https://wodolei.ru/catalog/sushiteli/Energy/
VadikV
20
Георгий Иосифович Гурев
ич: «Функция Шорина»
Георгий Иосифович Гуревич
Функция Шорина
«Пленники астероида»: Детская литерату
ра; Москва; 1965
Аннотация
В жизни Германа Шорина было дв
е функции.
Первая знакома каждому студенту-звездолётчику. Это изящное многолепес
тковое тело, искривленное в четвёртом измерении. На нём тренируют простр
анственное воображение.
Вторая, простая и прямолинейная Ц это его призвание, цель жизни, какую он
перед собой поставил Ц стать звездоплавателем и обнаружить разумные с
ущества в космосе.
Георгий Иосифович Гуревич
Функция Шорина
Функция Шорина знакома каждому студенту-звездолетчику. Изящное многол
епестковое тело, искривленное в четвертом измерении Ц на нем всегда исп
ытывают пространственное воображение. Но немногие знают, что была еще од
на функция Шорина Ц главная в его жизни и совсем простая, как уравнение п
ервой степени, линейная, прямолинейная.
* * *
По сведениям библиотекарей, каждый читатель в возрасте около десяти лет
вступает в полосу приключенческого запоя. В эту пору из родительских арх
ивов извлекаются старые бумажные книги о кровожадных индейцах с перьям
и на макушке, о благородных пиратах, о мрачных шпионах в синих очках и с на
клеенной бородой и о звездолетчиках в серебристо-стеклянной броне, под
чужим солнцем пожимающих нечеловеческие руки Ц мохнатые, чешуйчатые, к
ожистые, с пальцами, щупальцами или присосками, голубые, зеленые, фиолето
вые, полосатые… Все мы с упоением читаем эти книги в десять лет и с усмешеч
кой Ц после шестнадцати. От десяти до шестнадцати мы постепенно проника
емся чувством времени: начинаем осознавать XXII век Ц эпоху всеобщего мира
, понимаем, что томагавки исчезли и шпионы тоже исчезли вместе с последне
й войной; очки исчезли тоже, как только появился гибин, размягчающий хрус
талик и мышцы глаза. Узнаем, что на дворе эпоха термоядерного могущества,
люди легко летают на любую планету и переделывают природу планет Ц свое
й и чужих, но, к сожалению, не могут прорваться к другим солнцам, где прожив
ают эти самые чешуйчатые или мохнатые. Узнаем, смиряемся, находим другое
дело, не менее увлекательное, чем ловля шпионов или полет к звездам.
А Шорин не смирился.
На его полке стояли только книжки старинных фантастов XX века, звездные ат
ласы, карты планет. На стене висели портреты Гагарина и Титова. Шорин даже
переименовал себя Ц назвал Германом в честь Космонавта-два. Зная, что в к
осмосе нужны сильные люди, мальчик тренировал себя, приучал к выносливос
ти и лишениям Ц зимой спал на улице, купался в проруби, раз в месяц голода
л два дня подряд (что совсем не считается полезным), раз в неделю устраивал
дальние походы Ц пешком или на лыжах, по выходным летал на Средиземное м
оре и проплывал там несколько километров, с каждым годом на два километр
а больше.
И однажды это кончилось плохо.
В тот сентябрьский выходной он наметил перекрыть свою норму, поставить л
ичный рекорд. День был прохладный, ветреный, совсем не подходящий для дал
ьнего плавания. Но космонавты не меняют планов из-за плохой погоды. Герма
н заставил себя войти в воду.
У берега море было гладким, за отмелью начало поплескивать. Качаясь на во
лнах, юноша подумал, что ветер дует с берега, возвращаться назад будет тру
днее. Но «космонавты не меняют решения в пути». Шорин приказал себе плыть
дальше.
Дальнее плавание Ц занятие монотонное. Толчок, скольжение, оперся ладон
ями на воду, поднял голову, вдохнул, широко раскрыв рот, выдохнул в воду, бу
лькнул воздухом, гребок, толчок, скольжение. И снова, и снова, и снова. Тысяч
у, две тысячи, три тысячи раз. Движения плавные, без особых усилий, рот наби
рает воздух, мускулы напрягаются и расслабляются, но голова не занята, мы
сли идут своим чередом:
МЕЧТА 1
В последнюю минуту, когда скорость ничтожно мала, капитан садится за шту
рвал. Быть может, понадобится неожиданное решение, в электронном мозгу н
е предусмотренное.
