1. Тетя Таня обязуется до истечения текущих суток выполнить заявку Зиночки о предоставлении ей ... (дальше пропуск и четыре строчки для заполнения), причем точность и качество выполнения гарантируются всем авторитетом филиала.
2. За своевременное, точное и качественное выполнение пункта первого настоящего договора Зиночка выносит тете Тане искреннюю благодарность, каковую филиал имеет право истолковывать по собственному усмотрению.
3. Упомянутая в пункте втором благодарность должна быть скреплена личной подписью Зиночки и подтверждена согласно форме номер четыре словами "благодарю от души".
4. Настоящий договор заполняется в двух аутентичных экземплярах и вступает в силу в двадцать четыре часа ноль-ноль минут текущих суток, после чего уже не может быть расторгнут.
5. Дух и буква настоящего договора не подлежат в дальнейшем никакому изменению, за исключением пункта первого, который по взаимному согласию сторон может быть уточнен еще дважды". 10
Прочитала я и ничего не поняла. Главное, подвоха никакого не чувствую.
Тут подсел ко мне молодой какой-то парнишка, волосы до плеч, красиво расчесаны, на груди белый бант, куртка ладная, с вышивкой, брючки врасклеш, а в руке чемоданчик фигурный.
- Не помешаю вам? - говорит.
Головой я покачала, смотрю на него, любуюсь. Бывают же такие чистенькие, умненькие мальчики. Глаза голубые, пушек на губе. И воспитанный, видно, из хорошей семьи.
- Ну тогда я здесь свой футлярчик оставлю, - говорит он мне. - Не возражаете?
- А что у вас там? - спрашиваю.
Улыбнулся он и говорит:
- Пулемет ручной.
- Ладно, - отвечаю, - постерегу, не сомневайтесь.
Отошел кавалер. Вижу, пошутил он надо мной, инструмент у него в футляре. То ли скрипка, то ли труба какая хитрая. И как озарило меня. Что ж я, глупая, колыхаюсь? Вот и хлеб моему Толику, и удача, и настоящая жизнь. Пусть потрудится тетя Таня, определит моего Толю в хорошую музыку. Чтоб вот так, как этот мальчик, с инструментом ходил да посмеивался. С инструментом, положим, и слесарь-сантехник гуляет, тоже нужный человек, и живет хорошо, но вот чистоты в его деле нет, а главное - нет развития.
Радостно стало на душе у меня, радостно и любопытно: что-то скажет старуха на ловкость мою, как лицо у нее изменится? И короткий разговор я решила вести: можешь оформить ребенка - оформляй, ничего тут противозаконного я не вижу. А не можешь - не надо, прощай, тетя Таня, не видать тебе моей благодарности.
Минут через десять принес мальчишечка поднос, начал кушать себе да на меня поглядывать.
- Музыкой увлекаетесь? - спрашиваю.
- Да не без того, - отвечает. - А что, заметно?
И все смехом, все шуточкой, все беззлобно. Очень я к таким парням неравнодушна. Зубоскалов видала, насмешников тоже, а приветливых да веселых ребят попадалось мне очень немного. Злости в людях полно, злости и нетерпения. Разучились с другими ладить, все собой озабочены. Вот и Гришка мой был сам собой озабочен, оттого и шутки у него такие жестокие.
- Я к чему интересуюсь? - говорю я мальчишечке. - Сына своего хочу в это дело определить. Не посоветуете ли вы, к кому обратиться?
Положил мальчишка вилку свою, задумался.
- А талант у него есть?
- Да похоже, что нет. Может, и без таланта научат?
- Может, и научат. Бывают такие случаи. Только лучше, чтоб был талант: с талантом надежнее. А какой инструмент вашего мальчика интересует?
- Все равно какой, только чтобы места много не занимал и стоил недорого. Вот такой, например, как у вас в футлярчике.
- Это скрипка у меня, - говорит мне мальчишка. - Значит, надо вам к профессору Гайфутдинову. Он ужасно любит молодые дарования открывать. Но пробиться к нему практически невозможно.
