– А что, похож?Она смотрела на меня очень серьезно:– Вы насчет Латынина?– Пока не знаю, – честно сказал я, – но может быть. А что с ним?Мне показалось, сейчас она заплачет.– Но вы точно не из милиции?Я опустился на верхнюю ступеньку. Время шло к четырем, а у меня с утра не было во рту ни крошки.– Нет, я же сказал, не из милиции. Я из газеты. Ну что там с вашим Латыниным?У нее скривились губы:– Он пропал.– Давно? – спросил я устало.– Вчера утром. Он... он не ночевал дома...И тут она наконец заплакала. 9 Через четверть часа мы с ней сидели в “стекляшке” напротив и ели пельмени, запивая компотом. Я уже не сомневался, что Кригер писал мне именно о Саше Латынине.Все началось, сказала Дина, месяца два назад. Когда Саша познакомился с этим парнем, официантом из пивного бара.– Там, в баре, и познакомились? – спросил я.– Нет, – ответила Дина, – не в баре. Познакомились они очень странно: в метро.– Почему тебя это удивляет?Дина пожала плечами:– Не знаю. Просто странно. Я, например, никогда в метро ни с кем не знакомилась.“Слава Богу”, – подумал я. А вслух спросил:– Как его зовут, этого официанта?– Сергеем, кажется. Я его никогда не видела. Саша меня всегда внизу оставлял. У них там были дела.Она сказала это совершенно естественным тоном. И я подумал: вот знамение времени! Интересно, с какого класса у них в ходу эта фраза?– И что же это были за дела?Дина молчала. Я сказал:– Дина, мы уже выяснили, что я не из милиции. Хочешь, покажу удостоверение?Она отрицательно покачала головой.– Тогда решай, или мы вместе будем искать Сашу, или допивай компот и пошли по домам. Ну?– Я не ханжа, – сказала она наконец с вызовом. Начало было хорошим. – И не вижу ничего ужасного, если тебе в руки попала вещь по дешевке, а ты потом продал ее по нормальной цене.Она явно наблюдала за моей реакцией. Я молчал, сохраняя на лице бесстрастное выражение. И она, как видно, решилась'– Короче, у этого Сергея были какие-то то ли родственники, то ли друзья, которые часто ездят за границу. Ну и привозят барахло, разумеется. А продавать некому да и некогда Вот Сергей этот и попросил Сашу помочь. В основном это были джинсы, хорошие; фирменные.– И почем Сергей их отдавал?– По-моему, рублей по сто.Я присвистнул:– Ничего себе! А Латынин небось рублей по сто пятьдесят?– По сто сорок. Для скорости.– Это все?– Нет, не все. Еще этот парень иногда просил Сашку отвезти что-нибудь по адресу, потому что сам не мог отлучиться с работы.– Что, например?– Чемоданчик. Давал ему адрес, где-то в новом районе, и двадцать пять рублей – вроде как на такси.– А что было в чемоданчике, Саша никогда не интересовался?– Ну что вы, это же неприлично! К тому же он и не открывался.– А это откуда известно?У Дины на щеках выступили два красных пятнышка. Полагаю, это означало, что она вспыхнула до корней волос.– Там... там был такой цифровой замочек...– Но ведь он мог быть и не включен?Дина молчала. Я решил сменить тему:– Скажи, пожалуйста, а куда Саша потом девал деньги?– Как куда? Мы их тратили. В кафе ходили, один раз даже в ресторан. Еще Латынин себе диски последние на них покупал, пополнял свою коллекцию. А это, между прочим, не такое дешевое удовольствие.– Понятно, – сказал я. – Ну а раньше он на что их покупал? Экономил на завтраках?Но до нее, кажется, не дошла моя ирония.– Вроде того, – ответила она совершенно серьезно. – Ему папаша всегда сколько хочешь давал, только попроси. А недавно у них и вышел конфликт как раз на почве финансов. Папашу заело. Хватит, говорит, по кафе шляться, экзамены на носу, в институт надо поступать и все такое. Ну и дал ему вместо червонца трояк. Это, я так понимаю, в воспитательных целях.