Капитан молод, но лицо у него волевое, твердо сжатые губы, нахмуренные бро
ви. Все смотрят на него с уважением, ему доверяют жизнь.
Капитана зовут Герман Шорин, конечно.
Ниже. Ниже. Еще ниже. Когтистые стальные лапы ракеты впиваются в раскален
ный песок.
Корабль стоит на чужой, неведомой планете.
Над головой их солнце Ц яркий и горячий апельсин. По апельсиновому небу
плывут облака Ц белые и оранжевые. Ближе к горизонту небо кровавое, даль
багровая, как будто вся планета охвачена пожаром. Но капитан не боится. Он
знает, что никакого пожара нет. Атмосфера тут плотнее земной, рассеивает
другие лучи.
Оранжевое, алое, багровое. Край зноя и страсти!
Капитан надевает скафандр. Его право и его обязанность Ц первым ступить
на неизвестную планету.
И вот магнитные подошвы отпечатали первый человеческий след.
Справа что-то белое. Похоже на снег. Снег при такой жаре? Может быть, пласты
соли? Капитан скользит по воздуху Ц крылатая тень ныряет по песчаным хо
лмам. Оказывается, белое Ц лес. Деревья и травы спасаются от зноя, отражая
все световые лучи. Почти все. У каждого листочка свой оттенок Ц голубова
тый, розоватый, радужный. Лес перламутровый, он переливается нежной раду
гой Каждая травка Ц как древнее ювелирное изделие.
За лесом Ц обрыв и море. Апельсиновые волны с натуральной пеной. Темно-ба
гровая даль. Море тоже охвачено пожаром.
Шум, движение, пена, плеск. Только разумных существ нет на этой беспокойно
й планете.
И вдруг в прозрачных волнах человеческая фигура. Голова, руки, торс… А ног
и? Рыбий хвост вместо ног? Возможно ли? Русалка как в сказке!
Привет вам, разумные русалки с планеты Сказка!
Если закрыть глаза, можно представить себе, что ты плывешь по оранжевому
морю. И рядом с тобой русалка, зеленоглазая, с волосами, как водоросли. И мо
жно коснуться ее руки, нежной и сильной. И в ушах не бульканье пузырей, а ме
лодичное пение.
Но волны становились все выше, угрожающе шумели пенными гребнями. Уже не
льзя было скользить механически, требовалось внимание и расчет, чтобы по
д каждый гребень нырнуть выдыхая, а вынырнув за волной, набрать воздух. Мо
нотонное занятие стало нелегким и утомительным. Шорин сбивался с дыхани
я и ругал себя: «Эх ты, звездоплаватель! Полдороги не проплыл и уже устал».
Полдороги обозначали три скалы, голые и кривые, уродливые, как испорченн
ые зубы. Юноша измерял расстояние локатором Ц пять километров до скал, п
ять Ц обратно. Но вот и скалы. Подплыл, повернул, даже приободрился. Зато в
олны плескали теперь в лицо. Напряг усилия. Минута, другая. Что такое Ц ск
алы не удалились? Прибавил сил, пять минут не оглядывался. Наконец позвол
ил себе посмотреть Ц скалы на том же месте. Решил тогда плыть под водой Ц
нырять и выныривать. Так удалось продвинуться, но дыхание срывалось и се
рдце колотилось. И тут в довершение бед пришла судорога, одна нога сложил
ась, как перочинный ножик.
Шорин не пошел ко дну, он был слишком хорошим пловцом. Он продержался, пока
судорога не прошла, он даже отдалился от скал. Но сил уже не было, и вечер пр
иближался. Юноша плыл осторожно, толкаясь одной ногой, боялся новой судо
роги. Сначала боялся, потом отчаялся, потом ему стало все равно, лишь бы не
двигаться. И песчаное дно уже казалось соблазнительной постелью: лечь бы
и отдохнуть. Но он плыл и твердил себе: «Не смей тонуть! Держись, слюнтяй! Ты
не имеешь права тонуть, не для того тебя учили, воспитывали.; А еще в звездо
плаватели собирался, Германом себя назвал! Позор!»
Знобило. Руки стали как тряпки, челюсть болела от многочасового разевани
я. Сил не было совсем. Юноша плыл, но не верил, что проплывет еще четыре кило
метра.
