из чего следует, что основой всех их комплексов был вульгарный комплекс неполноценности; причем комплекс, привитый им явно задолго до любых попыток ассимиляции…
Другие всерьез хотели революционизировать свое сообщество, но, как и господин Марлофф, прискорбно замечали, что это сообщество погружено в глубины ассимиляции, стяжательства и полного наплевательства на свою национальную и расовую самобытность. И им становилось ясно, что всей правды о том, как устроен мир, открывать убогому народу никак нельзя. Владеть истинным знанием об Астральных сущностях может только интеллигенция, свято хранящая доверенные им существами иного мира тайны. Простолюдинов же можно вводить в суть дела только постепенно, заманивая и втягивая, показывая всю обнаженную правду только тогда, когда вырываться уже поздно…
В общем, идеи Великой ложи Астрального Света устраивали и тех, и других. Тем более, что среди прочего предполагалось еще и следующее: объявление ненастоящими всех прежних масонских лож. Ясное дело, не могли же космические тайны проникать в грубые мозги гоев, овладевать сознанием всех народов, кроме избранного Богом и гениального от рождения. Так что эта ложа, ложа Астрального света, была не просто одной из масонских лож, расползшихся по всему свету. Это была ЕДИНСТВЕННАЯ ложа. Единственная истинная, а все остальные были ненастоящие!
Изначально масонские ложи были местом мрачным и жестоким. Исходно идея сборища «умных», которые научат «глупых», как правильно жить, вызывает рвотный рефлекс у любого приличного человека. Итогом трудов Марлоффа и Кальсонера стало создание ложи, которой прежние и в подметки не годились.
Наконец, масонство нагло решило, что это оно объединяет «настоящих людей», призванных править миром и человечеством. В лице же ложи Астрального Света они имели дело с людьми, которые отказывали в праве быть человеческими существами им самим. Наверное, это было очень прогрессивно.
Мойша Кальсонер быстро понял, почему его идеи нельзя так вот взять и выложить любому человеку. Не поймут! Оболгут и опошлят! Памятуя отношение к нему в местечке, Мойша легко соглашался: да, его учение постижимо только для избранных! Что в число избранных могут входить только иудеи, только брюнеты, и только самые чернявые, ему понравилась не меньше. Потому что сам он был черен, как жук.
Вторая часть объяснений — как аура тайн египетских жрецов носилась над безвидною землею и наконец проникла в сознание своего избранника, бедного, но гениального от рождения иудея, была ему доступна куда меньше, потому что Мойша понятия не имел, кто такие египетские жрецы и где вообще находится Египет. Попытки научить его есть ножом и вилкой, сморкаться в платок и изредка менять носки не увенчались никаким успехом, и доступ Мойши в высшие сферы поневоле приходилось ограничить.
Впрочем, если для всех четырнадцати детей Мойши переезд в Женеву оказался положительным, то на самом Мойше сказался до предела плохо. В Женеве ему было скучно, потому что писать больше ему не велели, а ругаться было уже не с кем… И вообще — дома высокие, все вежливые, а никто ни с кем и не знаком… Одно хорошо — выпивка была дешевая и разная. Дети по гимназиям пристроены, на жизнь жене давно дано, времени — прорва… Как зайдешь в кабак — глаза разбегаются — и того хочу, и этого…
Поэтому Мойша Кальсонер все чаще покупал что-нибудь дешевое и крепкое и садился на первый попавшийся трамвай. В трамвае он тоже любил кататься. Доезжал до конечной остановки, пересаживался на другой… Делать все равно ведь было нечего.
Так однажды он и помер, уже во время революционного переустройства общества в стране, которая была ему хорошо ли, плохо ли, но Родиной. Ехал в трамвае, ехал… пока кондуктор не понял, что везет труп.
…Но идеи Мойши Кальсонера продолжали жить и побеждать! Наверное потому, что это были очень правильные мысли. Вот только состав Великой ложи Астрального Света довольно сильно изменился. В ходе подготовки великого революционного переустройства и в ходе самого переустройства появлялись в ложе эдакие гладкие, волевые, энергичные дядьки. Неясных речей не вели, вызыванием духа Кальсонера посредством верчения блюдца не занимались, комментариев к комментариям к Общей Теории Всего не делали. Эти дядьки занимались им самим, переустройством. Так сказать, воплощали сказку в быль, теорию делали практикой.
Но вот интересное дело! Почти все те, кто делал практику или погибли от рук диких русских, которым почему-то не хотелось переустраиваться, — наверное, по своей дикости и по природному скотству или от рук своих же, но вдохновлявшихся другими идеями переустройства, по другому плану, который они считали более правильным.
