Среди гор бумаг, заполненных м
еханическим текстом, этот листочек был единственным, написанным челове
ческой рукой. Сначала Вера не сообразила, почему так внимательно разгляд
ывает крупные латинские буквы, а потом поняла: писавший страшно волновал
ся. Рука у него дрожала, но это не почерк алкоголика или больного. Тот, кто о
тправил факс, был здоров. Он нервничал, спешил, но при этом старался вывест
и каждую букву как можно тщательнее, очень хотел, чтобы его поняли. Однако
почему же тогда не воспользовался компьютером и принтером? Там, где стои
т факс, компьютер есть наверняка…
Содержание текста понять было несложно. Просто адрес: «Карлштейн, улица
Мложека, дом 37, третий этаж. „Мокко“. Туретчина. Брунгильда». Да, действител
ьно, Карлштейн Ц это маленький городок неподалеку от Праги. Пять лет наз
ад они с мамой были в турпоездке по Чехословакии. Но что такое «Мокко»? Сор
т кофе? Однако при чем здесь кофе? Может, прозвище? Почему нет имени, чей это
адрес? При чем здесь «Туретчина» и «Брунгильда»? Туретчина на славянских
языках Ц Турция. Брунгильда Ц героиня германского эпоса. Это похоже ли
бо на розыгрыш, либо на шпионский шифр. Но шпионы передают информацию как-
то иначе…
Вера ясно вспомнила тихий уютный городок Карлштейн. Там только частные д
омики, один-два этажа. Туристическую группу возили смотреть замок четыр
надцатого века с известной на весь мир коллекцией готической живописи и
рыцарского оружия.
Вода в двух больших кастрюлях долго не закипала. Чтобы не терять времени,
прямо в ночной рубашке Вера села за письменный стол, включила компьютер
и взялась за перевод. Но опять зазвонил телефон.
Ц Да! Ц рявкнула она в трубку.
Ц Доброе утро, Веруша…
От одного звука этого мягкого баритона у Веры вздрогнуло сердце.
Ц Здравствуй, Стае, Ц как можно спокойнее ответила она.
Ц Как дела? Как мама? Ц быстро спросил баритон.
Ц Спасибо, нормально. Ц Вера старалась, чтобы в ее голосе звучали ледян
ые нотки, но голос предательски дрожал.
Ц Ты не могла бы уделить мне пару часов?
Ц Нет, прости, я очень занята.
Вера подумала, что надо положить трубку сию же минуту, и вообще класть ее м
олча всякий раз, когда из нее раздается этот приятный баритон. А еще лучше
сказать: «Стае Зелинский, будь так любезен, не звони мне больше никогда».

Но ведь она сама позавчера позвонила ему и продиктовала на автоответчик
свой новый телефонный номер. Сама!
Ц Ну хотя бы час. Я приеду к тебе, когда скажешь, Верочка, выручи меня в пос
ледний раз, очень тебя прошу. Ты же знаешь…
Она знала: ему надо опять что-нибудь перевести, написать пару страниц дур
ацкого текста по-французски или по-английски, позвонить за границу, торг
оваться с каким-нибудь финном о поставке партии бумаги. Ему всегда что-то
такое от нее надо, и он не стесняется.
Ц Когда ты заведешь себе секретаршу или женишься на женщине, которая вл
адеет хотя бы одним иностранным языком? Ц тихо спросила Вера.
Ц Ну не злись, Веруша, солнышко, ты же умница, и вообще, я так соскучился.
Ц У меня очень много работы. Я занята. Ц Голос ее дрожал, она взглянула в
зеркало над телефонным столиком и заметила, что щеки горят.
«Дура несчастная, размазня! Ц мысленно обратилась она к своему лохмато
му, неумытому отражению. Ц Ну пошли его наконец! Пусть катится как можно
дальше. Есть у тебя хоть капля человеческого достоинства?»
Ц Ладно, так и быть, можешь приезжать. Через час. Нет, через два отрывисто п
роговорила она, с ненавистью глядя в глаза своему отражению.
Положив трубку, она побежала на кухню, выключила газ под кипящими кастрю
лями, ринулась в ванную, расплескивая кипяток, чуть не обварила себе ноги.

Мыться, сидя на корточках в холодной ванне и поливая себя теплой водой из
ковшика, очень неудобно. В прихожей опять зазвонил телефон, пена шампуня
попала в глаза, Мотя стал скрести лапой дверь, жалобно завыл. Во дворе запу
скали петарды. Пес панически боялся этого грохота и каждый раз прятался
именно в ванной. Ванная для него была чем-то вроде бомбоубежища.
Дрожа от холода, Вера закуталась в махровый халат, открыла дверь, впустил
а Мотю. Со двора послышался очередной залп. Пес в ужасе вскочил в ванную, с
толкнул на пол пластмассовое ведро с остатками теплой воды. Вера кинулас
ь вытирать. В старом доме совсем сгнили перекрытия, соседи без конца прот
екали друг на друга. Даже если кто-то наверху мыл пол, внизу на потолке про
ступали влажные серые пятна. Под двухкомнатной квартирой Веры и ее мамы
жила вредная тетка, которая за каждое пятнышко на потолке требовала, что
бы ей оплатили европейский ремонт.
