Равные права для всех – это единственный тип настоящей демократии! Что же это за демократия, если у кого-то прав больше, а у кого-то – меньше?
– Это так называемая цивилизованная демократия, – Фейнман серьезно отвечает. – И это не игра слов. Судите сами: если у необразованной домохозяйки будут такие же права на принятие решений в финансовой сфере, как у профессора экономики – разве это не будет ущемлять его прав?
– Простите, – Линский хмурится, – я вас не совсем понимаю…
– Ну, хорошо, Олег Львович, – Фейнман говорит. – Вот вам грубая аналогия. Представьте себе старинный самолет, еще на полностью ручном управлении. Он везет сотню пассажиров. Что такое псевдодемократия, которую вы не желаете признать дикой? Это равное право голоса для всех. А теперь представьте, что случится, если так будет управляться самолет? Если пилоты, реально разбирающиеся в управлении самолетом, будут иметь равные права с каждым из остальных пассажиров, не имеющим ни малейшего представления об устройстве самолета? Обязательно найдется демагог с лидерскими замашками, который дорвется до штурвалов, совершенно не разбираясь в аэродинамике! Хорошо, если самолет летит на маленькой скорости, а высота очень большая. Пока самолет будет падать, у пассажиров будет время понять, что надо отдать управление пилотам и не лезть в их дела. Это соответствует дикой демократии в начальной стадии прогресса – общество ведет себя далеко не оптимально, но еще успевает исправлять свои ошибки и избегать гибели. Но прогресс не стоит на месте. Самолет летит все с большей скоростью. Представьте себе ту же ситуацию с полностью ручным управлением – но уже в современном флаере. Что произойдет, если ничего не соображающие в устройстве гравитонного двигателя пассажиры вздумают устроить голосование, как им управлять? Один неверный приказ – и флаер в один миг влетит в землю на совершенно сумасшедшей скорости! Или внутренние гравы-компенсаторы разорвут пассажиров в клочья. Или взорвутся сверхпроводники, или начнет плавиться реактор… Понимаете? Если общество игнорирует движение прогресса и не отказывается от дикой псевдодемократии вовремя, упрямо цепляясь за равные права на управление страной для каждого, рано или поздно наступает такой момент, когда один неспециалист может погубить всю цивилизацию. И вовсе не по злому умыслу, а просто потому, что он неспециалист…
Прищуривается Линский, явно собрался с Фейнманом спорить – но тут Дымок в себя пришел, и Линского опередил.
– Красивая у вас гипотеза, Ричард, – говорит с иронией.
– Нет-нет, Дима! – Фейнман протестует. – Это не гипотеза. Все на самом деле так, как я вам рассказал. У нас в лунной колонии даже есть кадры прямой трансляции, когда президент решил ввести свою собственную аксиому в Дядюшку Сэма. Более того, все это время, особенно в первые годы после Конфликта, множество наших ученых выходили на связь с Дядюшкой и искали способ, как заставить его прекратить истребление остатков человечества… Да вы и сами можете с ним связаться. Он отвечает на все обращения, идущие на определенных частотах.
– Подождите! – говорю. – И что, за все эти годы вы не смогли убедить его, что он действует неправильно?
– В том-то и проблема, Серж, – Фейнман грустно усмехается, – что в рамках заданных ему правил Дядюшка Сэм действует безошибочно. Это у человека могут быть какие-то априорные подсознательные желания и убеждения, которые он обосновывает софизмами. Но у Дядюшки Сэма ничего подобного нет. Его размышления целиком основаны на железной логике, в них нет ни малейшего элемента случайности…
– В таком случае, совсем ничего нельзя сделать? – Линский хмурится. – Заставить его отказаться от истребления человечества невозможно?
– Трудно сказать, – Фейнман вздыхает. – Многие наши ученые пытались найти слабые места в его программах принятия решений. Возможно, есть способы натолкнуть Дядюшку на использование в принятии решений некоторых редко используемых подпрограмм, и как-то сыграть на этом… В некотором смысле, расстановка приоритетов между разными блокам программ оценки ситуации и принятия решений, переключение с одних блоков на другие – все это отдаленно напоминает работу подсознания человека. Можно предположить, что если действовать не в лоб, не просто приводить Дядюшке логическую аргументацию, а учитывать реальную работу его программ, то, возможно, есть способы ввести его, фигурально выражаясь, в некое подобие гипноза, а затем как-то воспользоваться этим… впрочем, пока это никому не удалось.
– Подождите, Ричард! – говорю. – Что-то у вас не стыкуется. Если этот Дядюшка собрался искоренить человечество, почему он так странно действует? Вы видели, как он воюет с имперцами? Это же дурдом! Он бросает цепи роботов на одного человека, когда мог бы захватить ими целый город!