Так что практики, стремившиеся с ходу построить ноосферу в одной, отдельно взятой Касриловке, как-то незаметно сошли со сцены.
А вот те, кто занимался теорией, очень даже преуспели, просто сидя на сытом, безопасном Западе, организовывая процесс, идейно руководя таковым… Раз уж полудикие англосаксы и почти дикие немцы готовы были платить деньги за всякое дерьмо, вывезенное из совсем дикой Российской империи, грех было этим не воспользоваться.
Появилась даже традиция: тех, кто отдает всяческие приказы, считать как бы выше, совершеннее тех, кто эти приказы исполняет. Но и теоретики много потеряли в эпоху, наступившую после Мировой войны, — эпоху грубости нравов и полного забвения космических иерархий и астральных перевоплощений. Например, многое, вывезенное из России, хапнул грубый, ничего не смыслящий в космических иерархиях Хаммер и такие же, как он, грубияны. Мир окончательно становился миром машин, миром капитала, и реально правили в нем не столько идеи, сколько банковские счета и вооруженные люди, причем и вооруженные, как правило, подчинялись банковским.
Так что Великая ложа Астрального Света по-прежнему собиралась на втором этаже здания малоизвестного швейцарского банка, совсем не из «первой пятерки».
И братья Всего Астрального были не такими уж удручающе бедными и по-прежнему получали массу удовольствия от того, чтобы встречаться здесь, и видеть физиономии друг друга, и вести между собой умные беседы про мировые уровни и астральные чудеса, и принимать какие-то видимости совместных решений.
Здесь не имело значения, кто ты там, за пределами этой полутемной комнатки с портретами Марлоффа и Кальсонера, — банкир ты, клерк, профессор или мусорщик. У всех были астральные чины, — по рангу, месту, положению и функции. И, конечно же, обращаться друг к другу братья тоже должны были не по заслугам или по месту в том, иллюзорном, материальном мире, а по их положению в этом, реальном мире, в настоящем.
А что как-то само собой оказывалось, что братья все и во внешнем мире не последние, так ведь для дела переустройства мира это даже и лучше…
Но постепенно и собрания становились не такие, как встарь, и масштаб деятельности был не в пример скромнее, и вообще было впечатление, что жизнь идет где-то в другом месте и совсем не интересуется тем, что считает важным ложа. А сама ложа словно бы живет в каком-то надуманном измерении и даже для себя самой становится все менее интересной… А главное — оказывает на внешний мир все меньшее и меньшее воздействие.
Даже самым большим любителям и сторонникам было ясно — ложа постепенно выдыхается. Исчезает самое главное, что сплачивает братьев, — ИДЕЯ и ОБЩАЯ ЦЕЛЬ!
Идея мирового господства; идея — прийти к власти во всем мире и облагодетельствовать человечество — формально оставалась в уставе братства. Исчезло понимание, КАК… Раньше, во времена отцов-основателей, все было сравнительно понятно — вот СССР завоюет мир, и можно будет действовать через братьев, внедренных в правительство СССР, и корректировать, и поучать, и делать все лучше и лучше…
Но этот план накрылся сам собой — и СССР так мировым и не стал, и братьев почти всех переловили — какие-то призванные в НКВД сиволапые русские мужики, тоже социалисты, но национальные… Многие братья пытались найти новый способ реализовать эту идею, но получалось у них плохо. Комментарии на комментарии сочинений Кальсонера уже никому не были интересны, а кардинально новые идеи были на уровне — захватить южноафриканские бриллиантовые прииски и с их помощью начать диктовать правительствам и странам свою волю. Да, ложа была в глубоком идеологическом тупике… И очень похоже, что вывести ее из этого тупика могло сообщение брата Высокого Неба. Сообщение о кольце, которое дает власть над миром…
Сообщение захватило братьев, почуявших и впрямь выход из тупика…
Одних интересовала теория — наверное, это кольцо и есть способ, которым космические иерархии и Высший Астрал дают им власть над миром.
Теоретиков выслушали, но главным явно была практика — как же все-таки найти кольцо?! Можно ли создать систему… сеть датчиков, которые сработают сразу же, как только в зоне действия датчиков появится кольцо? Можно, но нужно… так, примерно вот… А дешевле никак?! А дешевле будет ненадежно… Этот, в Афинах, он не говорил, кому еще говорил? Нет, он врал, что никому не говорил, но я же видел, как он говорил про то, что говорил… кому-то он наверняка еще говорил… Но в СССР! Ведь кольцо надо искать в СССР!! А в СССР такой сети не раскинешь. В СССР надо самим ехать. А кто, интересно, поедет?! А вот вы и поедете! Нет, это вы поедете! Па-апрошу вас!!!