Потом ему пришло в голову Ц вам, читатели, это пришло бы в голову быстрее
Ц отдаться на волю волн, пусть несет к скалам. За скалами, под ветром, приб
ой должен быть тише, и там можно попытаться влезть. Он решил не плыть к бер
егу… С пятой попытки, исцарапанный и ободранный, он взобрался на среднюю
скалу. Просидел там ночь до утра и на рассвете приплыл к берегу, уже больно
й, с воспалением легких. С пневмонией в XXII веке справлялись без труда, но па
мятку Герман получил Ц хронический насморк на всю жизнь.
«Пусть это послужит уроком тебе, Ц сказала потрясенная мать. Ц Не лезь
очертя голову на опасность».
«Пусть это послужит уроком тебе, Ц сказал учитель. Ц Не переоценивай св
ои силы, не надейся на себя одного, не рискуй в одиночку».
А юноша понял урок по-своему. Тонет тот, кто позволяет себе утонуть. Ведь о
н же не позволил и остался жив. Потому что знал: не на корм рыбам его учили, в
оспитывали. Никто не имеет права погибнуть, пока не выполнил свое назнач
ение, цель, свою «функцию», как он выражался позже.
Вот у него есть функция Ц стать звездоплавателем, открыть разумные суще
ства в космосе, положить начало Всегалактическому Братству. И он не поги
бнет, пока не выполнит функцию.
Юноша уверился в своих силах и по окончании школы отправился в Институт
астронавтики.
Но неумолимая арифметика встала на его пути.
Из миллиарда молодых людей, кончивших школу в том году, двести миллионов
по крайней мере мечтали о космосе. А требовалось двадцать тысяч человек,
не более. Из нескольких миллионов безукоризненных во всех отношениях, пр
евосходно подготовленных кандидатов институт отбирал студентов… стыд
но сказать… по жребию. Но костлявого, долговязого, несколько хмурого пар
ня, по имени Герман Шорин, не было даже среди кандидатов. Его забраковали
из-за насморка. Хватало людей со здоровой носоглоткой.
199 миллионов 980 тысяч отвергнутых смирились с неудачей, подыскали себе нуж
ные и интересные занятия на Земле. Шорин не смирился. Он поселился в Космо
граде, взял первую попавшуюся малоинтересную работу (работы тогда уже ра
зделялись на интересные и малоинтересные) и три раза в неделю обходил Ко
смические управления, справляясь, не освободилось ли место, какое угодно
. Ему отказывали, сначала вежливо, потом с усмешкой, даже с раздражением, п
отом привыкли, стали окликать, благодушно подбадривать. И однажды в Сана
торном управлении судьба улыбнулась юноше. «Ты сходи в космическую клин
ику, Ц сказали ему. Ц Там сиделки требуются в отъезд».
Шорин совсем не рвался ухаживать за больными. Но что делать: ради космоса
надо идти на все. Кто знает, на кого похожи небожители Ц на русалок или на
осьминогов. Слизистые с присосками щупальца тоже не так приятно пожимат
ь. И Шорин пошел в сиделки, а когда понадобилась сиделка на Луну, отправили
его. Не потому, что он был лучшим, а потому, что другим лететь не хотелось.
Сиделками обычно работали женщины пожилые и семейные. А матери семейств
а не так уж хочется, бросив дом, мчаться на Луну или на Марс.
Так отверженец с хроническим насморком оказался в космосе и даже раньше
тех, кто выиграл это счастье по жребию. И еще крепче поверил он в свою функ
цию. Явно же: судьба ведет его на звездную дорогу.
Своими глазами увидел он голубой глобус на фоне звезд, глобус в полнеба в
еличиной, с сизыми кудряшками облаков и с бирюзовым бантом атмосферы. И д
ругой мир увидел Ц латунный, с круглыми оспинами, как бы следами копыт, ка
к бы печатями космоса. Голубой глобус съежился, а латунный вырос, занял не
босвод, подошел вплотную к окнам, сделался черно-пестрым, резко плакатны
м. Такой непохожий на нежно-акварельную Землю! Все это выглядело великол
епно, прекраснее и величественнее, чем на любой иллюстрации, втиснутой в
страничку, чем на любом экране, ограниченном рамкой. Юноша был очарован…
и разочарован немножко.