– Нет-нет, Серж! – Фейнман быстро головой мотает. – Простите, вы не совсем уловили суть. Цель Дядюшки Сэма не искоренить людей, а уменьшить количество людских страданий. Если угодно, он истребляет людей не из-за ненависти к нам, а, напротив, от любви.
– Ни фига себе любовничек! – говорю. – До смерти залюбить…
– Да, Серж, – Фейнман усмехается. – Как это ни странно звучит, именно любовь. А что эта любовь до гроба – это уже частности. Но главная цель Дядюшки – это уменьшение количества людских страданий. И тактические приоритеты он выбирает в соответствии с этим требованием. Если на одной чаше весов сто тысяч умеренно обеспокоенных жителей подземного города, а на другой – один человек, но в паническом ужасе, Дядюшка выберет именно его, и бросит все силы, чтобы уменьшить его страдания. Как вы верно заметили, имперцы пользуются этим эмпирически выведенным приемом, чтобы сдерживать натиск диких роботов в критических ситуациях…
– Ладно, – говорю. – Но почему он не использует флаеры, ядерное оружие и боевые вирусы?
– Издержки дикой демократии, если угодно, – Фейнман усмехается. – Дело в том, что у Дядюшки Сэма кроме той злополучной президентской аксиомы есть еще множество других аксиом и ограничений на поведение. В частности, множество требований защиты экологии. Если Дядюшка будет использовать технику на гравитонных двигателях, ему придется использовать реакторы. Но когда сбивают флаер, реактор разрушается, и распыленное ядерное горючее создает загрязнение. И формально получилось бы, что Дядюшка, пусть и косвенно, способствует радиоактивному загрязнению. А он категорически не должен делать ничего подобного! Конечно, после Конфликта на поверхности никто не живет, но требования в реестрах Дядюшки формальны, и были написаны в доконфликтных условиях… То же самое касается и использования боевых вирусов.
– Подождите! – я уже совсем ничего не понимаю. – Вы же сами сказали, что это именно Дядюшка развязал Конфликт! Всю эту ядерно-термоядерную с боевыми вирусами!
– Нет-нет, – Фейнман протестует. – Он только начал боевые действия, и использовал только обычное оружие. А военные других стран сразу не сразу разобрались в ситуации, и начались неадекватные ответные меры. Некоторые страны попытались атаковать Америку ядерными ракетами, а американская система противоракетной обороны сбила часть этих ракет над территориями третьих стран. Те, недолго думая, ответили, и… Это как цепная реакция. В считанные часы в войну втянулись почти все страны мира. А в них командование армиями осуществляли обычные военные, и уж они-то на использования ядерного оружия и боевых вирусов не поскупились…

17. Парочка неожиданностей

Дымок, конечно, не удержался. Тут же выспросил у Фейнмана частоты, на которых с Дядюшкой Сэмом связаться можно.
Линский все на спор о дикой и цивилизованной демократиях свернуть норовит – но Фейнману явно не до того.
– Может быть, – говорит, – теперь вы расскажете о Хоккайдо? Вы побывали внутри сотов. Никому, кроме торговцев, это не удавалось уже двадцать лет. Торговая гильдия очень тщательно хранит свои секреты…
Тут он на мое лицо взглянул – и давай оговорками сыпать.
– Нет-нет, Серж! – улыбается. – Не поймите меня превратно. Я знаю, что торговцы взяли вас с собой как членов рейда. Я прекрасно понимаю, что они взяли с вас какие-то обещания. И вовсе не прошу выдать их тайны. Меня интересует только один вопрос. Дело в том, что Конфедерации очень нужны – да что там, нужны, просто необходимы! – симы. Но ни в самой Конфедерации, ни в лунной колонии нет ни симов, ни молекулярных сборщиков. Наша последняя надежда на Хоккайдо. Мы собираемся организовать туда серьезную экспедицию. Весь вопрос в том, есть ли там симы? Стоит ли нам рисковать жизнями людей, пробиваясь внутрь сотов?
Говорит Фейнман вроде как всем нам – но смотрит только на Дымка. Понимает, кто из нас самый интелистый. Ну а Дымок от этого совсем зазнался. И опять матерого интела из себя начинает строить, стервец!
– Ах, это… – говорит равнодушно. – Нет, не стоит… Не надо отправлять экспедицию и рисковать жизнями.
Фейнман и Янг мигом осунулись.
Дымок, зараза, выпендривается и словами играет – а они-то решили, что готовить экспедицию потому не стоит, что симов на Хоккайдо все равно нет. А ведь от этого жизнь императора зависит, а с ней и судьба Конфедерации и вообще всех землян…
Хотел я Дымку дать в ухо – нельзя так над людьми издеваться! Он дурака валяет, чтобы хвост распустить – а люди всерьез волнуются! Но вижу, Линский только ухмыляется, на все это глядя.
Ладно, черт с ним…
– Вы в этом уверены, Дима?… – Фейнман говорит убито.
