Номер двадцать пять, люкс.
Я вошел в здание санатория и беспрепятственно пересек просторный холл. По выходным дням санаторную публику любят навещать родственники и знакомые. Постоянные отдыхающие бродят по холлу в тапочках на босу ногу, одетые по-домашнему. Заезжие гости выделяются своим более или менее цивилизованным видом. Я же выглядел на общем фоне особо шикарно и, пока шел через холл, получил от местных дамочек высокую оценку за экстерьер, что выражалось в шепотке за спиной и в перекрестном обстреле моей неординарной фигуры женскими глазками.
В лифте я смело нажал кнопку второго этажа, ибо знал, что первая цифра номера 25 обозначает этаж. Такой нехитрый шифр санаторно-гостиничного хозяйства знаком каждому, кто хоть однажды ночевал на казенных простынях.
Двадцать пятый люкс отыскался в конце длинного, устланного потертой ковровой дорожкой коридора. Я поправил волосы, гордо выпрямил спину и деликатно постучал в дээспэшную дверь.
— Войдите, — разрешили басовитым с хрипотцой мужским голосом.
Я открыл дверь, вошел. Узкий коридорчик манил пройти в глубь апартаментов, что я и сделал. И очутился в квадратной комнате-гостиной. Яркое солнце сквозь тюль на трехстворчатом окне прожектором высвечивало темный полированный стол посередине комнаты. На столе ваза с полевыми цветами и пепельница, полная окурков. За столом сидел высокий полный господин в белой рубашке с расстегнутым воротничком и в красном, чуть спущенном галстуке. Напрасно я снял розовые очки. Солнце слепило глаза и в первые секунды мешало как следует рассмотреть лицо толстяка.
— Добрый день, — сказал я, прищуриваясь. — Вы Александр Петрович Иванов?
— Нет, я не Александр Петрович, я... — начал было возмущаться мужчина и вдруг неожиданно замолчал, будто подавился собственным "я". Выдержал долгую, тягучую паузу, спросил осторожно: — Стас?.. Ты... простите, вы очень похожи на Станислава Лунева...
— Ну да... — промямлил я в ответ, несколько сбитый с толку утверждением, что похож на самого себя... — Моя фамилия Лунев, зовут Стас... Я приехал по поводу заказа на рекламу, ищу господина Иванова. И...
И тут толстяк захохотал. Громко, утробно, с придыханием и похрюкиванием.
— Воо-о я дурак, а?! Ха-ха-хррр... — Толстое тело сотрясалось в конвульсиях гомерического хохота. — Ху-ху-ууу!.. Ну ты меня приколол, итить твою мать!.. Хы-хы... Стасик, блин, все равно чертовски рад увидеть твою наглую рожу через столько лет!.. А патлы-то, патлы-то отрастил, прям, как у девки!
Толстяк вскочил со стула. Мебель жалобно скрипнула. В стоячем положении мужчина оказался еще громадней, чем казался в сидячем. За тридцать восемь лет своей жизни я лично был знаком только с одним человеком столь внушительных габаритов.
— А ты изменился, Стас! — Толстяк обежал стол, походя задев его мощным бедром и едва не опрокинув вазу с полевыми цветами. — Изменился! Прям не узнать тебя!
На меня пахнуло дорогим одеколоном, потом и табаком. Толстяк протянул громадную ладонь для рукопожатия, и в этот миг я, наконец, его узнал.
Мама дорогая! Это же Толик. Заматеревший и располневший мой старинный знакомец Толя Иванов. Самый большой мой некогда друг, в самом прямом смысле слова «большой». Такой большой, такой громадный, что рядом с ним невольно ощущаешь себя подростком. Сколько же мы не виделись? Лет десять-двенадцать. В бурные перестроечные восьмидесятые нас познакомило общее увлечение единоборствами и сдружила общая халтура на ниве все тех же восточных единоборств. Помнится, в те годы Толя числился младшим научным сотрудником в каком-то НИИ, вечно страдал от отсутствия в магазинах модной одежды его богатырских размеров и от хронической нехватки денег на жизнь.