Разочарован, потому что дело происходило в XXII веке. Билет юноша заказал по
радио, получил место в каюте лайнера. Рядом с ним сидели старики, ехавшие н
а Луну лечиться от тучности. Проводница в серебряной форме принесла обед
. Поели, подремали, потом прибыли на Луну, из каюты перешли в лифт, из лифта
Ц в автобус, оттуда Ц в шлюз-приемник гостиницы, получили номер с ванной
. А за окном номера был Селеноград, прикрытый самозарастающим куполом: до
ма, улицы, сады, в садах Ц лунные цветы, громадные, с худосочными стеблями.
И молодые селениты срывали эти цветы, подносили девушкам, а девушки прят
али румяные щеки в букеты.
Уже не Земля и не совсем еще космос. Дальше надо было идти.
Но опять перед Шориным стояла стена, та же самая Ц арифметическая.
Примерно двести тысяч человек трудились в те годы в космосе, половина из
них Ц на Луне: на космодроме и вокруг космодрома Ц в обсерваториях, лабо
раториях, на шахтах, энергостанциях, заводах… а также в санаториях и на ту
ристских базах.
Из ста тысяч не более ста человек уходили в дальние экспедиции, на край ил
и за край Солнечной системы. Обычно это были заслуженные ученые: астроно
мы, геологи, физики…
Стать заслуженным ученым? Иной раз жизни не хватает.
Одну только лазейку нашел Шорин, одну слабую надежду. Иногда в дальние эк
спедиции, где экипаж бывал невелик, требовались универсалы, мастера на в
се руки: слесарьЦ токарьЦ электрикЦ поварЦ астрономЦ вычислительЦ
санитарЦ садовод в одном лице, подсобник в любом деле. И юноша решил стат
ь подсобником-универсалом.
Он кончил на Луне фельдшерскую школу, курсы поваров, получил права летчи
ка-любителя, сдал курс машинного вычисления и оранжерейного огородниче
ства, научился работать на штампах и монтажных кранах. Некогда, до появле
ния машин-переводчиков, существовали на Земле полиглоты, знавшие десять
Ц пятнадцатьЦ двадцать языков. Гордясь емкой памятью, они коллекциони
ровали языки, ставили рекорды запоминания, как спортсмены. Шорин стал по
лимастером, он как бы коллекционировал профессии. Сначала его обучали с
охотой, потом с удивлением и с некоторым раздражением даже («Тратит врем
я свое и наше.
1 2 3 4 5 6
20
Георгий Иосифович Гурев
ич: «Функция Шорина»
Георгий Иосифович Гуревич
Функция Шорина
«Пленники астероида»: Детская литерату
ра; Москва; 1965
Аннотация
В жизни Германа Шорина было дв
е функции.
Первая знакома каждому студенту-звездолётчику. Это изящное многолепес
тковое тело, искривленное в четвёртом измерении. На нём тренируют простр
анственное воображение.
Вторая, простая и прямолинейная Ц это его призвание, цель жизни, какую он
перед собой поставил Ц стать звездоплавателем и обнаружить разумные с
ущества в космосе.
Георгий Иосифович Гуревич
Функция Шорина
Функция Шорина знакома каждому студенту-звездолетчику. Изящное многол
епестковое тело, искривленное в четвертом измерении Ц на нем всегда исп
ытывают пространственное воображение. Но немногие знают, что была еще од
на функция Шорина Ц главная в его жизни и совсем простая, как уравнение п
ервой степени, линейная, прямолинейная.
* * *
По сведениям библиотекарей, каждый читатель в возрасте около десяти лет
вступает в полосу приключенческого запоя. В эту пору из родительских арх
ивов извлекаются старые бумажные книги о кровожадных индейцах с перьям
и на макушке, о благородных пиратах, о мрачных шпионах в синих очках и с на
клеенной бородой и о звездолетчиках в серебристо-стеклянной броне, под
чужим солнцем пожимающих нечеловеческие руки Ц мохнатые, чешуйчатые, к
ожистые, с пальцами, щупальцами или присосками, голубые, зеленые, фиолето
вые, полосатые… Все мы с упоением читаем эти книги в десять лет и с усмешеч
кой Ц после шестнадцати. От десяти до шестнадцати мы постепенно проника
емся чувством времени: начинаем осознавать XXII век Ц эпоху всеобщего мира
, понимаем, что томагавки исчезли и шпионы тоже исчезли вместе с последне
й войной; очки исчезли тоже, как только появился гибин, размягчающий хрус
талик и мышцы глаза. Узнаем, что на дворе эпоха термоядерного могущества,
люди легко летают на любую планету и переделывают природу планет Ц свое
й и чужих, но, к сожалению, не могут прорваться к другим солнцам, где прожив
ают эти самые чешуйчатые или мохнатые. Узнаем, смиряемся, находим другое
дело, не менее увлекательное, чем ловля шпионов или полет к звездам.
