Вернее, не дополз. На следующее утро сбившиеся с ног чиновники Департамента Жертвоприношений обнаружили его спящим сном праведника в сточной канаве, в сотне кварталов от храма. Очнувшись, молодой придворный, несмотря на муки похмелья, все вспомнил и заявил, что готов выполнить свое предназначение, да только Нэрренират к тому времени уже не хотела ничего, кроме как рассчитаться с людьми за оскорбление. В тот раз все-таки удалось ее умилостивить. Император издал потом специальный указ, запрещающий избранным жертвам употреблять спиртное в течение двух суток перед церемонией.
– Есть версия, что нынешний кретин-избранник императорский указ нарушил, – сказал Цведоний. – Запой у него, наверно… Вот и ищем, где он засел. Если не найдем, Палата введет нормированный отпуск продуктов, а то канатная дорога не справляется с перевозками. У, морда свинячья, алкоголик… – Проворчав ругательство, он огляделся, задрал рясу и извлек из кармана штанов плоскую фляжку. – Примем? Мы-то не избранники великой богини, нам можно…
– Твое «особое»? – оживился Титус.
– Оно самое.
Чистый спирт, сдобренный жгучими специями. Со специями Цведоний то и дело экспериментировал, меняя состав и соотношение.
– Глотни чуток, и хватит, – предупредил Фиртон. – Тебя Магистр ждет с докладом. У него для тебя два новых задания, велел сказать, если встретим.
Титус, уже поднесший фляжку к губам, ощутил холодок под ложечкой. Два новых задания?.. Ему вспомнилось предсказание рыночной гадалки насчет конца света. Да нет, не может быть! Орден «воровскими делами» не занимается. Отхлебнув, он содрогнулся – словно проглотил комок жидкого огня. Убойная штука… Вернул фляжку Цведонию, пожелал удачи братьям-афариям и направился к Дому.
Раб в тунике с вышитой на спине эмблемой Императорского университета семенил впереди, раздвигая толпу. Арсений Шертон шагал следом. На них оглядывались, кто с любопытством, кто с недоумением. Странная парочка. Университетский раб – и человек, смахивающий на бродягу-авантюриста, небезопасного субъекта, каких в Верхнем Городе встретишь нечасто. Среднего роста, жилистый, крепкий. Длинные темные волосы стянуты на затылке кожаным ремешком. Лицо, коричневое от загара, иссеченное шрамами, загрубело настолько, что невозможно определить ни возраст, ни выражение – только светятся живые светло-серые глаза, как будто выглядывающие из прорезей неподвижной маски.
Одежда на нем была недешевая, но потрепанная, над правым плечом торчала рукоятка меча (тоже редкость для Верхнего Города). На бедре висела потертая кожаная кобура с медолийским самострелом, за спиной – дорожный мешок. Второй мешок тащил раб.
– Сюда, господин!
Они свернули, обогнув фонтан в виде сложенной из чугунных многогранников мокрой пирамиды. Многоэтажный университетский комплекс нависал над головами, осеняя закоулки внизу благодатной тенью.
Студенческий галдеж остался за углом. Раб отворил спрятанную за колоннадой неприметную дверь, из прохладного коридорчика с сине-золотой мозаикой на стенах пахнуло ароматом дорогих благовоний. Интерьер говорил о том, что этот вход – не для кого попало. Коридорчик привел к лифту. Раб сделал приглашающий жест в сторону бархатного диванчика. Когда Шертон сел, он дернул за витой шнурок восемь раз подряд. Внизу, в подвале, другие рабы начали крутить педали, приводя в действие шестереночный механизм, и лифт со скрипом поехал вверх. На восьмом этаже остановился. Распахнув дверцы, раб вынес мешки Шертона в облицованный пейзажной яшмой зал с незастекленными арочными проемами.
– Смиренно прошу вас подождать, господин. Я доложу моему господину о вашем прибытии.
Шертон прошелся взад-вперед, остановился перед проемом: внизу купался в океане света нарядный город. Верхний. Нижнего отсюда не видно.
Хлопнула дверь. В зал вошел грузный мужчина в белой профессорской тоге с бриллиантовой аппликацией, изображающей звезду, пронзенную стрелой, – эмблему теологов. Профессор Венцлав Ламсеарий, один из крупнейших теологов Панадара, ректор Императорского университета.
– Здравствуй, Арсений! – Его бледное мясистое лицо озарилось радостной улыбкой. – Наконец-то! Хвала Создателю, что мой человек тебя нашел!
Пока они обменивались приветствиями, другой раб вкатил столик с напитками и фруктовым льдом в прозрачных стаканчиках.
– Что случилось? – спросил Шертон, когда он удалился.
Выглядел Венцлав неважно. В его мимике, жестах, голосе сквозили растерянность и нервозность, раньше ему несвойственные.
– Пока ничего, – угрюмо вздохнул ректор. – Арсений, мы с тобой старые друзья. Я прошу тебя… погости у меня некоторое время. Пока ты здесь, они ничего не посмеют сделать.