Однако! За ту дюжину лет, что мы не встречались. Толя круто поднялся. Немудрено, что я с ходу его не признал. Даже если бы солнце глаза не слепило, все одно я бы не идентифицировал этого холеного «нового русского», который сейчас до хруста суставов жмет мою ладошку, с тем, прошлым Толиком времен гласности и ускорения. Забурел Толян. Кожа на физиономии гладкая, ухоженная. Прическа безукоризненная. Галстук на подросшем пузе потянет как минимум долларов на пятьсот. Черные, дорогущие брюки с идеальной стрелочкой. В туфли сорок восьмого размера можно смотреться, как в зеркало. А рубашечка своей слепящей белизной способна вызвать бурный оргазм у приснопамятной теледуры тети Аси. Круто!
— Тише ты, руку сломаешь! — Я выдернул пальцы из Толиной медвежьей ладошки и панибратски хлопнул старого приятеля по плечу. — Черт тебя дери, Толик, на фига надо было гнать меня в этот долбаный санаторий? Придумал бы чего попроще...
— Не понял юмора. Стас! — Толя продолжал улыбаться во всю пасть, дразнясь белоснежными зубными имплантантами. — Ты че, друг? Обдурил меня и продолжаешь горбатого лепить?
— Ой, ой, ой! — Я театрально скривился. — Тебя обдуришь! Скажи еще, что вчера мне позвонила не твоя «шестерка» и что шутку с заказчиком рекламы, банкиром по фамилии Иванов, придумал не ты!
— Погодь, Стасик. — Толя умерил свою поросячью радость от нашей встречи и жестом предложил присесть на стул возле полированного столика. — Давай разберемся.
— Только не надо меня грузить, господин Иванов! — беззлобно перебил я старинного приятеля, усаживаясь.
— Погодь! — Анатолий сел рядом. Стул под ним застонал. — Погодь, Стас. Мне сегодня с утреца звякнул на сотовый какой-то хрен с горы и сказал, что если я намерен подписать договор с китайцами, то узкоглазые нарисуются часиков около четырнадцати в двадцать пятом номере этого сраного санатория. Я бросаю все дела, мчусь сюда и ровно в четырнадцать десять вижу твою патлатую рожу!
— Ага! — Я понимающе улыбнулся. — Сейчас ты скажешь, что сегодняшний утренний звонок организовал я!
— А кто же еще? — Толик талантливо отыграл искреннее удивление.
— Ладно, Толя! — скорчил я ехидную рожу. — Не пойму, на фига ты продолжаешь ломать комедию, но, ежели желаешь, могу рассказать, как все было на самом деле.
— Расскажи, будь любезен. — Анатолий достал из кармана брюк серебряный портсигар, извлек из него тонкую сигарету и полез в другой карман за зажигалкой.
— Полагаю, дело было так... — Я закатил глаза и заговорил голосом Василия Ливанова в роли Шерлока Холмса. — Полагаю, ты, Анатолий, где-нибудь в ночнике, то бишь в ночном клубе, снял чувиху из моей тусовки... Пардон, скорее всего не ты снял, а тебя сняли, но это уже детали, это не существенно... От вышеупомянутой чувихи, художницы либо актрисульки, что, впрочем, тоже не суть важно, ты, Толя, случайно узнал о рекламщике по кличке Седой, который ищет выходы на банкира, желающего заказать оригинальный видеоролик. Дальше — совсем просто. Ты вспомнил про старого друга с седыми волосами, не чуждого киноискусству, разыскал в старинной записной книжке номер моего телефона...
— Погодь, Стас! Тормози! — Толя помрачнел. — Про китайцев ты, правда, не в курсе?
— Окстись, Толик! — возмутился я. — Какие китайцы, я тебя умоляю!