После трех-четырех часов крика и споров (чего давно уже не было в ложе, редко заседавшей больше часа) было принято решение…
Во-первых, все же создавать сеть чувствительных датчиков, посредством которых появляется возможность уловить нужную вещь… Во-вторых, привлечь к созданию сети людей избранной Богом расы и хоть как-то, но проверенных. Кандидатуры подберет брат Космической Правды.
В-третьих, вовлечь в братство двух-трех очень обеспеченных людей… например, Сола Рабина, который и родился в Душистой Касриловке, и может своими капиталами обеспечить поиски чего угодно… Хоть ковчега Ноя на склонах горы Арарат. Пусть Великий Магистр сам выйдет на Рабина и попросит его приехать на заседание братства. Если все будет хорошо, сразу же его и посвятим.
В-четвертых, поручить брату Высокого Неба съездить в Россию с портативным датчиком и немного там поискать — хотя бы по Петербургу…
Впервые за множество лет братья расходились счастливые, довольные, раскрасневшиеся. Впервые у них появилась ЦЕЛЬ. Появился СМЫСЛ.
И впервые за десятилетия снова забрезжил впотьмах смердящий кровью, оскаленный улыбкой Веселого Роджера, такой желанный для них призрак Мирового Господства.
ГЛАВА 3
Сын Моисея и Арбата
Лев Моисеевич Шепетовский точно знал, что его отец был прекрасный, очень хороший и правильный человек. Что папа, может быть, и не все правильно понимает, но, во всяком случае, именно он научил Леву жить правильно и честно.
Он также знал наверняка, что его троюродный дядя Израиль Соломонович — молодец и герой, поразивший немало врагов карающим мечом революции. Что сам он «нашим врагом» быть решительно никак не мог, и что партия еще разберется в страшной ошибке. Тут, конечно, были свои проблемы… Потому что, вообще-то, Лева знал и то, что доблестные органы никогда не ошибаются… Что они-то и есть этот самый карающий меч революции, и что этот меч никак не может сверкать над головой невинных людей.
Но точно так же было очевидно, что дядя Израиль никак не мог быть преступником, который шпионил в пользу Японии, Аргентины и Эфиопии, да еще в пользу Русского общевоинского союза. Уж что-что, а принадлежность дядюшки к Общевоинскому союзу не лезла ни в какие ворота. Если даже дядя Изя и мог совершать какие-то преступления, то уж, во всяком случае, не такие.
Так же точно юноша точно знал, что слово «чекист» — священное слово для всякого, кто понимает. Не священным это слово может быть только для «наших врагов». А так же точно была известна подлость, низость и совершенная омерзительность этих самых «врагов». Только самый плохой человек, да и то не каждый, мог быть на стороне тех, кто не считает слова «чекист» священным, а самих героев — полными разнообразных достоинств.
Лева Шепетовский точно знал, что в СССР осуществляется вековечная мечта человечества и претворяется в жизнь то, о чем мечтали века и тысячелетия, во все времена все народы во всех странах.
Что Ленин был гений, а Сталин — тоже гений, который продолжил дело Ленина. Что сподвижники Ленина и Сталина, стоящие на трибунах Мавзолея во время парада, тоже классики и гении, продолжающие дело еще Карла Маркса и Фридриха Энгельса. Что совершенно весь мир, все страны, государства и народы рано или поздно придут к тому же самому, что есть в СССР. Всему этому научил Леву самый правильный человек на свете, его отец, Моисей Натанович Шепетовский. И брат отца, Израиль Соломонович, тоже Шепетовский.
Лева точно знал, что это клеветники и наветчики погубили его дядю и множество таких же замечательных, прекрасных людей. Очень может быть, что это как раз агенты Антанты и англо-американского капитала, прокравшиеся в СССР через границу, специально сделали так, чтобы руками «органов» уничтожить этих прекрасных людей, чтобы они не могли воплотить в жизнь вековечную мечту человечества.
Лев Моисеевич был в числе тех, кто, начиная с 22 июня 1941 года, осаждал военкоматы, стремясь защищать великие завоевания страны социализма. Студенты его института с 3 курса имели бронь, и Лева вполне мог не воевать — на самом законнейшем основании. Расхождения с папой возникли именно потому, что папа-то считал, что бронью необходимо воспользоваться. А Лева кричал на папу, доказывая, что в такую тяжкую годину советский человек должен… обязан… что его долг… что партия… что лично товарищ Сталин…
Переубедил ли он отца — дело темное, потому что папа тоже орал на него, рвал волосы и вообще очень волновался. Лева понимал — папа боится за него, за Леву; папиными воплями про то, что справятся и без него, движет любовь к нему, к Леве… И как бы он ни вопил в ответ, в душе поднималось теплое чувство к отцу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68