«Ужасный день. Ц подумала Вера, вытираясь Ц Вообще все у меня ужасно сов
сем скоро стукнет тридцать. У меня нет ни мужа, ни детей, ни постоянной раб
оты. За этот месяц я поправилась на два килограмма. Собственное отражени
е в зеркале вызывает тоску и оскомину».
Вера распрямилась, откинула мокрые волосы с лица и скорчила самой себе г
нусную гримасу.
Ц Ну, давай, старайся, приводи себя в порядок, ври самой себе, будто ему важ
но, как ты выглядишь, будто он видит в тебе особь женского пола! Ты для него
Ц толстый словарь, стационарный компьютер, который можно включить и вык
лючить, когда вздумается.
В детстве Веру дразнили «ватрушкой». Она была полненькая, маленькая, со с
ветло-желтыми волосами и бледно-голубыми глазами. Брови и ресницы тоже б
ыли совсем светлые, от этого ее круглое мягкое лицо ей самой казалось как
им-то хлебобулочным, похожим на ватрушку. Кожа у нее была очень белая, нея
сная, чувствительная и к солнцу, и к ветру. На морозе ее маленький, чуть взд
ернутый носик моментально краснел, на солнце тоже краснел, обгорал и шел
ушился. Стоило хоть немного занервничать, и тут же щеки заливались жгучи
м румянцем. Если она плакала, даже совсем немного, то потом весь день ходил
а с воспаленными, опухшими глазами.
Каждое ее чувство сразу отражалось на лице. Она не могла ни соврать, ни при
твориться. Если она огорчалась, лицо ее непроизвольно вытягивалось, угол
ки губ сами собой ползли вниз. Когда радовалась, глаза ее становились ярк
о-голубыми, сверкали, рот растягивался в счастливой щенячьей улыбке, щек
и нежно розовели. Она знала это свое дурацкое свойство, но ничего поделат
ь с лицом не могла.
С семи лет Вера носила очки, которые совершенно не шли ей, уменьшали и без
того небольшие глаза, делали ее совсем скучной и неженственной. Беленька
я пухленькая отличница, мамина дочка, пай-девочка, всегда чистенькая, тих
онькая, безотказная…
В двенадцать лет Вера пыталась морить себя голодом. Ей хотелось стать то
нкой, воздушной, неземной. Целый день она ничего не ела. Чтобы не обсуждать
эту болезненную проблему с мамой, она, вернувшись из школы, разогревала с
ебе суп, наливала в тарелку, потом аккуратно выливала в унитаз, тарелку и п
оловник мыла и оставляла в сушилке.
Ц Верочка, ты пообедала? Ц спрашивала мама каждый раз, возвращаясь с ра
боты.
Ц Конечно, Ц отвечала дочь, отворачивалась и заливалась горячим румян
цем.
Ночью Вера, крадучись, пробиралась на кухню и съедала несколько толстых
кусков колбасы, мазала маслом белый хлеб, стоя у холодильника и презирая
себя до слез. Чтобы утешиться, она отправляла в рот полдюжины шоколадных
конфет.
Шоколада в доме всегда было много. Мама, детский врач, участковый терапев
т, получала в качестве подарков на все праздники исключительно шоколадн
ые наборы.
У отца была другая семья. Верой он не интересовался. Мама работала на полт
оры ставки, и девочка была с семи лет предоставлена самой себе. Она росла с
амостоятельной, обязательной, очень аккуратной. Не ребенок, а чудо. К тому
же с первого класса школы до последнего курса университета училась Вера
на одни пятерки.
Когда начался период жгучих школьных романов, вечеринок при погашенном
свете, Вера вообще перестала есть, даже по ночам. Ей действительно удалос
ь немного похудеть, она была счастлива, пока однажды на контрольной по ге
ометрии не упала в обморок.
Ц Ты никогда не будешь худой, Веруша. Смирись и не мучай себя, Ц сказала е
й мама.
Одним из счастливых свойств Вериного характера было умение быстро забы
вать все неприятное. Она легко мирилась и с собственными внутренними про
блемами, и с внешними обидами. Она вообще не умела обижаться Ц ни на людей
, ни на природу, которая создала ее пухленькой, а не тонкой-звонкой. Настро
ение ее могло исправиться в один миг из-за какой-нибудь мелочи.
Ко всему прочему, Верочка с десяти лет писала стихи. До четырнадцати она и
х не показывала никому, только маме. И вот однажды мама потихоньку от нее о
тнесла несколько стихотворений в популярный молодежный журнал. Маме ск
азали, что у девочки есть кое-какие способности, стихи не напечатали, но В
ерочку пригласили в литературное объединение при журнале.
Теперь раз в неделю она приходила вечером в редакцию, где в зале заседани
й собирались мрачные длинноволосые или бритые наголо молодые люди, надм
енные барышни в широких свитерах, пожилые сумасшедшие гении обоего пола.

