— Садись удобней, долго ехать... — доброжелательно посоветовал мне мужик, сидящий справа.
— Альфу не бойся, будешь сидеть смирно, не укусит, — заверил мужик слева. — Поехали, что ли? Разворачивайся, Игорь, поехали, вишь, передние тронулись. Ехай, не отставай...
Автомобиль дернулся, меня качнуло вперед, собака оскалилась, но, слава богу, кусать не пыталась, только показала, какие у нее темные пигментные пятна на деснах, и зарычала.
— Ряху ему закройте чем-нибудь, — велел шофер-собачник. — Чтоб Альфу не смущал. Действительно, чем-то он ей не глянулся, волнуется девочка.
— Жарко... — Мужик справа стянул с себя через голову белую футболку с короткими рукавами, остался сидеть обнаженным по пояс, а футболкой замотал мою голову. — От так, болезный... Мухи кусать не будут, и Альфочка не куснет, надеюсь...
Остро пахло мужским потом. Дышать было тяжело, и нестерпимо чесался нос. Однако ж езда в автомобиле по сравнению с автобусной перевозкой казалась просто раем.
Мужики всю дорогу молчали. Альфа успокоилась, успокоился и я, как это ни парадоксально. Я ждал чего-то... чего-то жуткого на лесной полянке в окружении омоновцев. Обошлось. Обращение не в пример милицейскому, терпимое. Лютой злобы в голосах и поступках «заказчиков» не обнаруживается. Правда, и уважения ко мне проявляют не более чем к перевозимой с рдеста на место мебели. И собака, если совсем откровенно, вышибает из башки все отчаянные мыслишки о побеге и сопротивлении надежнее любого автомата.
Пока ехали, я вспоминал диалог омоновца Кузьмы и человека с мешком денег. Из их разговоров я понял, что заказали нас троих. Похоже, все прежние мои надежды и страхи не стоили и ломаного гроша. Значит, разгадка нашего похищения затаилась где-то во второй половине восьмидесятых годов двадцатого столетия, и «нечаянная» встреча в санатории — лишь прелюдия, причем тщательно спланированная и дорогостоящая прелюдия к... к черт его знает чему... Хотя как раз черт-то, наверное, знает разгадку происходящего. Рогатый драматург со времен Адама поднаторел на провокациях грехов человеческих.
Слепой и безгласный, слушая дыхание пса и чувствуя, как собаке хочется найти повод вцепиться мне в глотку, я углубился в воспоминания.
Толик, я и Захар. Восьмидесятые годы. СССР. Восточные единоборства. Тренировки, тренерство, спортивные спарринги, драки на улице. Ни я, ни Толик, ни Захар никого в уличных драках не убивали. Я вообще на улицах дрался исключительно до знакомства с Захаром и Анатолием. Пять или шесть раз я ходил драться, ходил искать приключения в парк, что поблизости от метро «Войковская», и было это то ли в восемьдесят третьем, то ли еще раньше. Я тогда тренировался у Биня. Бинь — вьетнамский студент, постигавший азы журналистики в МГУ. Он стал моим первым учителем кунгфу. Позже, тренируясь у Вана, студеоза-китайца вгиковца, я приучился произносить слово «кунгфу» на правильный китайский манер — «гунфу» (причем буква "г" выговаривается мягко, как ее произносят наши донские казаки).
До знакомства с Бинем я успел получить желтый пояс в подпольной школе карате и походить на тренировки по рукопашному бою. В карате мне нравились философские аспекты и восточная экзотика. Не нравилось мне то, что разучиваемые до опупения связки, стойки и передвижения практически невозможно применить в чистом виде во время спарринга. Смотришь, как каратеки тренируются — душа поет, до чего все красиво, а выйдут на татами биться — куда чего девалось? Скачут, как козлы горные...
В рукопашном бою конкретно меня не устроила другая крайность. Все по делу, все, чему учат в зале, применимо на улице, вот только вместо философской подоплеки сплошные гематомы на голенях да разговоры о никчемности прочих боевых систем.
В общем, я хотел, как говорится, и рыбку съесть, и задницу не покарябать. Хотелось научиться реально драться и одновременно хотелось проникнуться почти религиозным духом настоящих единоборств. Я суетился, бегал по Москве, искал Мастера, и я его нашел. Я нашел Биня. Особая история, как мы познакомились. Очень долго можно рассказывать, как я постигал азы гунфу. Зато крайне короток рассказ про то, как он прекратил меня учить — в гости к Биню приехал дядя из Вьетнама, и его чуть кондрашка не стукнула, когда он узнал, что племянник показывает какому-то русскому парню приемы, их семейные секреты — приемы и методики, передаваемые из поколения в поколение, от отца к сыну, от старшего брата к младшему. На мое счастье, Бинь был прозападным вьетнамцем и до приезда строгого дядьки учил меня драться в обмен на пригласительные билеты на просмотры в Дом кино («Дом вино», как его еще называют) и прочие дефицитные в то время культурно-богемные мероприятия. Еще он был бабником, а вокруг меня вечно крутились «девочки из общества»... Но речь не об этом. Бинь определил опытным узким глазом, что из всего многообразия стилей и направлений гунфу мне больше всего подходят «птичьи стили». Для стиля Тигра я недостаточно крепок. Для стиля Бонзы — стиля «буддийского монаха» — я недостаточно быстрый. Для стиля Дракона мне не хватает прыгучести.