– Кто – они? Люди? Боги?
– Скорее всего, люди. Меня уже трижды пытались ограбить… После двух первых попыток я послал за тобой. Воры искали один и тот же предмет, мою информационную шкатулку.
– Так тебе нужна охрана?
– Охрана у меня есть. Мне нужна твоя поддержка, Арсений. Может быть, твое присутствие отпугнет их.
– Я не влиятельное лицо, – отхлебнув ледяного шипучего вина, рассмеялся Шертон.
– Зато влиятельные лица знают, кто ты такой и на что способен. Прошу тебя, Арсений, поживи у меня хотя бы с месяц. Пока все не утрясется…
– Хорошо, с месяц. Ты кого-нибудь подозреваешь?
– Я подозреваю слишком многих, чтоб от этого был толк.
Заручившись его согласием, ректор расслабился, тоже осушил бокал вина и бросил в рот сразу два ледяных шарика – апельсиновый и зеленый.
– Пойдем, – произнес он невнятно. – Прогуляйся со мной по коридорам, чтоб тебя все видели… У меня через полчаса лекция.
Шагая рядом с Шертоном по широкой, как проспект, сводчатой галерее, пронизывающей здание учебного корпуса, ректор впервые за много дней чувствовал себя защищенным. Приехал единственный человек, которому можно доверять. Друг. Когда-то, когда они оба были молоды, Арсений Шертон спас жизнь Венцлаву Ламсеарию.
Ректор был неизлечимо болен. Как и любой теолог, он расплачивался за работу с чашами-ловушками и иными аналогичными устройствами странным ознобом, депрессиями, провалами в памяти, плохим состоянием внутренних органов, блуждающими болями. Оружие, эффективное против богов, для людей тоже не безвредно! В свое время, выбирая профессию, он согласился на эту цену – а теперь начал стремительно сдавать.
Стены и колонны сквозной галереи, а кое-где даже и потолок, покрывала хаотичная вязь граффити. Студенты балуются, и бороться с этим бесполезно. Где-то здесь должны быть надписи, начертанные тридцать лет назад рукой студента-теолога Венцлава Ламсеария… Сохранились они под слоем более поздних напластований, или их соскоблили во время очередной генеральной уборки? Ректору хотелось думать, что сохранились.
Преподаватели и студенты расступались перед ним, почтительно здоровались, удивленно посматривая на его спутника. Низко кланялись рабы в одинаковых серых туниках. Среди них наверняка есть соглядатаи тех, кто плетет против него интриги! Ну, ничего. Пусть доложат своим хозяевам, что у него появился друг-защитник.
Зал с незастекленными окнами и видавшими виды плетеными креслами. Большинство первокурсников, расположившихся в креслах и оконных нишах, торопливо двигали челюстями: большой перерыв, самое время перекусить. Заметив ректора, все повскакивали на ноги, а раб, сметавший в совок бумажки, согнулся в поклоне.
Оглядев их, ректор прищурился и пробормотал: «Ага…» Возле крайнего окна он заметил девчонку с плиткой шоколада. Та самая, которая недавно попалась на употреблении кивчала! Мало того что она из дурного любопытства приняла наркотик, отключающий болевые ощущения, – сразу после этого она отправилась в лабораторию выполнять практическое задание по алхимии. Что за ингредиенты она взяла и смешала, неизвестно. Сама не помнит. Во всяком случае, это были не те составляющие, которые порекомендовал ребятам для опыта преподаватель. Час был поздний, и лаборант, чья прямая обязанность – присматривать за экспериментирующими студентами, пьянствовал в подсобке с двумя рабами. Все трое потом получили нагоняй. Одурманенная наркотиком девчонка бухнула в свое адское зелье кое-какие магические компоненты (первокурсникам строжайше запрещено к ним прикасаться), начала взбалтывать полученную смесь, и тут ее угораздило облиться. К счастью, она все-таки надела защитную маску и фартук. А про перчатки забыла. Результат – несколько ожогов на левой руке.
Ректор не отчислил ее по одной-единственной причине: девчонка принадлежала к идонийскому торговому клану До-Энселе. Это влиятельный клан, портить с ним отношения незачем. Конечно, он хорошенько отчитал ее, объявил строгое предупреждение… Намекнул, что после второго раза никакие родственные связи ее не спасут.
– Ну? – спросил он грозно, глядя на нее сверху вниз. – Не пробовала больше наркотиков?
– Нет, господин ректор, – тихо ответила студентка.
Ее левая полусогнутая рука опиралась о подоконник, рукав приподнялся, открывая безобразный серовато-багровый рубец на нежной коже. Ректор нахмурился:
– Так и гуляешь в таком виде? Что ж ты к целителю не сходишь?
– У меня сейчас нет денег на лечение, господин ректор.
Он еще сильнее нахмурился:
– А на шоколад есть?
