Витязи редко забирались глубоко в лес, не было надобности. И зверя они добывали больше в полях. Все, конечно, о нечисти слышали - но живьем видели ее немногие, и то сильно издали. Только Петровичи хвастались, будто однажды по молодости поймали на глухой речке берегиню. И Урманин, болтали, чуть ли не дружен был с черным горным волотом, до того могучим, что даже имя у него свое было - Святогор. Но Илья знакомством никогда не хвалился. Даже не рассказывал, сколько ни упрашивали.
А что Добрыня зубами скрежещет, говоря про йотунов, это ясно. Он несколько лет прожил в Странах Датского Языка, обваряжился, даром что с лица чистый варяг. А у тамошних ненависть к волотам в крови. И желание рубить их под корень - тоже.
Земли там мало, вот почему. И делить ее приходится не только промеж людей.
Тут земли много. Очень много. Тут всего вдоволь.
Тут и волотам хватило бы места, если б не забаловали.
Выходит, рубить придется.
Илья Урманин наверное знает, как именно их рубят. Покажет, научит. Но все одно боязно.
- Ну, чего ждем? - спросил Самсон Колыбанович, переживая за нерешительность дружины.
- Пять гривен это вира за то, что назвал боярскую жену блядью, - заметил Лука Петрович.
- Вот наколотишь побольше йотунов и обзывайся сколько хочешь! - предложил Добрыня.
Послышались смешки, Колыбанович мелко затрясся и прикрыл рот ладонью, Илья мечтательно закатил глаза.
- Это еще и вира за жизнь смерда, - напомнил Лука. - В Девятидубье было людей дюжины три, да староста…
- Бессмысленный подсчет. Их жизни ничьи. Девятидубье вольное село, - отрезал воевода.
- Будь оно вотчинное, не пострадало бы так. И брод оказался бы защищен, и дорога на несколько верст в обе стороны.
- Возможно, - Добрыня равнодушно кивнул.
Василий Петрович придвинулся к брату и зашептал ему на ухо. Добрыня ждал.
- Встала-то не просто дорога, а самый что ни на есть путь из варяг в греки! - заявил Лука.
- Какие еще греки зимой?! - возразил Добрыня, не любивший преувеличений.
- Греки - летом. Но путь серьезный! И затея серьезная предстоит!
- И чего теперь - подарить вам Девятидубье со Смородинным бродом?!
- Не откажемся.
- Стая - это хуже некуда, - сообщил в пространство Илья. - Заходит со всех сторон. Булавой махать упаришься. А другое оружие не годится против них…
- Помолчи, - сказал ему Лука Петрович.
- А?
- Мы тут думаем, если ты не заметил.
Илья встал.
- Спать пойду.
- Я тебя не отпускал, - заметил Добрыня.
- Завтра, как рассветет, я отправляюсь к Смородинному броду, - сказал Илья поверх голов, ни к кому не обращаясь. - Ходу мне туда неделю. Встану на нашем берегу, там заночую. Утром перейду реку. Значит, кто через неделю к утру будет у реки, тот со мной. А кто не со мной, тому - прощайте, братья. Авось свидимся.
- Тебе-то что пообещали? - бросил Лука.
Илья перегнулся через стол и совершенно по-звериному показал братьям Петровичам зубы.
- Меня. Князь. Попросил, - произнес он раздельно.
Издали поклонился Добрыне и ушел наверх, громко скрипя лестницей.
* * *
Городская киевская застава как была изначально постоялым двором, так им и служила - проезжим витязям или киевским, не имеющим своего жилья. Причиной бездомности чаще была молодая бедность, но храбры не бедовали подолгу, они либо гибли, либо богатели. А вот Илья всегда ночевал и столовался на заставе. Ему это казалось удобнее. Он мог уехать на любой срок, и его скудно обставленная комната оставалась за ним. Илья назначил заставу своим домом. И когда дружине надоело смеяться над такой причудой великого, но заметно придурковатого храбра, это просто признали как есть. Сказать, что Илья поселился тут на всем готовом из жадности, не поворачивался язык. Щедрость Урманина была общеизвестна, ее кое-как ограничивал лишь хозяйственный Микола. Для Ильи деньги мало значили, он мерил жизненный успех только личной честью. В этом смысле Урманин был куда более vikingr, чем его предки. Еще он любил приодеться как можно ярче, носить напоказ богато украшенное оружие и делать подарки. Шумные попойки устраивал редко. Сам, конечно, выпивал, но пиры закатывал лишь по серьезным поводам.
