Пока раздевали Моулда и Пинкуса, Hay приказал женщинам принести и раздать команде напитки. Для себя он выбрал одежду Моулда, а Джеку-Летучей Мыши приказал надеть одежду Пинкуса.
Моулда и Пинкуса связали спинами друг к другу, а конец веревки обмотали вокруг их шей и крепко затянули.
Мужчины много пили и смеялись над Джеком, который изрыгал угрозы о жестоком возмездии.
– Мы готовы, – сказал Hay. – Пусть нас немного, наши сердца храбры. И чем нас меньше, тем крепче наш союз и больше доля добычи. Хиссонер...?
Хиссонер прочитал свою ритуальную молитву, и Hay завершил ее словами:
– Воспламените свои сердца, ребята, разогрейтесь до чертиков, потому что этот день будет таким же, какими бывали старые деньки.
Мейнард, перекатившись, ощутил во рту вкус песка и соленой воды. В ушах у него все еще звенело, но теперь сквозь звон пробивались и другие звуки. Стремление к жизни заставило его заползти в низкий кустарник. Едва он успел спрятаться, как первые из людей Hay появились на берегу и стали загружаться в серую моторную лодку.
Он вспомнил ее. В ней было два или три человека, и он пытался их предупредить. Успел ли он что-нибудь им сказать до того, как потерял сознание? Они уезжают без него? Почему люди в форме работали вместе с людьми Hay? Затем он заметил, что один из людей в форме и был Hay.
Мужчины по одному грузились на лодку, наклонялись один над другим, и, по мере того, как секции заполнялись, их снова накрывали полотном и привязывали его к бортам.
– В последний раз, Л’Оллонуа, – сказал Виндзор, – не делай этого.
– И в последний раз, Доктор, придержи свой язык!
– Никакое здравомыслящее животное не будет искать смерти!
– Согласен, – ответил Hay; движением, – быстрым, как электрический импульс, – он выхватил из-за пояса нож – ив обратном движении провел им по горлу Виндзора.
Нож оказался на поясе Hay еще до того, как Виндзор осознал, что с ним произошло. На горле его появилась красная полоса, она темнела и растекалась. Он поднял руку к горлу, открыл рот, закрыл его снова и сел на песок.
– Сиди здесь и умирай, Доктор, – сказал Hay, отворачиваясь.
– Господи Иисусе! – ошеломленно сказал Ганц. Джек-Летучая Мышь подтолкнул его к лодке.
Погрузка возобновилась, но Юстин, казалось, был парализован. Он не мог отвести глаз от Виндзора, который раскачивался, как маятник, – вперед... назад...
Глядя с противоположной стороны бухты, Мейнард ясно видел, что Юстин в глубоком шоке. Он не знал точно, почему, – мальчик видел столько смертей, что еще одна вряд ли могла на него так подействовать. Может быть, подумал Мейнард, это потому, что впервые он увидел, как умирает человек, которого он знал раньше, в реальной жизни, и, таким образом, это была первая реальная для него смерть?
Юстин взглянул на Hay и сказал только:
– Но...
Hay взял Юстина под руку.
– Пошли, Тюэ-Барб. Что сделано, то сделано. Здесь требовалась хирургия, и она была проведена.
Мейнард видел, как Юстин воспротивился Hay – только на секунду, но это было, – и снова ощутил прилив надежды.
Виндзор упал на бок, захрипел – и умер.
Хиссонер забрался в лодку последним. Он продел кусочки просмоленного шпагата в свою косичку, приподнял полы своего одеяния, и – с осторожностью дамы, перешагивающей через пуделя, – вошел в лодку и лег. Его накрыли полотном.
– Джек, иди на нос, – сказал Hay. – Я буду посередине. А ты, – он указал на Ганца, – будешь у руля. Если ты хоть пальцем двинешь не так, как надо, или у тебя хоть раз дернется язык, я обслужу тебя так же, как Доктора. Договорились?