Только я фамилию по буквам записала да заявку заполнила, тут как раз и Татьяна Петровна подходит. Усталая, злая, лицо землистое, глазки сверкают, волосы седые на щеках топорщатся. Как увидела она, что я не одна сижу, прямо вся затряслась от бешенства.
- А ну, - говорит она моему мальчику, - пошла отсюда, такая-разэтакая!
Удивился мальчик, тарелки свои забрал и, ни слова не говоря, пересел за другой стол. Тут только я разглядела, что девчонка это, совсем молодая девчонка, бантик на груди оттопырился. И совсем мне стало весело: слава богу, думаю, и девчонки там у них учатся. Заведет мой Толик такую невесту - будет им о чем поговорить. Это мы с Гришкой молча на садовых скамейках тискались. Ох и дура я была, молодая, ох и дура, не умела себя держать. Девушке ведь что? Ей ума большого не требуется. Ты держи себя достойно да веселый разговор говори, так твой ум постепенно и сложится. 11
- Зачем вы ее? - говорю я Татьяне Петровне. - Никому она здесь не мешала.
- Ах, оставьте, - сказала мне тетя Таня с досадой. - Все вы одинаковые, колебания от вас и суета. Нет, с мужчинами легче работать. Они, по крайней мере, знают, чего хотят, и от своего не отказываются.
- Что, скандалить клиентка приходила? - спрашиваю я ее попросту.
- А то нет! - От злости тетя Таня даже слюною брызнула. - Мало, видите ли, ей даровой красоты, подавай теперь материальные ценности. А душонки осталось всего ничего, между пальцами разотрешь. И туда же, пришла по новой оформляться. А уж горло драть здорова! Наловчилась за свои пятьдесят лет, подзаборная! "Вы мне молодость верните!" - кричит. Ишь, чего захотела, гнилушка трухлявая!
- Значит, что же, - спрашиваю я осторожно, - молодость - это вы не можете?
- Можем, отчего же, - отвечает Татьяна в сердцах. - Молодость - это здоровье, а здоровье - вещь достижимая. Но тогда ты мне обратно красоту свою подавай! А без красоты ей, видите ли, ни молодость не нужна, ни материальные ценности. Кем она была тридцать лет назад? Лягушонком, сморчком пупырчатым!
Я подождала, когда тетя Таня кончит браниться, а потом и говорю:
- Ну решилась я, тетя Таня. Есть у меня к вам заявочка.
И гляжу на нее с опаской. Думаю, сейчас и на меня нашумит. А она вдруг сразу успокоилась.
- Решилась - и слава богу. Ну-ка дай-ка бумаги. Ох и пишешь ты, барышня. "Сыну моему..." Что там дальше? Не разберу.
- "Сыну моему Вологлаеву Анатолию музыкальный талант и удачу по скрипке, через профессора Гайфутдинова".
Сморщилось лицо у нее, как от уксуса.
- Ох грехи мои, - говорит она и садится. - Бланк испортила, грамотейка. Договоры-то от третьего лица составляются. Вот тебе новый бланк, и пиши под мою диктовку. "О предоставлении сыну ее Вологлаеву Анатолию исключительного скрипичного дарования, дающего ему право и возможность обучаться в высших музыкальных заведениях..." Лет-то ему сколько? Одиннадцать? Батюшки, да ты никак в шестнадцать лет родила? Ладно, это меня не касается. Пиши дальше, "...в высших музыкальных заведениях и в дальнейшем занимать призовые места на всех конкурсах союзного и международного значения вплоть до становления его как известного музыканта".
Очень мне понравилось это оформление заявки.
- Прямо как в душу вы мне заглянули, Татьяна Петровна, - говорю я умильным голосом. - До того хорошо - век бы сама не придумала.
- Ладно, ладно, не лебези, - отвечает мне тетя Таня. - В шестнадцать лет хитрить надо было, а не теперь. Вот тебе рекомендательное письмо. Поедешь завтра с сыном в музыкальный институт и спросишь профессора Гайфутдинова.