Боялся попасть в историю.
Он проснулся до восхода солнца. Сразу встал - переход от сна к бодрствованию был у него мгновенным. Сходил на гумно, умылся, оделся в дорожное. Обстоятельно позавтракал. Собрался было на конюшню, где Микола уже седлал Бурку, но вдруг навострил уши. И вышел на улицу.
Подъехал всадник на белом коне.
- Тебя невозможно застать врасплох, - сказал Добрыня.
- Я услышал, - объяснил Илья.
- Заезжай за Петровичами. Они пойдут с тобой.
- Выторговали Девятидубье?
- Вот им, - воевода показал, - а не Девятидубье. Но до дюжины гривен доторговались, купцы.
Илья покачал головой.
- Выбирать не из кого, - Добрыня вздохнул. - Остальные боятся, что не вынесут свиста йотуна. А эти двое, им хоть кол на голове теши, хоть колоколом по уху бей. Тупые, как ступа. Нравится это тебе или не нравится, а помочь они могут. Стреляют оба метко, дерутся смело. Берегиню поймали, опять-таки…
- Если не врут.
- …И челяди у них полно, - закончил Добрыня. - Будет, кому дрова рубить. Ты же станешь жечь костры всю первую ночь, верно?
- Зачем рубить, домишко какой раскатаем на дрова… А откуда ты знаешь про костры?
- Все это уже было, - сказал Добрыня. - Сто лет назад в другом краю. А может, больше, чем сто. Думаешь, асы воевали с йотунами в Странах Датского Языка? Зачем? Асам йотуны не мешали. Человеки с ними воевали, друг мой. Твои предки. Везде, где начинают рубить и корчевать леса, навстречу человеку из лесов выходят их прежние хозяева. Орки, йотуны, одноноги, лешие, упыри… Какая разница. Твой приятель Святогор просто был не лесной, вот он и не пытался убить тебя. Горному йотуну нечего делить с человеком. Наоборот, человек ему забавен. Как что-то похожее.
Илья едва заметно кивнул.
Добрыня оглянулся на охрану, та послушно отъехала подальше.
- Я знаешь, чего опасаюсь? - Добрыня чуть наклонился с коня, Илья шагнул ближе. - Этот случай у Девятидубья только начало. Русь все глубже заходит в леса. Мне докладывают - люди натыкаются на волотов тут и там. Где-то лешие и берегини отпугивают вальщиков и корчевщиков, а где-то пытаются нападать. Убитых пока нет, но поломанные уже есть. И одну бабу летом украли, а нескольких просто так… Покрыли и отпустили. Догадываешься, что сделали с несчастными бабами их родичи.
Лицо Ильи заметно вытянулось.
- Сам понимаешь, если йотуны будут убивать смердов, рано или поздно они попробуют человечину, как этот соловый разбойник у Девятидубья. И обучат своих детей. И тогда начнется… Думаю, мы должны упредить их. Обязаны.
- Упредить - как? - только и спросил Илья.
- Как волков. Ряды загонщиков. Побольше шума. И вперед. Если не вывести под корень, то хотя бы загнать в самую глушь. А иначе - еще пара таких же суровых зим, и нас ждет куда более страшная бойня, чем сто лет назад в другом краю.
Илья стоял, потупившись, широко расставив ноги и заложив руки за пояс. Он в такой позе обычно размышлял.