Ганц ответил:
– Ты здесь командуешь. – Он завел мотор и задним ходом отвел лодку от берега.
На берегу осталось четыре человека. Они погрузились на оснащенный пинас и поплыли за лодкой.
Мейнард подождал, пока не уверился, что больше к бухте никто не придет. Затем он пересек полукружье бухты, бросил в одну из лодок весло и прыгнул в нее.
Услышав позади шум – шорох одежды и шаги на мокром песке, он резко обернулся, подняв перед собой весло.
На берегу стояла Бет.
– Прощай, – сказал она.
Мейнард пригнулся, ожидая увидеть направленный на него пистолет. Но руки ее были пусты.
– Что бы ни произошло, я думаю, что больше тебя никогда не увижу.
Мейнард положил весло и слабо улыбнулся.
– Живым, по крайней мере.
– Тогда удачи тебе.
Мейнард кивнул.
– Тебе тоже. – Он опустил весло в воду и поплыл к выходу из бухты.
* * *
– Что вы видите? – спросил Дэйв Кемп.
– Она держится на воде низко, – ответил Флорио. – В нее что-то погрузили. – Он уперся локтями себе в грудь, чтобы бинокль не прыгал в руках. – Похоже, у них на борту пара детей.
– Это что, День Проявления Доброты к Аборигенам?
– Мистер Кемп, – сказал Флорио, по возможности спокойно, – это правительственное судно. Мы несем на себе определенную ответственность.
– Но не по отношению к этим людям. Флорио снова стал смотреть в бинокль.
– Но это дети. Почему бы вам их не снять. Получится прекрасный рассказ.
– О том, как... Том Сойер загорал на необитаемом острове? – Кемп сделал паузу. – Впрочем, почему бы и нет? Хотя бы компенсируем нашу неудачу. – Он стал спускаться по лестнице, крича: – Шусман! Тащи свою камеру!
Нагнувшись с мостика, Флорио сказал матросу:
– Пора бы и опустить тросы.
Лодка подошла и закачалась у борта катера. Взглянув вниз, Флорио увидел мертвенно-бледное лицо рулевого, Ганца.
– Что-то не в порядке? – спросил он, но Ганц ему не ответил.
Остальные находились спиной к кораблю и вставляли тросы в проушины.
Заскрипели лебедки, и лодка стала подниматься.
Мальчики, казалось, были напряжены, обеспокоены, свои руки они держали под мышками. Из-под одной из холстин торчала рука с браслетом.
– Это там тела под холстом?!
Команда телевизионщиков, подкатив камеру, протолкалась к поручням, в то время как лодка достигла уровня палубы.
Полотняные покрывала отлетели в сторону.
Что-то ударилось во Флорио и сбило его с ног, – с такой силой, что он покатился вниз по лестнице. Ошарашенный, перед тем, как провалиться в темноту, он увидел человека, чья голова была окружена ореолом пламени.
* * *
Грохот выстрелов разносился над водой и неприятно ударял Мейнарда по ушам. Были слышны вопли, но с такого расстояния они казались слабыми и безобидными.
Лодка и пинас находились с подветренной стороны судна. Мейнард стал грести к наветренной стороне, чтобы его не заметили.
У него не было никакого особого плана. Если Hay и его люди будут убиты, то он спасен. Если победит Hay, то... на корабле ему будет ничуть не хуже, чем на острове. Они и не подумают искать его на судне. Если они потопят судно с ним на борту... но он не мог так далеко загадывать.
Стрельба прекратилась. Всего прозвучало не более дюжины выстрелов.
Мейнард схватился за якорную цепь. Он привязал пирогу к одному из звеньев цепи, чтобы она не поплыла на подветренную сторону, где ее могли бы увидеть, взобрался по цепи и, заглянул в отверстие, через которое она проходила. Передняя палуба была пуста. Он соскользнул на палубу, прокрался вдоль переборки и замер.