– Да, конечно, – Дымок говорит беззаботно. – Уверен. Не надо никакой экспедиции. Симы мы уже достали.
И лыбится исподтишка, реакцию Фейнмана проверяя.
– У вас есть симы?! – Фейнман с Янгом в один голос спрашивают.
– Конечно, есть, – Дымок говорит невозмутимо так. – Мы как раз для того и прилетели в Конфедерацию, чтобы обсудить, стоит ли везти симы императору.
Император все верно рассчитал. И в самом деле конфедералы его смерти боятся еще больше, чем его самого. Особенно теперь, после гибели принца.
Если император умрет, в Империи начнется борьба за власть. Такая неразбериха будет, что имперским золотоворотничковым даже не до диких роботов станет. А вот роботы про Империи не забудут. И очень скоро всю Империю вырежут. И Конфедерация против диких роботов одна останется. Но в одиночку сопротивляться она долго не сможет, тоже погибнет.
Так что конфедералы готовы были императору не только симы дарить, но и вечной жизни от всей души желать – да только симов у них у самих не было.
А теперь Дымок и симы достал, да еще и сам их готов к императору отвезти – Конфедерация и спасется, и лицо сохранит.
Так что Фейнман и Янг особенно не возражали. Тут же добро дали.
Через пару часов мы уже в Империю выходили. Через кольцо боя вокруг туннеля нас городской автопилот провел, а дальше Дымок сам за штурвалы взялся.
Ночь уже, звезды выступили…
Но Линскому не до романтики. Он в обмен на симы у императора гарантии безопасности для Ангарска требовать собрался. И ко встрече с императором должен быть со свежей головой. Так что капсулу снотворного проглотил – и отрубился.
Анна тоже зевает – почти целые сутки уже без сна, да и денечек тот еще выдался… С коленками на кресло забралась, свернулась комочком, голову мне на плечо положила, и только сладко посапывает. Волосы ее растрепались, шею мне щекочут… и так от нее сладко пахнет…
Все бы хорошо, да не совсем – Дымок с компом флаера что-то химичит. И сосредоточенно так химичит…
Как-то подозрительно мне стало.
– Дымок, ты чего там?
– Хочу связаться с Дядюшкой Сэмом, – Дымок говорит.
– Ты что, собрался убедить его, что он не прав? – Мне даже смешно стало. – Думаешь, умнее целой лунной колонии? Там лучшие из лучших сотню лет над этим головы ломали, а ты хочешь все с кондачка сделать?
Но Дымок ни капельки не смущается. Еще и подбородок задирает.
– Мне кажется, Сергей Павлович, – говорит спесиво, – подобные сентенции здесь неуместны.
– Дымок! Кончай выкать…
Сбавил Дымок обороты малость. Но умничать не бросил.
– У крупных исследовательских коллективов есть не только огромные достоинства, но и чудовищные недостатки, – выдает с умным видом. – Совместная интеллектуальная атака, безусловно, приобретает значительную мощь, и может сокрушить такие проблемы, перед которыми спасует исследователь-одиночка. Но это только одна сторона медали. Не стоит забывать и о недостатках такого подхода. Ошибки и стереотипы любого исследователя могут заразить весь коллектив – это элементарная групповая психология, Серж. И чем больше коллектив, тем больше число заразных стереотипов. А если для решения проблемы требуется нестандартный подход?
Это он на Хоккайдо намекает и на тамошних роботов-полицейских, которых торговцы сотню лет за диких роботов держали? У торговцев, мол, тоже был стереотипный подход, и ничего поэтому не получалось – а тут пришел Дымок, весь из себя такой умный и незашоренный, и за неделю все по местам расставил?
– Не передергивай, Дымок, – говорю. – Одно дело несколько сотен пусть классных, но все-таки простых ребят. И другое дело – целая колония из потомков ученых. Если уж они не справились…
– Любую вещь, – Дымок перебивает, – кто-то делает впервые.
Так… Совсем зазнался братишка, похоже. Пора ему по рукам врезать, пока он вдобавок еще и не зарвался. А то уже к своим любимым фразочкам перешел… Да и вообще. В воспитательных целях, как интелы выражаются, не помешает.
– Ага! – говорю. – Кто-то делает, а кто-то ломает! Ты еще не забыл, как один умник решил новый комп на халяву получить? Он тоже думал, что умнее всего города. А потом когти рвать оттуда пришлось! Не забыл еще?!
Но Дымка фиг смутишь. Только еще выше подбородок задирает.
– Некоторым людям, – говорит высокомерно, – свойственна неблагодарность.
Меня от такой наглости даже оторопь взяла. Не сразу в себя пришел.
– Чего-о?! – тяну угрожающе. – Да если бы не я, ты бы сейчас на заярской базе Шутемкова в ошейнике пасся!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59