит обворожительной только благодаря смазливой мордашке и осиной талии!
— Похоже, вы ее не очень любите, — предположила Виола.
— Я не люблю все, что она олицетворяет, — высокопарно пояснила леди Брэндон, — и уверяю тебя, Виола, — от этой женщины нашему движению не будет никакой пользы!
В справедливости этого утверждения Виола ничуть не сомневалась.
Представить себе леди Давенпорт, выкрикивающую на улице пламенные лозунги в пользу эмансипации или отправляющуюся в тюрьму, чтобы пострадать за свои убеждения, было совершенно невозможно.
Точно так же Виола ни минуты не сомневалась в том, что и Рейберн Лайл глубоко равнодушен к суфражистскому движению или даже осуждает его.
Вряд ли он будет голосовать в парламенте за проект закона о предоставлении женщинам избирательных прав. На этот законопроект, который вскоре должен быть представлен на слушание в палате общин, леди Брэндон и ее сподвижницы возлагали большие надежды.
И вообще, убеждала себя Виола, Лайл наверняка забыл о ней в ту же минуту, как только отправил домой в своем экипаже. А если он и вспоминает, то не иначе как с раздражением — ведь бомба повредила его красивый ковер, и вся эта некрасивая история с неудавшимся взрывом наверняка вызвала в нем справедливое негодование.
«И все же я бы с удовольствием опять встретилась с ним», — призналась себе Виола и снова пожалела о том, что у нее не хватило смелости подойти к Лайлу на вечере у маркизы Роухэмптонской.
А между тем Рейберн Лайл смертельно скучал на этом приеме.
Приехать туда его уговорила Элоиза Давенпорт, а сам молодой человек слишком поздно сообразил, что, согласившись сопровождать ее, он не только поступил помимо своей воли, но и, возможно, нанес ущерб собственным интересам.
Лайл с готовностью флиртовал и охотно заводил роман с любой понравившейся ему замужней женщиной. В то же время давать повод для открытого скандала вовсе не входило в его планы.
Это объяснялось несколькими причинами — во-первых, Лайл не любил быть предметом пересудов, а во-вторых, он не собирался ради женщины рисковать своей карьерой и высокой репутацией.
Молодой человек с наслаждением занимался политикой, прекрасно отдавая себе отчет в том, что политик, подобно жене Цезаря, должен быть вне подозрений. К сожалению, Элоиза Давенпорт была слишком заметной фигурой высшего света и слишком несдержанна, чтобы их связь долго оставалась тайной.
И сегодня, появившись вместе на многолюдном приеме у маркизы Роухэмптонской, они, по мнению Рейберна Лайла, совершили ошибку, и ее следствием мог стать целый шлейф сплетен, еще долгое время сопровождающий их имена, а молодой политик всегда стремился избегать этого.
Чтобы хоть как-то исправить положение, он оставил Элоизу в компании какой-то супружеской пары, с которой она познакомилась в прошлом году на курорте, и, подойдя к группе пожилых мужчин, вступил в общую беседу, пустив в ход все свое красноречие.
Разговор в основном вели двое — маркиз Лондондерри и граф Кроксдейл, и оба обрадовались при виде Лайла.
— Мне хотелось бы потолковать с вами об Ирландии, — сказал маркиз, — Приходите ко мне обедать как-нибудь на той неделе, Лайл, сразу после заседания палаты. У меня появились интересные идеи.
— С удовольствием, — вежливо ответил Лайл.
— Я тоже вас приглашаю, — вступил в разговор граф Кроксдейл. — В ближайший уик-энд я устраиваю домашний прием в своем загородном поместье и буду весьма разочарован, если вы откажетесь стать моим гостем.
— Позвольте ответить вам завтра утром, — попросил Рейберн. — Я должен свериться со своим расписанием, чтобы проверить, свободен ли у меня конец недели.
Когда после вечера он провожал Элоизу Давенпорт в ее дом на Белгрейв-сквер, она неожиданно спросила:
— Что ты делаешь в ближайший уик-энд? Джордж по-прежнему будет в отъезде, и я подумала, что мы могли бы съездить за город — вдвоем.
Считая, что после сегодняшнего вечера, когда их появление на приеме привлекло слишком большое внимание, афишировать лишний раз их отношения не стоит, Лайл тут же решил, что ему лучше принять приглашение графа Кроксдейла.
— Извини, Элоиза, — произнес он, — но тебе следовало заранее дать мне знать об этом. А сейчас, к сожалению, уже ничего нельзя сделать — полагая, что твой муж вернется на уик-энд, я принял другое приглашение.
— Я тоже думала, что он вернется, — пояснила Элоиза Давенпорт, — но сегодня утром получила письмо, в котором он сообщает, что вряд ли будет в Лондоне раньше двадцатого.
Она издала короткий смешок.
— Джордж не теряет зря время и прекрасно развлекается в Париже. Мне он пишет, что проводит целые дни на скачках или встречается с деловыми людьми, но я подозреваю, что это тот случай, который французы называют «шерше ля фам»!
Рейберн Лайл ничего не ответил, и через минуту она многозначительно сжала его руку.
— Это такая прекрасная возможность для нас побыть вместе, — вкрадчиво начала Элоиза, — и я уверена, что многие из моих друзей были бы просто счастливы пригласить нас к себе! Вот, например, герцог и герцогиня Мальборо в ближайшее время устраивают прием в своем загородном доме…
— Еще раз прошу прощения, Элоиза, — повторил Лайл, — но этот уик-энд у меня занят.
Ему было слишком хорошо известно, что означает пресловутое желание хозяев пойти навстречу предполагаемым любовникам, которых они приглашают к себе.
В первую очередь хозяйке дома предстояло бы решить главный вопрос — какие спальни отвести гостям, чтобы это было одновременно и удобно, и не привлекало к себе излишнего внимания посторонних.
Если они оба примут приглашение на уикэнд, как того хочет Элоиза, то их, разумеется, поместят в одном крыле дома, но при этом не в соседних покоях, чтобы не делать слишком очевидной их связь.
Вообще развлечениям на уик-энде, как правило, предшествовала длительная, порой утомительная подготовка.
Иногда эти сборища напоминали Рейберну Лайлу военные экспедиции — так тщательно и заранее они готовились.
Гостей ждала нескончаемая череда блюд и напитков, которые начинали подавать в восемь утра и заканчивали поздно вечером, а предлагаемые им развлечения были разнообразны и оригинальны настолько, насколько это позволяли содержимое кошелька и выдумка хозяев.
Зимой это была охота на зверей и птиц, летом новая спортивная игра под названием «гольф», а по вечерам — грандиозные обеды, на которые порой собирались до пятидесяти человек и которые, как правило, заканчивались танцевальными балами.
Летом гостям предлагалось поиграть в крокет, теннис или крикет, покататься на лодке и принять участие в восхитительных пикниках на свежем воздухе, где все присутствующие дамы выглядели как розы, только что раскрывшие свои лепестки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22