А Шорин не смирился.
На его полке стояли только книжки старинных фантастов XX века, звездные ат
ласы, карты планет. На стене висели портреты Гагарина и Титова. Шорин даже
переименовал себя Ц назвал Германом в честь Космонавта-два. Зная, что в к
осмосе нужны сильные люди, мальчик тренировал себя, приучал к выносливос
ти и лишениям Ц зимой спал на улице, купался в проруби, раз в месяц голода
л два дня подряд (что совсем не считается полезным), раз в неделю устраивал
дальние походы Ц пешком или на лыжах, по выходным летал на Средиземное м
оре и проплывал там несколько километров, с каждым годом на два километр
а больше.
И однажды это кончилось плохо.
В тот сентябрьский выходной он наметил перекрыть свою норму, поставить л
ичный рекорд. День был прохладный, ветреный, совсем не подходящий для дал
ьнего плавания. Но космонавты не меняют планов из-за плохой погоды. Герма
н заставил себя войти в воду.
У берега море было гладким, за отмелью начало поплескивать. Качаясь на во
лнах, юноша подумал, что ветер дует с берега, возвращаться назад будет тру
днее. Но «космонавты не меняют решения в пути». Шорин приказал себе плыть
дальше.
Дальнее плавание Ц занятие монотонное. Толчок, скольжение, оперся ладон
ями на воду, поднял голову, вдохнул, широко раскрыв рот, выдохнул в воду, бу
лькнул воздухом, гребок, толчок, скольжение. И снова, и снова, и снова. Тысяч
у, две тысячи, три тысячи раз. Движения плавные, без особых усилий, рот наби
рает воздух, мускулы напрягаются и расслабляются, но голова не занята, мы
сли идут своим чередом:
МЕЧТА 1
В последнюю минуту, когда скорость ничтожно мала, капитан садится за шту
рвал. Быть может, понадобится неожиданное решение, в электронном мозгу н
е предусмотренное.
Капитан молод, но лицо у него волевое, твердо сжатые губы, нахмуренные бро
ви. Все смотрят на него с уважением, ему доверяют жизнь.
Капитана зовут Герман Шорин, конечно.
Ниже. Ниже. Еще ниже. Когтистые стальные лапы ракеты впиваются в раскален
ный песок.
Корабль стоит на чужой, неведомой планете.
Над головой их солнце Ц яркий и горячий апельсин. По апельсиновому небу
плывут облака Ц белые и оранжевые. Ближе к горизонту небо кровавое, даль
багровая, как будто вся планета охвачена пожаром. Но капитан не боится. Он
знает, что никакого пожара нет. Атмосфера тут плотнее земной, рассеивает
другие лучи.
Оранжевое, алое, багровое. Край зноя и страсти!
Капитан надевает скафандр. Его право и его обязанность Ц первым ступить
на неизвестную планету.
И вот магнитные подошвы отпечатали первый человеческий след.
Справа что-то белое. Похоже на снег. Снег при такой жаре? Может быть, пласты
соли? Капитан скользит по воздуху Ц крылатая тень ныряет по песчаным хо
лмам. Оказывается, белое Ц лес. Деревья и травы спасаются от зноя, отражая
все световые лучи. Почти все. У каждого листочка свой оттенок Ц голубова
тый, розоватый, радужный. Лес перламутровый, он переливается нежной раду
гой Каждая травка Ц как древнее ювелирное изделие.
За лесом Ц обрыв и море. Апельсиновые волны с натуральной пеной. Темно-ба
гровая даль. Море тоже охвачено пожаром.
Шум, движение, пена, плеск. Только разумных существ нет на этой беспокойно
й планете.
И вдруг в прозрачных волнах человеческая фигура. Голова, руки, торс… А ног
и? Рыбий хвост вместо ног? Возможно ли? Русалка как в сказке!
Привет вам, разумные русалки с планеты Сказка!
Если закрыть глаза, можно представить себе, что ты плывешь по оранжевому
морю. И рядом с тобой русалка, зеленоглазая, с волосами, как водоросли. И мо
жно коснуться ее руки, нежной и сильной. И в ушах не бульканье пузырей, а ме
лодичное пение.
