Старец смотрел теперь прямо на него, и ему показалось, что одобрительно.
Господи, что за чепуха! Blodsinn, сказал бы Василий Дмитриевич, любивший крепкие немецкие словечки.
— А это что такое?
— Где?
— Да у вас в руках.
Олег не понял вопрос.
— Икона. Вы разве не видите?
— Да уж вижу, — сказала Виктория с сарказмом. — А вы что? Православный любитель икон?
— В какой-то степени, — пробормотал Олег, — в какой-то степени любитель.
— Дайте посмотреть.
Выпускать икону из рук Олегу не хотелось. Ну вот совсем не хотелось!.. И он просто повернул ее ликом к девушке. Она глянула насмешливо.
— Что это вы в нее так вцепились? Боитесь, что отниму?
Он пожал плечами. С ним уже давно — сто лет! — никто не разговаривал в таком тоне, и он… терялся немного.
За ширмой продолжали бормотать, и время от времени слышались немецкие ругательства.
— Василий Дмитриевич, мы пошли! — громко сказал Олег в сторону ширмы. — До свидания!
— Голубчик, простите великодушно, но как раз привезли ваш плафон, — залихватски соврал старик за ширмой, и Олег улыбнулся. — Да, да, непременно перезвоню, голубчик! Непременно! Как только увижу своими глазами, так сей же момент перезвоню!..
— Ну, дайте мне уже мой шарф, — приказала Виктория. — Или вы думаете, я сама буду его оттуда… стягивать?
— Да, да, всенепременнейше, голубчик, а супруге передайте поклон и уважение и уверения во всяческом…
— Держите ваш шарф, и где-то здесь была моя куртка…
— Вон на стуле что-то валяется, это не она?
— Вы не поверите, но как раз она.
— Да, да, голубчик вы мой, вынужден прервать, чтобы бежать. Плафон, знаете, вещица хрупкая…
Олег натянул куртку, не выпуская из рук икону. Ну, вот не хотелось ему ее выпускать!..
— Василий Дмитриевич, мы пошли! Прекрасную барышню я у вас забираю! — Он почти выговорил «похищаю», но в последний момент чувство юмора все же вмешалось и не позволило так уж напрямую следовать законам жанра.
— Нет, нет, постойте! Ради бога, простите!.. Нет, это я не вам!
— А икону я возьму, покажу специалистам, — негромко продолжил Олег, заглядывая за ширму. Старик посмотрел на него несчастными глазами и попилил рукой по синему шарфу, который был намотан у него на шее. Олег еще понизил голос. — Да я все понимаю, и она все понимает и не обижается! Выгодного клиента вы не потеряете, я вам точно говорю. Икону на следующей неделе привезу.
— Да, да, да, только вы уж с девушкой поласковее, Олег Петрович! Платит много! Хорошая девочка и платит много!..
После полумрака антикварной лавки свет морозного дня показался Олегу ослепительным, почти невыносимым. В лицо дохнуло холодом с реки, он прищурился, и глаза сразу заслезились.
Виктория, поправляя на носике темные очки, посмотрела на него насмешливо.
— Ну, и где это ваше «Кадо»?
— Да вот направо и за угол. — Он вытер глаза, сознавая, что выглядит не очень, и показал рукой, куда именно.
— Мы что?! — спросила Виктория. — Пешком пойдем?! В такой мороз?!
Олег открыл глаза, уже немного привыкшие к свету, набрал полную грудь мороза, с силой выдохнул и посмотрел на Нескучный сад на той стороне замерзшей реки. Сад стоял белый, торжественный, недвижимый, как немецкая рождественская декорация возле вертепа.
— Мы пойдем пешком, и вы вполне можете взять меня под руку, — сказал галантный Олег Петрович, согнув руку кренделем. — Это всего в двух шагах.
Краем глаза он видел свою машину и Гену, который, перегнувшись через руль, пристально на него смотрел.
Никаких подвохов со стороны Гены он не ожидал. Тот все сообразит правильно и окажется в нужное время в нужном месте, в этом можно не сомневаться. Они работали вместе уже много лет и никогда друг друга не подводили.
Раз хозяин ведет барышню за угол, да еще выставив локоть крендельком, значит, так нужно, значит, в машину он приглашать ее не изволит — у него свои планы. А мы потихонечку тронем, и никакая барышня нас не заметит!.. Мы дадим им отойти подальше и уж только потом тронем, и машинка у нас тихая, прокрадется неслышно, а уж когда Олег Петрович выйдет — мы тут как тут!
Виктория брать своего новоявленного кавалера под руку не стала, опять зачем-то поправила на носу очки и раздраженно засеменила рядом, а он еще раз взглянул на торжественный сад на той стороне реки, услышал, как аппетитно скрипнул снег под колесами его тяжеленной машины, понял, что Гена Березин тронулся следом, и поудобнее пристроил икону под курткой.