Бинь всего лишь год учил меня махать руками, как крыльями, и бить когтями-пальцами по нервным сплетениям и болевым точкам, а по прошествии года сказал, пора, дескать, устроить мне экзамен. Пять или шесть раз мы с Бинем темными вечерами в хорошую погоду прогуливались по задворкам парка близ метро «Войковская». Каждый раз к нам, мирно гуляющим, кто-то прикалывался, и случалась банальная уличная драка. В те годы мы не боялись напороться на пистолет или нож. На нас наезжали «почесать кулаки», и мы охотно соглашались «на махач». Как здорово выразился один мой друг, тоскуя по безвозвратно ушедшим временам Союза: «Хорошо было, дадут по морде и даже между ног не треснут». Были, конечно, были мрачные исключения из тогдашнего щадящего кодекса уличных хулиганств, и я с ними сталкивался, но все поездки на «Войковскую» обошлись без смертоубийства. Если я кому чего и сломал или раздробил, так только в ответ на ярко выраженную агрессию. И калечил превосходящего числом агрессора более косметически, чем с ущербом для здоровья. Как сегодняшних пацанов в электричке. В темных закоулках парка я ощущал себя этаким благородным мстителем Зорро или, говоря грубо, тем самым болтом с резьбой, на который рано или поздно напарывается всякая хитрая задница.
Расставшись с Бинем и обретя нового тренера — китайца Вана, я больше не выходил на улицу драться. Случались всякие пустяки по дороге вечером домой, но пустяки, и пустяки совершенно случайные. Я целиком и полностью прописался в спортзалах и спарринговал с такими же, как и сам, долбанутьми на Востоке «мастерами». В спортивных залах тоже случались нешуточные поединки. Особенно когда принцип пер на принцип. Я уже вспоминал свой «махач» с четырьмя каратистами. Дурак молодой, я взбеленился, когда пришел в свой родной зал на очередную тренировку, а там занимается секция карате. Выживать друг друга из залов в те времена было обычной практикой. Самозванцев от единоборств, наживавшихся на ажиотажном интересе трудящихся к боевым искусствам, было величайшее множество. С самозванцами боролись примитивно просто — вызывали на поединок и били морду на глазах у учеников. В моем случае каратисты отнюдь не были самозванцами, просто им удалось «перекупить зал», предложить директору школы, хозяину спортзала, большую сумму, чем тот получал с меня, за что я очень на конкурентов обиделся, и мы славно «поработали»...
Между прочим, с теми каратеками я где-то через год снова встретился, и мы лихо отметили нашу встречу в пивняке. Мы всегда с единоборцами-единомышленниками если и вышибали друг дружке зубы, то по взаимному согласию. И я вышибал, и мне вышибали, пока я, следуя прощальным советам Биня, вырабатывал индивидуальную манеру боя методом проб и ошибок, спарринговал на каждой тренировке с кем ни попадя. Как-то я прикинул, сколько тренировочных боев на моем счету, получилась громадная цифра со многими нулями. До сих пор цифра эта нет-нет да и напомнит о себе ноющей болью в травмированной много-много лет назад коленке или еще каким мелким дискомфортом опорно-двигательного аппарата.
А когда я сам тренировал, так, можно сказать, кипятком под себя писал, чтоб, не дай бог, кто-нибудь у меня на тренировке сделал себе бо-бо. Пресловутую справку о здоровье, «форму 9», требовал со своих учеников прежде всего. Не знаю, как сейчас, но по советским законам тренер нес ответственность за ученика-подростка, например, пока тот не вернется с тренировки домой. Мальчик вышел из зала, попал под машину, и привет — тренера сажают за то, что не углядел у ученика несуществующую травму, по вине которой тот перепутал красный светофорный свет с зеленым...
И вообще единоборства всегда были для меня лишь хобби и иногда служили мелким приработком. Серьезным увлечением, но увлечением, не более того. Кто-то собирает марки и крутит на них мелкий бизнес, кто-то фанатеет на моделях автомобильчиков, а я «переболел» боевыми искусствами, и я всегда знал, что рано или поздно «болезнь» закончится и забудется, как детская ветрянка или удаленные в семилетнем возрасте гланды. Я мечтал о большом кино. Стоит ли говорить, что усложнять себе жизнь какими-то аферами, связанными с единоборствами, или крутым криминалом, или еще чем, я бы ни за что не стал. Генерал-филателист может застрелиться, получив отставку, но максимум напьется с горя, потеряв альбом с любимыми марками. Хобби есть хобби...