Внизу он слышал шаги и скрежет, как будто что-то перетаскивали. Послышался смех, и Мейнард понял, чем закончилось сражение.
Как бы подтверждая его догадку, на корме раздался голос Хиссонера, нараспев произносивший:
– Преступления, вами совершенные, известны и вам и Всевышнему...
Цепляясь руками и ногами, Мейнард взобрался по наклонной крыше рулевой рубки, перекатился через мостик и бесшумно приземлился на палубу.
– ... так что, полагаю, мне нет необходимости сообщать вам, – продолжал Хиссонер, – что единственный способ достигнуть прощения и отпущения грехов ваших от Господа, состоит в истинном и искреннем покаянии и вере во Христа...
Мейнарду никак не удавалось посмотреть сквозь шпигаты на заднюю палубу судна.
В углу виднелись два съежившихся тела – лысый толстяк в темном деловом костюме и парень помоложе, красивый, в выходном костюме желтовато-коричневого цвета.
Hay стоял с мальчиками на корме. Ролло, Джек-Летучая Мышь и другие грузили еду и оружие с боеприпасами в моторную лодку и пинас.
Проповедь Хиссонера предназначалась шестерым мужчинам, стоявшим у левого борта. Двое из них были в гражданском, на четверых – форма служащих Береговой Охраны. Седьмой человек, офицер, лежал на палубе за ними. Он был жив, но ранен в бедро, и прижимал платок к ране, чтобы остановить кровотечение. Мейнард пристально смотрел на офицера, так как был уверен, что знает его.
– Если вы теперь искренне обратитесь к Иисусу Христу, – говорил Хиссонер, – хотя и поздно, около одиннадцатого часа, Матфей 20:6-9, Он примет вас.
Он заканчивает, подумал Мейнард: Его глаза исследовали мостик. Держат ли они здесь оружие? Есть ли у них вообще оружие на борту? Он ничего не знал о военных судах. Он уставился на укрытую холстом машину, расположенную сбоку от мостика.
– Я только могу от всего сердца пожелать, из сострадания к душам вашим, что то, что я изложил вам по случаю этого грустного и торжественного события...
Пулемет.
Мейнард подполз к дальнему концу мостика и перевалился через ограждение. Боком двинулся вокруг судовой постройки, пока не нашел ступеньку на узком приступке под пулеметом.
Пинас был прямо перед ним. Занимавшиеся погрузкой люди находились спиной к нему, но если бы один из них повернулся, он не мог бы не заметить Мейнарда.
Отстегнув чехол от переборки, он откатил пулемет и установил его на крыше рубки.
Пулемет был огромным. Он видел эти большие пулеметы 50-го калибра только на фотографиях, но никогда вблизи. Коробка с боезапасом была прикреплена к пулемету сбоку. Он вознес молитву Господу, чтобы коробка оказалась полной, потому что открыть ее и посмотреть он не смел. Одной рукой Мейнард взялся за управляющий рычаг, другой нащупал гашетку. Он задержал дыхание, отклонился от затворной рамы и нажал.
Выстрелы были такими быстрыми, что сливались один в другой. Меньше пяти секунд потребовалось на то, чтобы все люди в пинасе, и те, кто грузил, оказались или мертвыми или корчащимися в предсмертных судорогах на палубе. Не снимая пальца с гашетки, Мейнард развернул ствол вправо. Ролло погиб в проходящей очереди. Джек-Летучая Мышь сделал шаг назад, и две пули в грудь сшибли его за борт. Хиссонер упал кучей окровавленных тряпок.
Hay попятился в угол и поставил мальчиков перед собой. Он вытащил “вальтер” у Юстина из-под руки и приставил пистолет к его виску.
Мейнард, нацелив пулемет на Hay, потребовал:
– Брось его.
Hay улыбнулся.
– Нет, спасибо.
– Я тебя убью.
– Меня – да. Этого, – он кивком указал на Мануэля, – да. Но этого, – он сильнее прижал “вальтер” к виску Юстина, – нет. Не убьешь. Ты бы должен был так сделать. Я бы так и сделал. Но ты не сделаешь. И если я умру, он умрет вместе со мной.
