Таким образом, закон не ограничивал правительственной власти, не налагал на нее никаких обязанностей в отношении к подданному, не признавал за подданным никаких прав в отношении к власти. Закон, как абстрактное веление верховной власти, обращался не к подданным, я к подчиненным властям; далеко не всегда даже он был публикуем во всеобщее сведение. Все управление старой Франции покоилось на не обнародованных инструкциях, который король давал своим интендантам. Закон регламентировал обязанности подчиненных властей в отношении к монарху, определял их служебную компетенцию, объем предоставленной им публичной власти. Он устанавливал внутренний распорядок управления, и только посредственно, определяя деятельность властей, определял обязанности подданных. Превышая власть, орган подчиненного управления нарушал свои обязанности в отношении к верховной власти; но никаких обязанностей в отношении к подданному он не нарушал, потому что подданный не имел никаких прав в отношении к нему. Поскольку государство не выступало как фиск, т. е. как лицо гражданского права, у подданного имелось одно только средство защиты против незаконных действий правительственной власти – жалоба по начальству, а не судебный иск. Таким образом при старом режиме, пока законодательная и правительственная, власть были нераздельно слиты друг с другом, публичное право было лишь евфемистическим названием той области государственной жизни, которая, в отличие от гражданского в уголовного права, находилась за пределами права вообще. Публичное право старого режима – политика, а не право. Необходимо, однако, заметить, что принцип нераздельности власти не был вполне осуществлен и абсолютной монархией старого режима. И здесь, не смотря на возможность авторитетных велений (Machtspruche) со стороны верховной власти, судебная власть, отчасти благодаря историческим традициям, отчасти благодаря политической необходимости, умела дифференцироваться, отделиться от верховной власти, приобрести подзаконный характер. Самый факт существования множества чрезвычайных судилищ, создаваемых ad hoc для (определенной категории дел, а иногда и для определенного дела, неопровержимо доказывает относительную независимость обыкновенных судов. К концу XVIII века непосредственное участие верховной власти в отправлении правосудия становится все более и более редким. Так напр., в Пруссии король Фридрих Вильгельм 1 уже в 1739 г. грозил повесить без пощады, рядом с собакой, каждого, кто посмеет обращаться к нему с жалобой на решенное судами дело. Рескриптом 22 октября 1752 г. Фридрих Великий объявляет, что он не намерен непосредственно вмешиваться в отправление правосудия, так как желает, чтобы все совершалось сообразно с правом и законами страны, которым он сам готов подчиниться в своем собственном деле. Правительственное распоряжение 1772 г. объявляет, как «первое основание судебного устройства», что никакое дело, решенное судом в последней инстанции, не может быть рассматриваемо и перевершаемо вновь. Отделение судебной функции от законодательной явилось, таким образом, результатом естественного развития политической жизни; уже по одному этому несправедливо считать теорию разделения властей абстрактным измышлением рационализма, неприменимым к действительной жизни. Уже Генрих Кокцей, в конце XVII в., провозгласив начало: «Princeps ex plenitudine potestatis jus quaesitum siubditis auferre non potest», – тем самым признал, в сущности, разделение властей. Если в отношении к судебной власти практика предшествовала теории, то в отношении к правительственной власти, наоборот, теория предшествовала практике. Только благодаря великим завоеваниям рационализма оказалось возможным отделение правительственной власти от законодательной, или, другими словами, возникновение правового государства наших дней.