А Санечка тоже завелся, швырнул ему этот трояк, вагоны, говорит, пойду по ночам разгружать. Тут-то как раз ему официант и подвернулся. Чего вы улыбаетесь?– А что, не смешно? – спросил я.– Абсолютное – ответила она с жаром. – Вы просто не знаете Латынина: если в не этот официант, он бы точно пошел вагоны разгружать.– Да, судьба – индейка, – согласился я. – Ну и что же он пропал от такой хорошей жизни?Она опять смотрела на меня настороженно, мой тон ей не нравился. Я пенял, что меня, пожалуй, действительно чересчур заносит, и постарался придать лицу выражение серьезного внимания.– Откуда ж я знаю, – наконец вздохнула она.– Даже не догадываешься?Она покачала головой.– Когда, значит, ты его последний раз видела?– Позавчера в школе.– А говоришь, пропал он вчера утром. Может, он позавчера вечером пропал?– Его ребята видели. Вчера после второго урока он приходил в школу, принес эту самую газету, которую мы делаем. Он к ней рисовал заголовок и всякое гам оформление. Отдал и сразу ушел, не хотел, наверное, чтоб его учителя видели.– И к тебе даже не подходил?– Нет.Что-то мне не понравилось в том, как она это произнесла.– А накануне вечером вы тоже не общались?Она снова покачала головой. И тут я, кажется, догадался:– Ты вообще-то когда с ним последний раз разговаривала? Дина молча изучала остатки компота на дне своего стакана.– Поссорились, – констатировал я, и она кивнула. – Давно?– Две недели назад. Если хотите точно – сегодня шестнадцатый день.– А из-за чего – секрет?– Да ну, какой секрет! То есть был бы секрет, конечно, но раз уж вы теперь знаете... Понимаете, Латынин в последнее время стал очень странный. Перестал мне все рассказывать. Раньше таскал меня всюду за собой, а тут вдруг, как ни позвонишь, он занят, у него дела. Дела, дела! Прямо смурной стал от этих дел!Дина обиженно поджала губы.– Короче, лопнуло мое терпение. Это после того, как я узнала, что он без меня стал ходить вечером на дискотеку. Я его напрямик об этом спросила, а он мне опять свое: “У меня там дела!” У него там дела, а я должна весь вечер сидеть дома одна! Мы поругались страшно, он на меня накричал, что я не имею права лезть в его личную жизнь, что все мы такие, только дай нам волю, а я в ответ на него тоже накричала, что никакой воли мне от него не надо и что если мне нельзя лезть в его личную жизнь, тогда пусть он тоже не лезет в мою! И... и с тех самых пор мы не разговариваем...У нее опять затряслись губы, а я слушал почти с мистическим ужасом: до того это напоминало мои скандалы с Ниной.Мы вышли из кафе, и я направился к машине. Дина молча шла рядом.– А почему, собственно, ты так взволновалась, что Саша пропал? – спросил я. – Взрослый мужик, что с ним сделается? Поругался с родителями, вот и смылся куда-нибудь. Через день ему надоест, и он вернется, а?Она резко замотала головой:– Во-первых, Латынин тысячу раз ругался с родителями и никуда не убегал. Во-вторых, в этот раз он с ними и не ругался: я звонила сегодня днем Елене Сергеевне на работу, они ничего не понимают, сами в жуткой панике. В-третьих, Латынин не такой дурак, чтобы ни с того ни с сего перестать ходить в школу перед самыми экзаменами. Вы не думайте, у него, между прочим, средний балл не ниже четырех с половиной будет, ему еще в институт поступать. Я уж все это обдумала – незачем ему просто так сейчас дурака валять. Что-то случилось. Я чувствую.