Возглавлял литобъединение известный советский поэт, добродушный, силь
но пьющий, с крайне запутанной личной жизнью и парой тоненьких сборничко
в лирики. Сборнички были изданы давно, в конце шестидесятых. Никто бы не за
метил этих двух книжек, если бы не хлесткий фельетон партийного критика,
опубликованный в газете «Правда». Поэт был объявлен чуть ли не запрещенн
ым, встал в почетные ряды пострадавших от советской власти и тут же просл
авился на многие годы вперед. Даже стихов ему писать с тех пор не надо было
. Он и не писал.
На занятиях обсуждалась какая-нибудь очередная поэма или подборка стих
ов. Каждый слушал только себя. Каждый приходил для того, чтобы раз в три ме
сяца «обсудиться». Это была болезненная словесная эквилибристика, взро
слые люди тратили вечера и силы на восхваление, а чаще Ц на уничтожение в
итиеватых, пустых опусов, спорили о каждой строке, издевались друг над др
угом с изысканным садо-мазохистским кайфом.
Пятнадцатилетняя Верочка Салтыкова была самой юной и незаметной из все
х завсегдатаев литобъединения. Надменные барышни с сигаретками в зубах
снисходительно называли ее «деточка», молодые люди вообще не смотрели в
ее сторону. Но она чувствовала себя причастной к чему-то значительному, в
озвышенно-духовному. Творения непризнанных гениев казались ей действи
тельно гениальными, злобные взаимные подколки членов литобъединения о
на воспринимала как образцы утонченности мысли, шедевры остроумия.
До обсуждения Верочкиных детских стихотворений очередь, к счастью, так и
не дошла…
Один из завсегдатаев ЛИТО, двадцатитрехлетний студент Полиграфическог
о института, пригласил небольшую компанию к себе на дачу. Стоял очень теп
лый май.
Ц И ты, малышка, давай с нами! Ц сказал он, мельком взглянув на розовое, кр
углое личико под желтой челкой.
Ц Я только позвоню маме!
Ц Тебя кто-нибудь потом проводит домой? Ц спросила мама по телефону.
Ц Конечно, мамуль, не волнуйся.
Надежда Павловна действительно не слишком волновалась. Ей, детскому вра
чу, человеку, далекому от прилитературной среды, все эти сложные непризн
анные гении представлялись людьми чистыми, высокодуховными и абсолютн
о порядочными.
Пустая двухэтажная дача находилась в пятидесяти километрах от Москвы. В
электричке Вера смотрела в окно, прислушивалась к разговорам, в которых
Пушкина панибратски именовали Сашей, Лермонтова Ц Мишей, Мандельштама
Ц Осей, Пастернака Ц Борей и так далее, словно все реальные гении русско
й поэзии были своими людьми в этом склочном табунке.
В саду на деревянном столе стояла пятилитровая бутыль мутного самогона.
Вера, ни разу в жизни не бравшая в рот спиртного, залпом, зажмурившись, вып
ила почти полный стакан, любезно предложенный ей наравне со всеми. Ее ник
то не остановил. Проглотив жгучую гадость, она небрежно вытянула сигарет
у из чьей-то пачки и закурила. Ей хотелось быть, как они, бесшабашно-утонче
нной, искушенной, сложной.
Еды на столе было мало, только хлеб, плавленые сырки и толстые куски одесс
кой колбасы. Вера выпила еще полстакана самогона, не закусывая.
Потом был сплошной тошнотворный туман, стремительное головокружение. О
на запомнила только бреньканье расстроенного фортепьяно на темной вер
анде, мутные пятна смеющихся лиц, какой-то самолетный гул в ушах.
Очнулась она от резкой боли в паху и собственного крика. Открыв глаза, она
увидела над собой бородатое чужое лицо, успела подумать, что совершенно
голый человек с бородой выглядит как-то особенно дико и непристойно. Пре
жде чем что-либо сообразить, она изо всех сил вмазала своим маленьким кул
ачком по этой темной бороде и только потом узнала хозяина дачи, Стаса Зел
инского.
Ц Я люблю тебя, не бойся, все хорошо, не бойся, Ц шептал он, пытаясь поймат
ь ее руки.
Она вырвалась, дрожа и захлебываясь слезами, стала искать свою одежду в т
емноте на полу. Он тоже стал одеваться, бормоча, что влюбился в нее с перво
го взгляда, жить без нее не может и теперь они вовек не расстанутся.
До первой электрички осталось полтора часа. В доме было тихо, гости то ли р
азъехались, то ли заснули. Зелинский плелся за ней на станцию, продолжая б
ормотать признания и извинения. Он ни разу не обратился к ней по имени, и В
ера поняла, что он даже не помнит, как ее зовут.
Но самое ужасное заключалось в том, что из всех завсегдатаев литобъедине
ния именно на этого бородатого Стаса Верочка заглядывалась с первого за
нятия. Не то чтобы он ей нравился, просто хотелось на него смотреть. Он счи
тался в поэтическом табунке самым талантливым, и собой был недурен, и уме
л говорить хлестко, смешно, почти афоризмами.
Всю дорогу до Москвы Верочка молчала, старалась не встретиться глазами с
о своим протрезвевшим жалким провожатым.
1 2 3 4 5 6 7 8 9