Мейнард взглянул на Юстина и увидел перепуганного маленького мальчика.
Он считал, что сможет влепить пулю Hay между глаз до того, как тот успеет нажать на спуск. Он был в этом почти уверен. Почти.
– Ты прав, не сделаю, – сказал Мейнард. – И что дальше?
– Я возьму парней на берег. Вы подождете здесь до утра. В определенное время, ночью, я уйду с моими людьми. Завтра вы высадитесь на берег и заберете своих людей. Я не причиню им вреда. Даю слово.
– Твое слово ни черта не стоит.
– Верно. – Hay рассмеялся. – Но у тебя нет выбора.
– Ты оставишь и мальчика.
– Я должен был бы сказать тебе “да”, но ты же знаешь, что не могу. Сейчас он мне нужен больше, чем раньше.
Глаза Юстина расширились; он умоляюще смотрел на Мейнарда.
Мейнард сказал:
– Это ничуть не лучше, как если бы я сам его застрелил.
– Нет. Лучше знать, что он жив и здоров, свободен и весел. Мейнард, не видя выхода, заколебался.
– Хорошо.
– Нет! – крикнул Юстин. – Папа!
– Смирись с этим, приятель, – сказал Мейнард.
– Нет! – Юстин попытался вывернуться, но Hay обхватил его рукой за горло и, прижав к себе, потащил к поручням. Он бросил Мануэлю:
– Садись к рулю.
Мануэль взглянул на Мейнарда, и в его глазах тоже была мольба.
Моторная лодка находилась под тем местом, где расположился Мейнард. Из такого положения он не мог направить пулемет прямо вниз.
Hay, заметив, что огромная машина ему больше не угрожает, толкнул Юстина вперед, в лодку.
Мейнард не думал о том, что он собирается сделать, не обдумывал варианты и не взвешивал риск. Он прыгнул, и в прыжке выхватил из-за пояса нож Джека-Летучей Мыши.
То ли Hay услышал свист воздуха, то ли ощутил внезапную угрозу – но он повернулся, взглянул вверх, попытался прицелиться... и не успел.
Мейнард приземлился на плечи Hay и стал кромсать его – дико, слепо, зверски – в то время как Hay, хрипя и изрыгая проклятья, старался стряхнуть его, отбросив пистолет, чтобы освободить руки.
Он споткнулся, и они вместе упали меж двух передних банок. Мейнард ударил еще, на этот раз нож застрял у Hay между ребрами, и его было уже не вытащить.
Hay перекатился на спину, вырвав нож из руки Мейнарда и подмяв его под себя.
Он с трудом поднялся на ноги и навис над Мейнардом. Его грудь и шея были покрыты мелкими синими ранами, струйки крови, сливаясь между собой, превращались в поток. Нож был воткнут до рукоятки между двумя нижними ребрами справа. Обеими руками схватившись за рукоятку, Hay вырвал его. Злобно уставившись на Мейнарда, он сказал:
– Еще рано, писака. – Пузыри крови лопались у него на губах. – Я свободный человек, я – король! И я скажу – когда. – Он поднял нож.
Мейнард попытался отодвинуться назад, но он был в ловушке между двух банок.
Глаза Hay широко распахнулись и как будто выкатились из орбит, губы его искривились в рычании. Он поднял нож над головой – подобно жрецу инков пред жертвенным алтарем – и крикнул:
– Сейчас!
Нож полукругом сверкнул на солнце.
Hay вонзил нож себе в низ живота и дернул вверх. Через прорезь рубашки медленно повалились внутренности.
Он падал на правый бок. Плечом задев за банку, он перекатился на спину. Пружина, соединявшая его с жизнью, лопнула: зрачки его расширились, и – как внезапно отпущенный ребенком воздушный шар – грудь его издала последний, скрипучий вздох.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31