Хотя иногда случается и такое — стародавнее хобби вдруг дает о себе знать, как старая рана, как рецидив хронического заболевания.
Когда ж это случилось?.. Кажется, году в девяносто третьем или чуть раньше. А может, и чуть позже, неважно. Короче, где-то в первой половине девяностых я совершенно случайно столкнулся на улице с Колькой Малышевым, чувачком знакомым по давнишнему увлечению пресловутыми единоборствами. Оказалось, что, в отличие от меня, Малышев отнюдь не завязал с экзотическим бизнесом на единоборствах, напротив — завяз в ушу по уши. Малышев чуть ли не силком потащил меня в клуб «Дао», где служил инструктором, и затащил-таки в средней паршивости полуподвальный спортзал. Там как раз заканчивалась тренировка по «рукопашному бою», вел которую некто Семен Андреевич Ступин — невзрачный среднестатистический мужичонка с маловыразительной техникой. Глянул я на мужичка-тренера, и взыграло ретивое! И я, придурок, скинул полусапожки из натурального крокодила, закатал эксклюзивную джинсуру до колена, обнажил ухоженный торс и спросил у тренера Семена: «Можно с вами размяться немного?» Ступин, усмехнувшись, кивнул: «О'кей, давай пободаемся».
Навалял мне, молодому-красивому, невзрачный Семен Андреевич с легкостью необычайной, играючи. И так мне вдруг стало обидно за бесцельно, как оказалось, прожитые на разнообразных татами годы, что я едва ли не в ножки Мастеру бухнулся и стал буквально умолять Семена Андреевича дать мне, сирому, пару индивидуальных уроков мастерства. За энную сумму бакинских, разумеется.
Ступин начал было отнекиваться, но мне на выручку поспешил Малышев, сказал: «Сень, слышь, Стасик, конечно, пижон, каких мало, и выпендрежник по жизни, однако парень, в глубине души, хороший, отвечаю».
В «пару уроков» мы не уложились. В общей сложности я тренировался под руководством Ступина порядка двух месяцев. Приходил к окончанию его штатных тренировок в клубе «Дао», оставался с Мастером один на один и в течение часа, за свои же кровные, терпел жуткие унижения, ощутимую боль, едкие насмешки. Час издевательств стоил мне, мазохисту, аж пятьдесят «зеленых». Периодически, ясное дело, меня основательно душила жаба, но ведь и бывшие филателисты, случается, ни с того ни с сего, последнее отдают за выцветший бумажный квадратик с зубчиками.
Ни фига нового, никаких оригинальных техник Ступин мне не показывал. Заставлял демонстрировать то, чего я и без него давно знал, поправлял меня, да приговаривал: «Ты пойми, стиляга, восточные люди — они все подряд хитрецы изрядные. Они тебя вроде бы и учили честно, а кой-чего ключевое на всякий случай утаивали, и в результате ты, Стасик, ни то ни се, полуфабрикат, четвертинка на половинку».
За двадцать четыре занятия, за тысячу двести долларов, он сделал из меня, как сам выразился: «Более не менее полноценного бойца», и предупредил: «Прекратишь дрючить приемчики ежедневно, считай, ты ноль». Я ответил, церемонно кланяясь: «Понял, Учитель», а он рассердился: «Никакой я тебе не Учитель, понял? Тебя выучили вьетнамец с китайцем, я же только доучивал. Учить и доучивать — вещи разные».
Но я все равно считаю себя учеником Бультерьера. Какого такого «Бультерьера», вы спросите? Сейчас расскажу.
Лет через несколько после дорогостоящего рецидива моего костоломного хобби занесла меня нелегкая в первые ряды зрителей полуподпольных и страшно модных в ту пору «боев без правил». И кого же я узрел на ристалище? Догадались?.. Правильно — его, Семена Андреевича Ступина собственной персоной. Он бился под псевдонимом «Бультерьер» и как бился! Загляденье! Помнится, тот шнурок, что сагитировал меня насладиться кровавым зрелищем для избранной публики, глядя на схватку Бультерьера с неким Грифоном, шепнул в восхищении: «Вот бы у крутого с собачьей кличкой поучиться кулаками махать, а?..» Я промолчал, я лишь загадочно улыбнулся уголком рта. Я гордился Учителем и причастностью к Тайне. По окончании представления, помню, собирался разыскать Ступина за кулисами, но — не судьба. По пути к кулисам положил глаз на смазливую брюнетку породы «фотомодель», подмигнул ей, она глупо заулыбалась и, вместо того чтобы, как планировал, провести вечер в обществе Бультерьера, снял аппетитную глупышку, отвез к себе домой, где... Впрочем, о чем это я?.. Опять о бабах?.. М-да, как говорится: горбатого могила исправит...
* * *
Я так и не нашарил в закоулках памяти ничего ТАКОГО, что могло объяснить мои и моих друзей сегодняшние злоключения, пока автомобильный мотор урчал примерно на одной ноте.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53