II. Две идеи лежат в основании политической философии XVIII века: первая определяет форму, вторая – содержание П. власти. Первая известна под именем теории разделения властей; вторая – под именем теории правового государства (в первоначальном, индивидуалистическом смысле этого слова). Чтобы выяснить юридическую природу правительственной власти, ее значение и роль в современном государстве, необходимо остановиться на вышеупомянутых двух теориях. Родоначальником теории разделения властей является Монтескье. Он впервые категорично указал на опасность, которая грозит свободе от соединения законодательной, исполнительной и судебной власти в одних и тех же руках. Если законодательная и исполнительная власть, говорит он, «нераздельны друг от друга, в государстве нет свободы, потому что монарх или собрание могут создавать тиранические законы, чтобы их тиранически исполнять. Точно так же не может быть свободы, если судебная власть не отделена от законодательной или исполнительной, ибо в первом случае судья будет законодателем, во втором он будет иметь силу притеснителя. Все погибло, если эти три власти соединены в руках одного и того же лица, аристократического собрания или народа». Теорию разделения властей Монтескье сближает с теорией координации или уравновешивания их. Чтобы учредить умеренное правление, необходимо урегулировать власти, прибавить, так сказать, гирю к одной для того, чтобы она уравновешивала другую. Власти должны быть равносильны: они должны взаимно останавливать друг друга и либо действовать согласно, либо пребывать в равновесии, т. е. бездействовать вовсе. Не подлежит, однако, никакому сомнению, что разделение властей, понимаемое как их уравновешение, находится в прямом противоречии с принципом единства государственной власти; именно потому немецкая публицистика, в лице своих корифеев – Роберта Моля, Лоренца Штейна, Лабанда и др. – высказалась так решительно и безусловно против теории Монтескье. Если государственная власть едина, в таком случае в государстве необходимо должна существовать верховная власть, воля которой, именуемая законом, определяет организацию и деятельность всех остальных властей и является самоопределением государства. Правильно понимаемое разделение властей ничего общего с разделением власти не имеет. Чтобы избежать недоразумений, лучше говорить, как это и делает сам Монтескье, не о разделении, а только о распределении (distribution) трех властей, т. е. трех функций одной и той же власти. Теория разделения властей – или, точнее, распределения функций власти – требует отделения правительственной и судебной власти от законодательной не для того, чтобы поставить их рядом с нею, а для того, чтобы их подчинить ей; она требует подзаконности правительственной и судебной власти. В этом своем значении рассматриваемая теория является основным началом, краеугольным камнем западноевропейского конституционализма. В ней заключается ключ к пониманию характера и природы правительственной власти в правовом государстве. По учению Монтескье, в Англии законодательная власть принадлежит парламенту, т. е. палате пэров и палате общин, исполнительная – королю, судебная – постоянному учреждению не принадлежит вовсе, а выполняется коллегией присяжных, выбираемых из среды народа, таким образом, по мнению Монтескье, монарх является главой одной лишь исполнительной власти. Если бы монарх принимал участие в законодательстве по праву законодательствовать (par la faculte de statuer), в государстве не было бы свободы. Но, с другой стороны, монарху должно быть предоставлено право останавливать решения законодательной власти, потому что иначе она стала бы деспотической и могла бы лишить короля его прерогатив. Монарх стоит вне законодательной власти; его участие в законодательстве имеет чисто отрицательный характер: оно выражается в так называемом. veto. Закон создается законодательным корпусом, но монарх, подобно римским трибунам, может наложить свое veto, умертвить уже живой закон. Политическая теория Руссо, во многих отношениях отличная от теории Монтескье, сходится с нею во взгляде на короля, как на исполнителя, слугу законодательной власти, при чем органом ее является не парламент, а весь народ. Всякое законное правительство, говорит Руссо, должно быть республиканским; следовательно, и монархия есть не что иное, как республика («Contrat soc.», гл. 6, кн. II). В первую эпоху континентального конституционализма воззрение на короля, как на главу исполнительной сласти, пользуется всеобщим признанием (Сийэс, Неккер, Мирабо и мн. др.). Народное собрание, говорит Сийэс – «голова; король – руки. Разве советуется когда-нибудь голова с руками»? Теория Монтескье и Руссо переходит во французскую конституцию 1791 г. и другие, которым она послужила образцом (польская 1791 г., испанская 1813 г., сицилийская 1820 г. и др.). Она популяризируется Делольмом и Блекстоном переносится в Англию. До настоящего времени она является безусловно господствующей как во французской, так и в английской литературе. Так