– На шоколад есть, – подтвердила девчонка.
– От сладкого фигура портится, – смерив взглядом ее точеную фигурку, сказал ректор наставительно. – Вот будет у тебя талия, как у меня!
Когда они отошли, Шертон спросил шепотом:
– Венцлав, зачем ты так? Славную девочку обидел…
– Юная наркоманка, – буркнул ректор. – Наглоталась дряни и потом себе руку обожгла. Молодежь, Арсений, надо воспитывать! Ох, тяжело с ними, с нынешними… Я их совсем не понимаю. Мы были другие, правда?
Они расстались у дверей ректорского кабинета – перед лекцией Венцлаву требовался отдых. Шертон пошел обратно. В последний раз он побывал в Императорском университете лет десять назад, однако перемен не замечал: все те же испещренные надписями, продуваемые сквозняками сводчатые галереи, гулкое эхо, армия бесцельно слоняющихся рабов с вениками (чем больше рабов приписано к тому или иному учреждению, тем выше негласный престиж данного учреждения, а надо же их всех каким ни на есть делом занять!), студенты в светлых рубашках с длинными рукавами и одинаковых темных шароварах. У старшекурсников на рубашках красуются эмблемы – «теология», «алхимия», «алгебра», «юриспруденция»… Младшие пока ходят без эмблем. В основном юноши, девчонок среди них не больше четверти.
Бегло оглядывая студентов, которые болтали, сидя на корточках у стен или подпирая колонны, появлялись из боковых проемов, двигались навстречу либо в одном направлении с ним, Шертон, по вполне понятной причине, больше внимания обращал на девушек. Вскоре его взгляд перестал блуждать, остановившись на студентке, которая шла впереди по галерее.
Естественная грация ее движений почти заворожила Шертона. Срезанные на уровне плеч прямые белоснежные волосы указывали на то, что принадлежит она к расе идонийцев. Тонкая талия перетянута атласным пояском, бедра узкие, подростковые. Тело нетренированное, сразу определил Шертон, но мышечная координация от природы хорошая и суставы должны быть гибкими. Усмехнулся: любого человека он привык оценивать прежде всего как потенциального бойца, специфика его образа жизни дает о себе знать и когда надо, и когда не надо.
Студентка свернула в боковую галерею. Ускорив шаги, Шертон свернул следом: ему хотелось увидеть ее лицо. Обогнал ее, посмотрел направо, налево – типичное поведение человека, который забрел не туда, – повернул в обратную сторону… и остановился, преградив ей дорогу, хотя вначале намеревался пройти мимо.
Девочка с обожженной рукой. Наркоманка.
Она тоже остановилась, чуть не налетев на него. Шертон встретил растерянный взгляд больших лучистых глаз цвета темного янтаря, с золотыми крапинками – такие бывают только у чистокровных идонийцев.
– Как вас зовут?
– Романа До-Энселе. – Она ответила, но неуверенно отступила.
– Романа, я всякое повидал. – Опасаясь напугать ее, Шертон постарался смягчить свой хрипловатый голос. – Пожалуйста, не связывайтесь с наркотиками. Это верная смерть. Пусть не сразу, но верная. Подумайте об этом.
– Я только один раз приняла кивчал. – Она слегка сдвинула тонкие брови: обсуждение этой темы явно не доставляло ей удовольствия. – Один раз.
– Будет жаль, если вы прикончите себя наркотиками. Покажите руку.
Он осторожно взял ее хрупкое запястье и отвернул рукав. Странные рубцы. Один большой, три маленьких, багрово-серая короста отталкивающего вида.
– Чем вы обожглись?
– Не знаю. – Романа попыталась выдернуть руку. – Не помню.
Мимо проходили другие студенты, посматривали искоса.
– Какая-нибудь хитрая смесь магических и естественных компонентов, я угадал? Я не маг и не врач, но, думаю, это можно вылечить. Вот что, я найду хорошего целителя и заплачу ему, а вы мне за это ничего не будете должны: я просто хочу узнать, что это за ожоги и как их можно убрать. Чисто познавательный интерес. – Заметив тень страха в темных янтарных глазах, Шертон добавил: – У меня могла бы быть дочь вашего возраста…
Это заявление ее не успокоило. Прошептав: «Отстаньте от меня!» – Романа До-Энселе вырвала руку, устремилась вперед и затерялась в толпе студентов.
«Напугал все-таки», – с досадой подумал Шертон.
Гм, а если взглянуть на дело с ее точки зрения? Незнакомый мужик подозрительной наружности, с кобурой, с мечом за спиной, останавливает тебя в коридоре и ни с того ни с сего предлагает деньги на лечение. Еще бы девочка не испугалась! Жалко. Стоит следить за своими манерами… По меркам Верхнего Города, он повел себя слишком бесцеремонно и агрессивно.
Из боковой двери вышел раб с укрепленным на длинной ручке деревянным обручем, увешанным колокольчиками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11