- Того самого?
- Ну не знаю, того или не того, только без него ты не обойдешься. Письмо вскрывать не смей, оно не тебе адресовано.
- Сына брать с собой?
- А как же. Передашь профессору письмо, и пусть мальчик сыграет на скрипке что-нибудь.
- Да он же не умеет.
- Это не твоя печаль. А скрипочку и ноты на свои деньги купить придется. Магазин здесь на углу. Да получше покупай, не жадничай. Ну и довольно мне с тобой прохлаждаться. Подписывай "благодарю от души", только разборчиво.
И с таким нажимом она это сказала, с таким нетерпением, так глаза у нее жадно блеснули, что сердце у меня екнуло. Однако отступать уже поздно. Взяла я карандашик обгрызенный и вывела "благодарю от души". Только расписаться успела - тут цапнула Татьяна Петровна у меня договор, за пазуху спрятала и сразу интерес ко мне потеряла.
- А второй экземпляр? - спрашиваю.
- Обойдемся, - говорит, - все равно ты его испортила. Ну, ступай теперь, я пообедать хочу. С утра крошки во рту не было.
Встала я растерянная.
- А больше от меня ничего не требуется?
- Ты свое дело сделала, - отвечает мне Татьяна Петровна. - Да, кстати, корвалол у тебя дома есть?
- Валокордин, - говорю. И сразу ноги у меня ослабели.
- Так вот, ближе к полуночи держи валокордин под рукой. Девка ты крепкая, но кто знает? Может понадобиться.
- А почему? - спрашиваю шепотом.
- Да потому, что ровно в полночь договор в силу вступает.
- Ну и что же?
- А то, что станет тебе чуть-чуть нехорошо. Пугаться нечего, никто от этого не умирал, но спазмы сердечные случаются. Минут на пять, не больше.
Тут прознобило меня до последней косточки.
- Господи, да отчего же спазмы? Сроду я на сердце не жаловалась.
Тут Татьяна Петровна улыбнулась во весь рот, и увидела я ее зубы - мелкие, серые, пятьдесят, не меньше.
- Почему? - переспрашивает и пальцем толстым меня манит.
Наклонилась я к ней, а она мне на ухо:
- Ты и сама понимаешь, милочка.
Обомлела я и сажусь тихонько на стул. И пальцы, значит, в щепотку складываю. А тетя Таня смеется.
- Опомнись, Зинаида, не креститься ли вздумала? Сама посуди: разве я похожа на нечистую силу? Чему вас только в школе учат, не понимаю. Раз уж мы навстречу неверующему клиенту пошли, то знамением нас не остановишь.
Смотрю я на нее и молчу, кошелку свою коверкаю.
- Ишь помертвела вся, - говорит мне Татьяна Петровна. - Ты, случайно, не адвентистка седьмого дня?
- Нет, зачем же, - шепчу.
- Ну тогда все в порядке. И дай боже нам больше не видеться.
И нашла на меня храбрость. Ах, ты, думаю, вот как, нахрапом берешь. Ну не на такую напала.
- Видеть вас удовольствие невелико, - отвечаю. - И попрошу мне не тыкать. А договор наш немедленно расторгается, потому что на обмане основан.
- Да ради бога, - отвечает тетя Таня без всякого смятения. И достает мою бумагу из-за пазухи. - Хочешь, рви, хочешь, жги, меня это мало трогает. Всего тебе, Зина, хорошего.
Встает она и к стойке идет, очередь занимать. А я беру эту проклятую бумагу и рву ее на четыре части. Потом еще на четыре и еще пополам. А голова как стеклянная, перед глазами огни полыхают, и каждая моя клеточка мелким трясом трясется. 12
Не помню уж как, но оказалась я на улице, в сквере напротив "Маруси". Сижу на скамейке, солнышко за домами садится, снег потрескивает. Подмораживать, значит, его начинает: дело-то совсем уже к вечеру. А в руке у меня вроде камешек. Разлепила я пальцы - не камешек это, а обрывки бумаги. Значит, ничего мне не приснилось, и договор я действительно разорвала. Мне бы радоваться, а я в рев: Толеньку жалко, все мои надежды и мечтания теперь развеялись.