Я вспомнил Сухова. Очень трудно искать, когда даже не знаешь, что искать. Так и тут: хорошо бы хоть понять, что могло случиться?И тут меня осенило.Я даже остановился. Дина тоже остановилась. Я схватил ее за плечи:– Так ты думаешь... – сказал я, – ты думаешь, что... Она опять заплакала.– Да прекрати ты реветь! – рассердился я. – У них что, были плохие отношения?– Нет, что вы, – проговорила она, глотая слезы. – Сашка страшно любил его и уважал. И Эрнст Теодорович его любил...– Тогда с какой же стати ему его убивать?– Не знаю... – Она совершенно не могла сдержаться. – Но он пропал в то самое у-у-утро...– А как ты считаешь, вообще-то Латынин мог бы убить человека?Мне не следовало задавать ей этот вопрос. Вероятно, он мучил ее вторые сутки.– Нет! – вскричала она в сильнейшем волнении. – Нет!Дальше мы какое-то время шли молча. Она как будто начала успокаиваться. Я спросил:– Скажи, твой Саша стихи пишет?– Никакой он не мой, – вздохнула она скорее автоматически. Пишет. Плохие, кажется. А вы почему спросили?За что же мне такая мука?И долго ли ее терпеть? —продекламировал я. У меня удивительная память на всякую чушь. – Это не его?– Его, – удивилась Дина, – А откуда вы это взяли? Он их никому не показывал, стеснялся. Только самым близким людям.“Ну что ж, – подумал я, – значит, Кригер был Латынину самым близким человеком”.Мы подошли к машине.– Дина, последний вопрос. Если бы Саше понадобилось от всех спрятаться, к кому бы он обратился за помощью?Она ответила сразу:– Я уже сама над этим думала. Из наших школьных – ни к кому. У нас стоящих мужиков почти что и нет, да и к тому же у них у всех полон дом родичей. Разве только… Есть у него один дружок детства, как же я про него забыла! Сын каких-то друзей его родителей, что ли. Витя Жильцов. Но он живет где-то у черта на рогах, мы к нему ни разу не ездили, только он к Латынину приезжал. Он тоже в школе учится, но в какой – не знаю. Только вряд ли он к нему поехал, там ведь тоже предки имеются, тут же позвонили бы латынинским. А больше не к кому.Я занес в блокнот Витю, Динин телефон, дал ей свои координаты.– Если что узнаешь – звони, – сказал я ей на прощание дежурную фразу нынешнего дня.Потом я минут пять сидел в машине, откинув назад кресло, и прислушивался к собственным ощущениям. Есть у меня сейчас силы идти к Латыниным или нет? Я посмотрел в блокноте адрес. И вдруг понял, что сижу прямо перед их подъездом. Оказывается, Кригер с Латыниным жили в одном доме! Это почему-то решило дело.– На каком этаже сто шестнадцатая? – спросил я у старушек, поднимаясь по ступенькам.– На пятнадцатом, – ответили мне сразу и чуть не хором две или три из них. Не голова, а ЭВМ у этих бабушек!После переговоров через дверь, разглядывания меня в глазок, к которому я подносил свое удостоверение, мне открыла высокая, статная женщина лет сорока, в бигуди. Я извинился за свой неожиданный визит, и меня впустили в прихожую, где предложили снять ботинки и надеть тапочки. Потом проводили в гостиную, усадили в кресло и попросили подождать.Я огляделся. Уже в прихожей у меня зародилась некая мысль, которая в гостиной окончательно созрела и сформировалась. К тому времени, когда Елена Сергеевна, сняв бигуди, снова вышла ко мне, я имел четкую версию, по крайней мере, в отношении одной части событий. 10 На следующий день были похороны Кригера. Накануне вечером мне к Феликсу позвонила Марина Костина. Сто лет назад она была у нас старостой класса, но до сих пор, когда надо что-то организовать, собрать нас на вечер встречи или вот на похороны, инициатива всегда у нее в руках. Марина сообщила, что все взял на себя роно, будет два автобуса, в двенадцать часов у морга Второго меда.