Но волны становились все выше, угрожающе шумели пенными гребнями. Уже не
льзя было скользить механически, требовалось внимание и расчет, чтобы по
д каждый гребень нырнуть выдыхая, а вынырнув за волной, набрать воздух. Мо
нотонное занятие стало нелегким и утомительным. Шорин сбивался с дыхани
я и ругал себя: «Эх ты, звездоплаватель! Полдороги не проплыл и уже устал».
Полдороги обозначали три скалы, голые и кривые, уродливые, как испорченн
ые зубы. Юноша измерял расстояние локатором Ц пять километров до скал, п
ять Ц обратно. Но вот и скалы. Подплыл, повернул, даже приободрился. Зато в
олны плескали теперь в лицо. Напряг усилия. Минута, другая. Что такое Ц ск
алы не удалились? Прибавил сил, пять минут не оглядывался. Наконец позвол
ил себе посмотреть Ц скалы на том же месте. Решил тогда плыть под водой Ц
нырять и выныривать. Так удалось продвинуться, но дыхание срывалось и се
рдце колотилось. И тут в довершение бед пришла судорога, одна нога сложил
ась, как перочинный ножик.
Шорин не пошел ко дну, он был слишком хорошим пловцом. Он продержался, пока
судорога не прошла, он даже отдалился от скал. Но сил уже не было, и вечер пр
иближался. Юноша плыл осторожно, толкаясь одной ногой, боялся новой судо
роги. Сначала боялся, потом отчаялся, потом ему стало все равно, лишь бы не
двигаться. И песчаное дно уже казалось соблазнительной постелью: лечь бы
и отдохнуть. Но он плыл и твердил себе: «Не смей тонуть! Держись, слюнтяй! Ты
не имеешь права тонуть, не для того тебя учили, воспитывали.; А еще в звездо
плаватели собирался, Германом себя назвал! Позор!»
Знобило. Руки стали как тряпки, челюсть болела от многочасового разевани
я. Сил не было совсем. Юноша плыл, но не верил, что проплывет еще четыре кило
метра.
Потом ему пришло в голову Ц вам, читатели, это пришло бы в голову быстрее
Ц отдаться на волю волн, пусть несет к скалам. За скалами, под ветром, приб
ой должен быть тише, и там можно попытаться влезть. Он решил не плыть к бер
егу… С пятой попытки, исцарапанный и ободранный, он взобрался на среднюю
скалу. Просидел там ночь до утра и на рассвете приплыл к берегу, уже больно
й, с воспалением легких. С пневмонией в XXII веке справлялись без труда, но па
мятку Герман получил Ц хронический насморк на всю жизнь.
«Пусть это послужит уроком тебе, Ц сказала потрясенная мать. Ц Не лезь
очертя голову на опасность».
«Пусть это послужит уроком тебе, Ц сказал учитель. Ц Не переоценивай св
ои силы, не надейся на себя одного, не рискуй в одиночку».
А юноша понял урок по-своему. Тонет тот, кто позволяет себе утонуть. Ведь о
н же не позволил и остался жив. Потому что знал: не на корм рыбам его учили, в
оспитывали. Никто не имеет права погибнуть, пока не выполнил свое назнач
ение, цель, свою «функцию», как он выражался позже.
Вот у него есть функция Ц стать звездоплавателем, открыть разумные суще
ства в космосе, положить начало Всегалактическому Братству. И он не поги
бнет, пока не выполнит функцию.
Юноша уверился в своих силах и по окончании школы отправился в Институт
астронавтики.
Но неумолимая арифметика встала на его пути.
Из миллиарда молодых людей, кончивших школу в том году, двести миллионов
по крайней мере мечтали о космосе. А требовалось двадцать тысяч человек,
не более. Из нескольких миллионов безукоризненных во всех отношениях, пр
евосходно подготовленных кандидатов институт отбирал студентов… стыд
но сказать… по жребию. Но костлявого, долговязого, несколько хмурого пар
ня, по имени Герман Шорин, не было даже среди кандидатов. Его забраковали
из-за насморка. Хватало людей со здоровой носоглоткой.