- А еще хуже другое, - сказал Добрыня. - Мы держим важные торговые пути. Значит, на Руси должно быть надежно и безопасно. Мы признали Христа, чтобы стать как все. Чтобы нас понимали и уважали. Чтобы опасались нашей воинской доблести, а не нас самих, нехристей страшных. Теперь на Русь рекой течет золото. Киев уже сейчас хорош, а станет краше, чем Константинополь. Василевсы будут завидовать нам. Скоро через Русь пойдут такие богатые обозы, каких мы не можем и вообразить. Теперь угадай, сильно ли нас зауважают, услыхав, что вокруг Киева йотуны хозяйничают как у себя в лесу? Что нечисть может насесть на дорогу и остановить торговый путь? Да мы тогда полными ничтожествами предстанем. Сам подумай.
Илья подумал и сказал:
- Подумал.
- Страны Датского Языка до сих пор не могут принять христианство. Мы и в этом их обогнали. Мы вообще обгоняем всех. У нас много леса, земли, люда, и мы самые лучшие. И тут - йотуны. Тьфу.
- Да, - сказал Илья. - Я понимаю.
- Это не просто мои мысли, Ульф. Считай, это тебе говорит князь. Отруби разбойнику голову и привези в Киев. Положи начало большому делу во имя будущей Руси.
Илья поразмыслил немного и сообщил:
- Я возьму солового живьем, Торбьёрн. Так будет хорошо. Тогда никто больше не станет их бояться.
- Незачем, - отмахнулся Добрыня. - Слишком трудно.
Илья пожал плечами. Выходило это у него жутковато: не плечи шли вверх, а голова ныряла вниз.
- Если хочется поймать кого-то, прикажи Петровичам. Они на берегине научились, ха-ха… А ты мне нужен живой и здоровый! - заявил Добрыня строго. - Тебе еще найдется, чем заняться. Ты не Дрочило, хвала богам! Прости, Господи.
- Дрочило сильный, - вспомнил Илья.
На Илью посмотрели так, что он поспешно опустил глаза.
- Желаю тебе удачи, - сказал Добрыня. - К слову, я только сейчас понял… Никак не идут из головы эти йотуны. Ты ведь не рассказывал, что стало с женщиной Святогора.
Илья чуть склонил голову набок.
- Тебе это надо знать?
- Не надо. Ну, прощай, если что.
Добрыня развернул коня.
- Мне пришлось убить ее, - сказал Илья тихонько. - А девку я не тронул. Она, может, по сию пору живет в горах одна.
- Я так и знал, - отозвался Добрыня, не оглядываясь.
* * *
Дорога была широко раскатана, и Илья пустил Бурку рядом с санями. Огромная кобыла мерно топала, опустив голову, будто спала на ходу. Илья уверял, что Бурка именно спит на ходу, а он от ее убаюкивающей поступи тоже задремывает иногда. И поэтому они вдвоем, бывает, проламывают заборы, цепляют углы и сносят ворота - а вовсе не потому, что у них склонность все ломать.
Сейчас Илья вовсе не дремал. Напротив, он то и дело крутил в воздухе топором, зачем-то доставал из-за пояса любимую плетку-семихвостку, разматывал ее, сматывал и втыкал обратно. Пару раз он даже соскочил наземь и пробежал небольшое расстояние, а потом запрыгнул в седло. Бурка при этом продолжала ход, словно ей было совершенно все равно, где ее всадник. Может и правда спала.
Позади в седлах мерзли, кутаясь в длинные шубы, братья Петровичи.
- Ишь выделывается, - буркнул Лука, глядя в спину Урманина, который опять вертел топором над головой. - Старый, а как молодой.
- Молодой и есть, - сказал Василий. - Чисто дитя. Все, что нажил, в одних санях помещается.
- Дитя-то дитя, а ты его меч видел? Который в тех санях? Князю впору меч.
- М-да, - согласился Василий. - Только он с мечом управляется еле-еле. Я намного лучше.
- А зачем ему? Он тебя и без меча уделает. Дерево сломает и треснет по репе.
- Ты чего такой злой сегодня? - удивился Василий.
- Вчера торговался плохо, - объяснил Лука.
- А-а…
Илья, который весь разговор прекрасно слышал, растянул губы в медвежьей ухмылке.
- Дядя, а дядя, - подал из саней голос Микола.
Он всегда так просто называл своего храбра, чем заметно смущал окружающих.