— Слух о китайских коммерсантах с позапрошлой пятницы циркулирует в деловых кругах, — терпеливо объяснил Анатолий. — Никто их не видел, но все только о них и говорят. Говорят, китайцы готовы отпускать крупные партии канцелярских принадлежностей за рубли с оплатой по реализации. Я оповестил всех, кого мог, о своем интересе к этой сделке, просил вывести меня на инкогнито из Пекина, и вот сегодня утром позвонили...
В дверь постучали. Толик замолчал, вопросительно взглянул на меня. Я пожал плечами, мол, бог его знает, кого черт принес, но это не ко мне.
— Войдите! — выкрикнул Толик и затушил в пепельнице скуренную до половины сигарету.
Скрип двери, шаркающая поступь по половицам, и на пороге комнаты возникает тощая длинноногая фигура типичного уркагана. На вид блатному лет пятьдесят. Рыжая трехдневная щетина торчит пучками на впалых щеках. Глаза посажены глубоко и зло смотрят исподлобья. Стрижен коротко и неаккуратно. На худых плечах, как на вешалке, болтается серый, безликий пиджак, под ним клетчатая, расстегнутая до пупа рубаха. Грудь украшает татуировка — синий православный крест. Пальцы пепельно-голубые от татуированных перстней. Из-под жеваных коричневых брюк выглядывают воскового цвета стопы, обутые в потасканные сандалии.
В первую секунду после появления в гостиничном люксе ярко выраженного уголовного элемента я подумал, что он явился по мою душу. Покалеченные ребята в электричке, молодая уголовная поросль и сей татуированный дядька, безусловно, порождены перегноем на разных грядках, однако родом они с одного и того же огорода... Хотя как мог меня отыскать крестный папа молодых гопников, ежели таковой у них и имеется? Да никак!
— Вы к кому? — строго спросил уркагана Толик, выпятив пузо и напустив на себя важный вид. Учитывая наличие красного галстука, Толя сразу же стал похож на сердитого племенного индюка.
Урка с полным безразличием отнесся к строгому тону господина Иванова, длинно, сквозь зубы сплюнул и ответил на вопрос Толика вопросом:
— Жбан где?
— Жбан? — Толик повернул свою большую прилизанную голову в мою сторону: — Стас, ты знаешь, где Жбан?
Я отрицательно помотал головой.
— Милейший, — Анатолий одарил урку самым презрительным взглядом из тех, что имелись в его новорусском арсенале, — мы не знаем ни где находится ваш Жбан, ни кто он такой и, что характерно, знать не желаем. Будьте так любезны, покиньте помещение!
Татуированный визитер проигнорировал просьбу убраться восвояси. Стоял и смотрел на меня. Вернее, даже не смотрел, а рассматривал.
— Эгей, синяк! Я, кажется, к тебе обращаюсь. Давай вали отсюда! — Толик часто задышал, побагровел и еще более стал похож на индюка. На индюка с пудовыми, угрожающе сжимающимися кулаками.
Урка и ухом не повел. И даже глаз в Толину сторону не скосил. Изучал мою внешность, как режиссер на кинопробах изучает кандидата на роль главного героя.
— Ну, видит бог, я предупреждал! — Толик медленно встал со стула, передернул могучими плечами.
— Стас Лунев? — холодно спросил меня урка, по-прежнему игнорируя Толика.
— Да, Стас Лунев... — ответил я растерянно.
— А он — Толя Иванов, точняк? — Урка, не глядя, ткнул в сторону Толика корявым пальцем. Я утвердительно кивнул.
— Расслабься, Толян, — посоветовал урка с прежним безразличием в голосе. — Я и раньше тебе, жиртрест, юшку пускал, и сегодня, надо будет, отметелю.
Шаркающей походкой уркаган подошел к столу, выдвинул стул, уселся на краешек.
— Сядь, Толян, не отсвечивай. — Татуированные пальцы извлекли из пиджачного кармана пачку «Беломорканала» и разовую зажигалку. — Что за понты, мужики?.. Да сядь ты, фраер, утомляешь!