199 миллионов 980 тысяч отвергнутых смирились с неудачей, подыскали себе нуж
ные и интересные занятия на Земле. Шорин не смирился. Он поселился в Космо
граде, взял первую попавшуюся малоинтересную работу (работы тогда уже ра
зделялись на интересные и малоинтересные) и три раза в неделю обходил Ко
смические управления, справляясь, не освободилось ли место, какое угодно
. Ему отказывали, сначала вежливо, потом с усмешкой, даже с раздражением, п
отом привыкли, стали окликать, благодушно подбадривать. И однажды в Сана
торном управлении судьба улыбнулась юноше. «Ты сходи в космическую клин
ику, Ц сказали ему. Ц Там сиделки требуются в отъезд».
Шорин совсем не рвался ухаживать за больными. Но что делать: ради космоса
надо идти на все. Кто знает, на кого похожи небожители Ц на русалок или на
осьминогов. Слизистые с присосками щупальца тоже не так приятно пожимат
ь. И Шорин пошел в сиделки, а когда понадобилась сиделка на Луну, отправили
его. Не потому, что он был лучшим, а потому, что другим лететь не хотелось.
Сиделками обычно работали женщины пожилые и семейные. А матери семейств
а не так уж хочется, бросив дом, мчаться на Луну или на Марс.
Так отверженец с хроническим насморком оказался в космосе и даже раньше
тех, кто выиграл это счастье по жребию. И еще крепче поверил он в свою функ
цию. Явно же: судьба ведет его на звездную дорогу.
Своими глазами увидел он голубой глобус на фоне звезд, глобус в полнеба в
еличиной, с сизыми кудряшками облаков и с бирюзовым бантом атмосферы. И д
ругой мир увидел Ц латунный, с круглыми оспинами, как бы следами копыт, ка
к бы печатями космоса. Голубой глобус съежился, а латунный вырос, занял не
босвод, подошел вплотную к окнам, сделался черно-пестрым, резко плакатны
м. Такой непохожий на нежно-акварельную Землю! Все это выглядело великол
епно, прекраснее и величественнее, чем на любой иллюстрации, втиснутой в
страничку, чем на любом экране, ограниченном рамкой. Юноша был очарован…
и разочарован немножко.
Разочарован, потому что дело происходило в XXII веке. Билет юноша заказал по
радио, получил место в каюте лайнера. Рядом с ним сидели старики, ехавшие н
а Луну лечиться от тучности. Проводница в серебряной форме принесла обед
. Поели, подремали, потом прибыли на Луну, из каюты перешли в лифт, из лифта
Ц в автобус, оттуда Ц в шлюз-приемник гостиницы, получили номер с ванной
. А за окном номера был Селеноград, прикрытый самозарастающим куполом: до
ма, улицы, сады, в садах Ц лунные цветы, громадные, с худосочными стеблями.
И молодые селениты срывали эти цветы, подносили девушкам, а девушки прят
али румяные щеки в букеты.
Уже не Земля и не совсем еще космос. Дальше надо было идти.
Но опять перед Шориным стояла стена, та же самая Ц арифметическая.
Примерно двести тысяч человек трудились в те годы в космосе, половина из
них Ц на Луне: на космодроме и вокруг космодрома Ц в обсерваториях, лабо
раториях, на шахтах, энергостанциях, заводах… а также в санаториях и на ту
ристских базах.
Из ста тысяч не более ста человек уходили в дальние экспедиции, на край ил
и за край Солнечной системы. Обычно это были заслуженные ученые: астроно
мы, геологи, физики…
Стать заслуженным ученым? Иной раз жизни не хватает.
Одну только лазейку нашел Шорин, одну слабую надежду. Иногда в дальние эк
спедиции, где экипаж бывал невелик, требовались универсалы, мастера на в
се руки: слесарьЦ токарьЦ электрикЦ поварЦ астрономЦ вычислительЦ
санитарЦ садовод в одном лице, подсобник в любом деле. И юноша решил стат
ь подсобником-универсалом.
Он кончил на Луне фельдшерскую школу, курсы поваров, получил права летчи
ка-любителя, сдал курс машинного вычисления и оранжерейного огородниче
ства, научился работать на штампах и монтажных кранах. Некогда, до появле
ния машин-переводчиков, существовали на Земле полиглоты, знавшие десять
Ц пятнадцатьЦ двадцать языков. Гордясь емкой памятью, они коллекциони
ровали языки, ставили рекорды запоминания, как спортсмены. Шорин стал по
лимастером, он как бы коллекционировал профессии. Сначала его обучали с
охотой, потом с удивлением и с некоторым раздражением даже («Тратит врем
я свое и наше.
1 2 3 4 5 6