- Ну?
- Я вот думаю… А отчего у нас варяги правят? Как это вышло?
Позади захохотали Петровичи.
Илья оглянулся и вопросительно двинул бородой.
- Мы просто так, - объяснил Лука.
- Вы просто так замерзнете, братья, - сказал Илья. - Заиндевели уже. Вы бы пошевелились для согреву. Вот как я.
- Успеем еще… Пошевелиться.
- Ну-ну.
Илья сел прямо и надолго задумался.
- А почему варяги правят? - спросил он наконец.
Петровичи расхохотались опять. Хорошо, от души.
- У великого князя нашего и благодетеля дедушка был кто? Варяг, - сказал Микола. - Я знать хочу, с чего все началось.
- А-а… - понял Илья. - Ну, это просто. Ну, ты представь…
И опять надолго задумался.
Микола ждал. Шумно дышали кони, под копытами и полозьями скрипел утоптанный снег. Позади негромко перекрикивалась челядь Петровичей. Там целый обоз шел, саней пять.
- Вот, - сказал Илья. - Представь. Ты одет в холстину, оружие твое - простая дубина. И вдруг приходят какие-то в кольчугах и с топорами. Ты смотришь и думаешь - ого! Хорошие кольчуги. Хорошие топоры. А эти спрашивают: кому платишь дань? Ты отвечаешь: ну, хазарам. Эти говорят: ничего подобного. Хазарам больше не даешь, нам даешь. Ты спрашиваешь: а что скажут хазары? Эти говорят: ничего не скажут. И всё. И они садятся у тебя дома. И берут с тебя дань. А хазары за данью не идут почему-то. Будто и не было их никогда, хазар. Вот… А эти, в кольчугах и с топорами, сидят. И ты видишь, что они уже говорят по-твоему все до единого, и богов твоих уважают. И один дочку твою в жены просит, сам муж видный, богатый… А хазар нет и нет. И вообще никого нет. Ну, может, придет кто-нибудь, но эти его хрясь топором - и он уходит сразу. Вот… И все хорошо. И предводитель у этих настоящий конунг. И никакие они уже не эти, а свои. И конунг - свой. Мир, порядок, достаток, живи и радуйся. Ну?..
- Что, дядя?
- Представил? Ну, так оно и было. Просто давно. Еще до дедушки князя нашего. Мы ж с варягами соседи. Они не могли не придти. Посмотреть, как у нас тут дела.
Микола сдвинул шапку на глаза и почесал в затылке.
- А мы, значит, с дубинами бегали? - спросил он неодобрительно.
- Зато у нас дубины были - во! - Илья развел руки в стороны. - Нас все боялись. Особенно греки.
- Зачем мы тогда платили хазарам?
- Ну, знаешь… - Илья опустил руки и ссутулился.
- А хазары, они жидовины, - подсказал сзади Лука Петрович.
Микола оглянулся.
- Обдурили нас, - объяснил Лука. - Жидовины хитрые, ты знай, почти как греки.
- Во! - обрадовался Илья. - А мы народ простодушный, мирный и тихий.
- Кто бы говорил, - ввернул Лука. - Слышь, Илья, ты меня извини, брат, но все было по-другому. Новгород сам призвал варягов. С того и пошло.
- М-да? - хмыкнул Илья.
- В Новгороде поднялась смута. Не как обычно там бывает, а долгая смута. И на вече решили, раз сами не справляются, надо призвать князя. И отправили к варягам послов. Сказали - земля наша велика и обильна, порядка только нет. Придите и владейте нами. И пришел конунг Рёрик. Вот откуда началась Русская земля, какой мы ее знаем.
- М-да? - повторил Илья. - И далеко Новгород за варягами ходил? До самой Ладоги, небось?
- Я тебе рассказываю, как про это в летописи! - обиделся Лука. - Сам не видел, но говорят. У новгородцев монах сидит и пишет. И до него монах сидел и писал. И у нас, вон, тоже пишет. Князь к нему ходит иногда, смотрит, чтобы лишнего не выдумал.
1 2 3 4 5