напр., по словам Батби, конституционный король – не что иное, как наследственный президент, президент республики – не что иное, как временный конституционный король. Новейший труд англичанина Энсона: «Конституционное право и обычай» распадается на две части, из которых первая посвящена парламенту, как законодательной, а вторая – короне, как исполнительной власти. Между тем, не подлежит никакому сомнению, что так. понимаемое разделение властей стоит в прямом противоречии с монархическим принципом, с природой конституционной монархии. Основные институты монархии – наследственный и пожизненный характер монархической власти, безответственность монарха, права и преимущества его – имеют основание и смысл лишь в том предположении, что монарх является главою не только исполнительной, но и законодательной, т. е. верховной власти. Над ним нет высшей власти, и потому он безответствен: summa sedes a nemine judicatur. Он воплощает в своем лице величество и силу государства, и потому его трон обставлен великолепием и блеском. Наоборот, если монарх только орган исполнительной власти, если он рука, покорно исполняющая волю головы, т. е. законодательной власти – указанные институты монархической власти теряют свой raison d'etre. Эти институты, выкованные для короля господина, не по плечу королю слуге, как тяжелые доспехи рыцаря не по плечу его оруженосцу. Пожизненный, наследственный и безответственный характер подчиненной, исполнительной власти представляется настолько же бессмысленным в теории, насколько невозможным на практике. Радикальная публицистика времен французской революции не замедлила сделать этот логически необходимый вывод из теорий Монтескье и Руссо. Французская конституция 1793 г.; отменившая вовсе королевскую власть, явилась прямым следствием тех теорий, которые, признавая органом верховной власти народ или парламент, отводят королю подчиненную, исключительную роль. – По современным конституциям – за очень немногими исключениями, – король является органом не только исполнительной, но и законодательной власти. Ему, наряду с палатами, принадлежит право законодательной инициативы; в лице своих министров он участвует в обсуждении законов; принятый парламентом закон представляется ему на утверждение. Власть монарха заключается не в том, что он может отвергнуть закон, который ему не угоден, а в том, что он может возвести угодный ему законопроект в закон. Монарху принадлежит не veto, a placet. Санкция – конститутивный элемент закона; она не привходит извне к уже готовому закону – она создает закон. Такое понимание королевской власти, при существовании в государстве конституционных учреждений, нисколько не противоречит принципу <распределения функций государственной власти", ибо «король в парламенте», как глава законодательной власти, юридически отличен от «короля в кабинете», как главы исполнительной власти. Благодаря принципу ответственности министров, «король в кабинете» так же подчинен «королю в парламенте», как в республике президент – законодательному собранию. Итак, истинное содержание теории разделения властей может быть формулировано следующим образом. Подобно судебной, правительственная власть, чтобы стать подзаконной, должна быть отделена от законодательной. В конституционной монархии разделение властей обеспечивается тем, что монарх, как глава законодательной власти, связан необходимостью соглашения с парламентом, а как глава власти исполнительной – ограничен ответственностью пред парламентом своих министров.
III. Переходим ко второй теории, определяющей содержание правительственной деятельности – к теории правового государства. Политическая доктрина французской революции не знает правительственной власти. Монтескье и Руссо говорят об исполнительной власти, все назначение которой исчерпывается пассивным исполнением велений законодателя. Как о специальном содержании исполнительной власти, Монтескье, вслед за Локком, упоминает только о международном управлении. Руссо не делает и этой оговорки. Отношение исполнительной власти к законодательной он сравнивает с отношением ног к желанию идти. Доктрина Монтескье и Руссо, явившаяся естественной реакцией против правительственной опеки полицейского государства, нашла благодарную почву для своего развития в Германии. Кант, Вильг. Гумбольдт, Фихте и др. создают теорию так называемого правового государства – государства жандарма (по выражению Лавеле), деятельность которого заключается исключительно и только в охранении закона. В таком государстве правительственной власти нет и не может быть места. Всякая административная деятельность, направленная на поднятие материального и духовного благосостояния отдельных лиц, осуждается во имя индивидуальной независимости и свободы. Теоретики «правового» государства знают одну только исполнительную власть, являющуюся не подданным, а слугою закона. Такое понимание правового государства безусловно отвергнуто современной наукой. Индивидуалистическая теории XVIII в.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182