— Итак, что у нас в программе? — лихо спросил он у Виктории и все же поддержал ее под локоток, когда она чуть-чуть споткнулась. — Горячий кофе и французский сливочный торт! Или вы любите шоколадный?
— Я вообще не ем никаких тортов.
— Напрасно! В Париже напротив Люксембургского сада есть чудесная кофейня, называется «Delvayou», там подают изумительные шоколадные тарталетки с вишней.
— А вы что? Бывали в Париже?
— Бывал, — признался Олег Петрович, — и не раз, Виктория! И в Париже бывал, и в кафе! Завсегдатаи там французские старушки с фиолетовыми кудрями, старики в клетчатых пиджаках, ну и, разумеется, их бульдоги. И какое-то количество молодежи из Сорбонны, способной заплатить за кофе с пирожным сорок евро или около того.
— Господи боже мой, — пробормотала Виктория и пожала плечами. — Сорок евро, какая чепуха!..
— Не скажите, дорогая Виктория, не скажите, — развлекая себя, продолжал Олег Петрович, — может быть, для нас с вами это и чепуха, но для огромного большинства людей…
— Ах, какая мне разница! Если у человека нет денег, особенно у мужчины, он или туп, как пробка, или ничего не может, или слабак.
— Вы уверены? Вы совершенно уверены в этом, Виктория?
— Ну конечно! И какое мне может быть до них дело?! У моего папы есть деньги, и у всех его друзей есть, и у мамы тоже — папа ей дает! Па-адумаешь, сорок евро!
— То есть все до одного, кто не может потратить сорок евро на кофе, — сплошь слабаки и тупицы?
— Ну конечно! Если остальные могут, почему они не могут?
Он помолчал, потому что девушка неожиданно стала его раздражать, и рука, сложенная кренделем, утратила всякий смысл, и пионовые щечки потеряли привлекательность, и приключение превратилось в глупость.
Сорок евро?.. Сорок евро на кофе?..
И он опять прищурился на Нескучный сад на той стороне.
…денег не было. Денег не было никогда. Он писал статьи в научные журналы, во все подряд, и иногда ему давали гонорар. Долларов, может быть, тридцать, и это было счастье, праздник, сказка! Он ехал в Академию наук, подгадывая электрички так, чтобы успеть, пока открыта касса, расписывался в ведомости, которую подавала ему толстая насморочная женщина в шали. Он до сих пор помнил, как ее звали — Любовь Петровна, вот как. Шмыгая носом, она подвигала к нему бумагу, а он всегда ревниво изучал в разграфленных прямоугольниках другие фамилии, против которых были суммы, казавшиеся ему огромными, — некто Дынин должен был получить сто восемьдесят долларов тридцать семь центов. Как он тогда завидовал этому неведомому Дынину! Сто восемьдесят долларов, да еще тридцать семь центов, они-то откуда взялись?!. Олег расписывался, и получал денежки, и бережно складывал их в бумажник, где болтался рубль или два и мелочь в отдельном карманчике! Потом ехал домой, чувствуя себя богачом, миллионером, дельцом, доллары в кошельке придавали ему уверенности в себе и в том, что он все может, что он хороший муж и отец!.. В кооперативном гастрономе на площади он обязательно покупал колбасу, ма-аленький кусочек, и десяток яиц, и молоко, и тогда наутро у них был омлет, райское наслаждение, пища богов! И жена светлела лицом, когда он вынимал десятки с американским президентом, — две он всегда привозил «нетронутыми», шиковал на одну, а разменянные рублики они прятали. Ну, вот просто брали и прятали, куда придется, в карман шубы, если было лето, или в сарафан, если зима. Прятали, чтобы потом «найти»! Какое это было счастье — неожиданно найти в кармане неучтенный рубль, и как это было много!..
Он тогда все время думал лишь о том, как ему добыть денег. Он был совершенно уверен, что, как только он придумает и добудет, его жизнь станет сказочно прекрасной. Счастье, которого и так полно, можно будет просто хлебать ложкой, как щи.
Сорок евро!..
Он придумал, как добыть денег, и добыл их, и только бог знает, чего ему это стоило. Жена ушла — или он от нее ушел, сейчас уже и не вспомнишь, — дочка почти выросла и почти без него, и к сорока годам выяснилось, что счастье — это когда есть два свободных часа и можно заехать к Василию Дмитриевичу, покопаться в пыльном старье, найти непонятную икону, сунуть ее под куртку и шагать по скрипучему снегу, прищуриваясь на Нескучный сад.
Такое счастье выпадает нечасто.
Девушка — он вдруг позабыл, как ее зовут, — стрекотала рядом с ним, кажется, на что-то сердилась, а он все щурился и слушал, как скрипит снег под подошвами его тяжелых ботинок.
Тут он сообразил, что они идут не просто так, а «на кофе».
Кофейню они прошли, и пришлось немного вернуться, и, пока они возвращались, он пристально смотрел на Гену, а Гена из-за лобового автомобильного стекла — на него, и казалось, водитель спрашивает, что это такое Олег Петрович затеял ни с того ни с сего, да еще в середине дня.