А в хозяйственной сумке моей рекомендательное письмо лежит. Конверт с серебряной каемкой, марка "Космос" - тоже серебряная, и красивыми буквами выписано посередине: "Гайфутдинову Сергею Саид-Гареевичу, профессору".
Встала я и побрела, повесив голову, обратно в кафе "Кукурузница". Сначала просто брела, потом шагу прибавила, под конец совсем побежала. Бегу, задыхаюсь и думаю: ну если ушла эта ведьма - вовек себе не прощу.
Влетаю в зал - сидит тетя Таня за тем же столиком и ножку куриную жадно обгладывает. Повернула ко мне засаленное свое лицо, губы рукой обтерла и говорит:
- А, это ты, Зинаида.
И снова за свою кость принимается.
- Передумала я, - говорю. - Погорячилась, простите великодушно.
- Я-то прощаю, - отвечает Татьяна Петровна, - мне не впервой. Сколько раз уходили клиентки, и все возвращаются.
- Давайте бланк, - говорю. - Я все заново перепишу.
- А зачем? - отвечает Татьяна Петровна. - Договор-то у меня. Ты пустую бумажку рвала, без подписи. Ступай себе с богом и не терзайся напрасно.
- Спасибо вам, - говорю я ей от души.
Тут Татьяна Петровна зорко на меня посмотрела, косточку куриную подняла и произнесла со значением:
- Вот теперь твоя подпись действительна.
Распрощалась я с ней по-хорошему, даже расцеловалась.
И совсем уже с легким сердцем отправилась в музыкальный магазин. 13
Скрипок много в магазине, а очереди никакой. Озадачилась я: с очередью привычнее. Что другие берут, то и ты. А тут глаза разбегаются: всех цветов инструменты, на все размеры. Есть малюсенькие скрипочки, с ладонь величиной, а есть от земли по пояс. И, что странно, цена им одна: двадцать рублей штука. Продавец попался наглый, на меня не глядит, все пакетики со струнами перекладывает. Не стала я ему доверяться. Продавцы - такой народ: что получше попросишь, а он глазом тебя прощупает, видит - человек неумелый, и подсунет второсортный товар. Выбрала я темненькую, с загаром, среднего размера, чтоб на вырост была и все-таки по плечу моему Толику: как-никак, ему завтра играть, ни к чему ребенку вещь неподъемная. Заплатила двадцатку за скрипку, одиннадцать за футляр, пять девяносто за подставку для нот, а самоучителя в этом магазине не оказалось. И решила я больше никуда не ходить: ноги устали от беготни, да и голова стала тяжелая. Обвешалась я покупками и поехала в свои Подлипки. 14
Мужики мои так глаза на меня и вытаращили.
- Мама, что это, гитара? - спрашивает меня Толик, ягодка моя.
- Нет, сыночек, - сказала я и заплакала. - Скрипка это, будешь на скрипке играть.
- А я не умею.
- Научишься.
- С ума ты, Зинка, сошла, - говорит мне отец. - Да у нас в семье сроду скрипачей не было. Гармонисты водились, но гармонь - это же другой коленкор. Как же ты решилась против наследственности?
- Не ворчи, дедуля, - отвечаю ему. - Голова и так раскалывается.
После ужина стал мой Толик свою скрипку терзать. Положил на плечо, пиликает. Весь вспотел, бедняжка, а толку нет: то она у него зверем ревет, то и вовсе шипит без голоса. Умаялся мальчик - и в слезы:
- И зачем ты ее, мамка, купила, проклятую?
- Ничего, сынок, - говорю, - это дело постепенное.
А сама уж сомневаться начала: не надула ли меня старуха? 15
Ну угомонились мы, спать легли. Толя скрипку рядом с собой положил, глаз с нее не сводит.
1 2 3 4 5