Толик шлепнулся толстой попой на многострадальный стул, отозвавшийся деревянным жалобным стоном. «Новый русский» с отвисшей челюстью — зрелище редкое. К сожалению, я не мог им, сим эксклюзивным зрелищем, сполна насладиться, ибо всецело отдался созерцанию таинственного уголовника.
— Что за понты? — продолжил вещать урка, закуривая. — Не, в натуре, не въезжаю, что за понты?
— Слышишь, земляк, — заговорил я ласково. — Откуда ты знаешь, как нас-зовут?
— Стас, хорош понтоваться! — Впервые в речах нежданного гостя из зоны проявилась эмоция. Искренняя, неподдельная обида. — Колись лучше, кто заместо Жбана маляву чирикал и за каким хером весь этот цирк?!
— Захар? — тихо произнес Толик, уткнувшись брезгливым взглядом в уголовную рожу.
— Сорок лет как Захар! — огрызнулся урка. — Хорош меня за сявку держать! Колитесь, что за понты...
— Стас! Я его признал! Захар Смирнов, чтоб мне провалиться. — Толик так пнул меня ручищей в плечо, что я чуть было не свалился со стула. — Разуй глаза. Стас... Ух, Захар, а ты изменился, постарел...
— Отсидишь с мое, постареешь. — Захар выдохнул беззубым ртом колечко сизого дыма. — Последний раз спрашиваю: что за понты, в натуре?!
* * *
Да, это был Захар Смирнов собственной персоной. Изменившийся до неузнаваемости, ужасно постаревший, весь какой-то высохший Захарка Смирный. Единственное, что в нем сохранилось в полной мере, так это невозмутимая флегматичность прирожденного пофигиста, которого очень трудно чем бы то ни было удивить или обескуражить. Озадачить, разозлить — это запросто, а вот как Захар удивляется, я не видел ни разу, хоть и общался с ним в былые времена едва ли не ежедневно. Правда, тогда, когда мы, можно сказать, дружили, не было у Захара ни татуировок на теле, ни блатных словечек в лексиконе. Тогда Смирнов работал в общеобразовательной средней школе скромным преподавателем труда и хаживал вечерами в тот же спортивный зал, где я познакомился с младшим научным сотрудником Анатолием Ивановым.
— Никак не могу вспомнить, Захар, когда мы с тобой последний раз виделись? — Толик смотрел на Захара без прежней брезгливости, но и без особой теплоты.
— Держи ответ по теме, Толян, — мягко, но напористо потребовал Захар. — Я четыре месяца как вышел со второго срока. Должничок мой, Жбан, раньше сдернул и, на зоне свистели, подсел на иглу. Я, как вышел, шепнул людям, что есть у меня до Жбана дело, а он как в воду канул. С весны полная тишина, а вчера вдруг бац — малява от Жбана. Верный человек малявку прямиком ко мне на хату притаранил. Пишет Жбан, что жив-здоров и забивает стрелку. Сегодня. Здесь. Прихожу, вместо Жбана вы сидите. Держите ответ, клоуны, что за цирк? И сердечно прошу, не злите меня лишний раз...
Захар откинулся на спинку стула, перевел сердитый, нехороший взгляд с Толика на меня и обратно на Толика.
— Стас, расскажи ему, — попросил Толик. — Расскажи, как сам сюда попал, про меня расскажи, а я пока подумаю малость, поразмышляю над сложившейся ситуацией.
Толик вытащил из серебряного портсигара очередную тонкую сигарету и задумчиво курил, уставившись в потолок. А я тем временем коротко рассказал Захару, чем сейчас занимаюсь, поведал о рекламном заказчике-банкире Иванове, живописал нашу с Анатолием встречу за несколько минут до прихода Захара и объяснил, каким ветром Толю Иванова занесло в люкс под номером двадцать пять.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53