Отвечая на безмолвный Генин вопрос, Олег Петрович пожал плечами и придержал дверь перед Викторией — вот как ее зовут, теперь он вспомнил!..
Внутри никого не было и вкусно пахло — кофе, сдобой, свежим пирогом, — и все столики у окна оказались свободны, и он сел так, чтобы Гене было его видно. Они и так все время ругались, что Олег Петрович фланирует в одиночестве, без охраны.
— Мне бы ваши возможности и ваши денежки, — восклицал Гена, — на меня бы такие профессионалы работали, что блоха носа не подточит!
Олег Петрович моментально представлял себе Гену в окружении профессионалов, почему-то исключительно в темных очках и спецагентовских костюмах, и еще представлял блоху, которая не может подточить свой нос, и они кое-как договаривались, что, покамест Олег Петрович начальник, а Гена водитель, никаких профессионалов в свою жизнь они привлекать не будут. Обойдутся как-нибудь.
И вот как только Олег разместился сам, пристроил на свободный стул икону, и Викторию усадил, и меню попросил, у него зазвонил телефон. Полдня не звонил, а тут вдруг на тебе!..
— Простите великодушно, — сказал Олег, решив придерживаться выбранного тона до конца, вытащил трубку, посмотрел и удивился. Звонил Василий Дмитриевич, с которым они десять минут назад насилу расстались.
— Что такое у вас случилось, дорогой вы мой Василий Дмитриевич?
— Может, мой стул нашелся? — не глядя на Олега, спросила Виктория, положила ногу на ногу, достала из крохотной сумочки серебряный портсигар, щелкнула блеснувшей на солнце крышечкой и достала тонкую коричневую пахитоску. Олег оценил и портсигар, и пахитоску.
В трубке молчали, и он повторил удивленно:
— Алло? Что вы там сопите?..
— Может, заедете, Олег Петрович? — вдруг умоляюще сказал старик прямо ему в ухо. — Мне бы… потолковать с вами.
— Да я только от вас! За угол зашел!
— Очень нужно, — почти простонал Василий Дмитриевич. — На пять минут, клянусь честью моего покойного отца, а он был кристальный человек! Просто кристальный!
Олег Петрович даже растерялся немного.
— Я верю в кристальную честность вашего покойного батюшки, но, может быть… до завтра, Василий Дмитриевич? У меня сегодня еще встреча, да и сейчас я не один, если вы помните!..
— Blodsinn! Чепуха! Она и без вас обойдется, ваша барышня!
— Позвольте, но вы сами просили меня…
— Да, да, просил, ну и что?! Все изменилось! Если вы не приедете, Олег Петрович, я погиб, пропал, уничтожен!
— Хорошо, — сказал Олег довольно холодно. Театральные представления, которые время от времени устраивал Василий Дмитриевич, не доставляли ему удовольствия. — Только не раньше чем через час и не больше чем на три минуты.
— Отлично, — деловым тоном резюмировал старик и пропал из трубки.
— Ну что? Моего стула у него как не было, так и нет?
— Нет, — сказал Олег Петрович, раздумывая над тем, что именно могло понадобиться антиквару, да еще так срочно. — Да, может, и бог с ним, с гамбсом, Виктория! Купите чиппендейл, их кругом полно!
Виктория разобиделась.
— Про Чипа и Дейла смотрит моя сестра, ей девять лет! И вообще, вы обещали больше мне не хамить.
— Не буду, — торопливо, чтоб не хихикнуть невзначай, сказал Олег Петрович. — Ни за что не буду, вы правы. Давайте лучше говорить о вас. Чем вы занимаетесь? Учитесь?
— Учусь.
— В МГИМО?
— Откуда вы знаете?
— Факультет международной журналистики?
— Да откуда вы знаете-то?!
— Что-то подсказало мне, что иначе просто и быть не может!
Виктория недоверчиво посмотрела на него сквозь сигаретный дым.
—Да вам, наверное, сказал кто-нибудь. Или вы меня по телевизору видели. Видели, да?
— А вас показывают по телевизору?
— Ну да, — сказала она совершенно спокойно, — конечно. Нас всех показывают. Есть такая передача — «Светский раут». Наверняка вы видели! И еще на третьем канале молодежный проект, про студентов, меня туда тоже часто приглашают. Ну, признайтесь, видели, да?
Последняя программа, которую Олег Петрович видел по телевизору, была посвящена обзору мировых фондовых рынков и состояла из диаграмм, индексов, стрелок и разноцветных треугольников. В ней не было ни слова о светской жизни и про студентов тоже речь не шла. Тем не менее Олег уставился на Викторию — губки коралл, щечки пион, зубы жемчуг, посмотреть есть на что — и как бы вспомнил.
— Вы правы! — заключил он, откинулся на спинку стула и сложил большие руки на полосе, которая проходила поперек его живота.
1 2 3 4 5 6