– Слушай, – сказала она, – говорят, ты был чуть ли не свидетелем. Как это могло случиться?– Вот именно, что “чуть”, – ответил я. Машина, которую я переставлял с места на место, женщина с сумками, юные энтомологи, проскочившие у меня под рукой... – Я знаю не больше, чем ты.Она вздохнула:– Жалко-то как старика. А тебя я регулярно читаю. Молодец! Последний раз здорово ты этих подонков разнес!– Спасибо, – сказал я, – А как ты меня здесь нашла?– Твоя благоверная дала телефончик. Да, Нина, конечно, знала, где меня искать.– Ничего при этом не сказала?– А что говорить? Все ясно. Так ты теперь у нас жених?– Вроде того.– Жаль. Ты мне нравился. В седьмом классе.– Ну, давай, вперед, – сказал я шутливо. – Вспомним молодость.– Нет, годы не те. Муж, детей двое, да и растолстела я. Ищи себе, кто помоложе. Значит, понял: завтра в двенадцать. Но в двенадцать к моргу я приехать не сумел. Утром, едва я открыл дверь кабинета, зазвонил внутренний телефон.– Ну слава Богу, ты пришел. – Это, конечно, был Завражный. – Иди ко мне, тут в приемной для тебя материал сидит.– В каком смысле “сидит”?– В прямом. Пришла женщина, ждет уже целый час, желает говорить только с тобой. У них там какой-то скандал, посмотри, может, как раз и сделаешь мне кусок.– Глеб! – взмолился я. – У меня похороны через час и еще тысяча дел. Пусть Протасов займется, а?– Игорь! – ответил он мне в тон. – Мне позарез нужен на следующие выходные твой материал, а не протасовский! И потом – человек пришел за практической помощью!– Сразил, – сказал я, – давай ее сюда.Это была банальная история коммунальной склоки. Со страшным концом.Передо мной сидела пожилая седоволосая женщина и без особых эмоций рассказывала про свою жизнь. Она библиотекарь, ей пятьдесят восемь, у нее есть сын, молодой сын пожилой женщины. Она родила его в тридцать семь, без мужа, которого никогда не было. Это было сказано просто, в порядке информации, но я-то знал. почем идет такая простота.Самую большую комнату в квартире занимал некто Кононенко. Хронический алкоголик, инвалид второй группы, состоящий на учете в психдиспансере. Насколько я понял, это был тот тип психически больного, болезненные проявления которого никогда почему-то не вредят ему самому. “Я – дурак! – любил куражиться Кононенко в подпитии. – Всех могу порешить, и ничего мне не будет!” Два десятка лет прожила Нина Николаевна Кожина в постоянном ожидании, что еще может выкинуть ее сосед. А Кононенко не стеснялся ни в выражениях, ни в действиях. Я заметил, что Кожина избегает давать оценки, старается передать только факты, и уже это одно импонировало мне. Но из ее рассказа Кононенко вставал перед моими глазами: садист, циничный пакостник и при этом мелкий трус.Подлец издевался изощренно, не оставлял следов, а происходило все без свидетелей: соседка из третьей комнаты, проводница в дальних поездах, неделями не бывала дома. В исполкоме сочувствовали, поставили их с сыном на очередь. Предложили Кононенко отдельную квартиру где-то в новом районе, но он гордо отказался: “Мне и тут хорошо!” По закону психически больному полагается отдельная площадь, но нигде в законе не сказано, что надо предоставлять ее насильно... Меняться в квартиру с таким соседом никто не хотел.Шли годы. Сын Кожиной ходил в ясли, потом в сад, в школу, поступил в институт, в этом году перешел на пятый курс.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24