Высшее командование не желало понять простую истину, что вести войска на смерть можно, только имея шанс на успех. А убеждения как такового и не было, все действия строились на авось. Полное безволие и неспособность руководить войсками особенно проявились при третьем штурме Плевны, когда даже несомненный успех высшее командование сочло за неудачу.
Чем же объяснить, что Скобелева не поддержали? Нетрудно догадаться, что и в таком важном деле, как штурм Плевны, не последнюю роль сыграли интриги. Именно В. В. Верещагин, неотлучно находившийся при Главной квартире, первым высказал эту мысль. Вспомните поведение Левицкого, Зотова, Непокойчицкого в самые напряженные моменты сражения. Вспомним записи, которые сделал в журнале боевых действий Дунайской армии Газенкампф. Нет, вовсе не отсутствие информации, а нежелание протянуть руку помощи Скобелеву, который с обескровленным отрядом сражался со всей армией Османа-паши, сыграло свою злосчастную роль. Талантливость, молодость и храбрость Скобелева будили во многих зависть. Он выполнял свой долг на совесть и был прям в суждениях о высших должностных лицах. Такое разве могло пройти бесследно! Несомненно, успехи Скобелева в третьем штурме Плевны объясняются беспримерным героизмом солдат и офицеров его отряда. Но ведь такие же войска, такие же солдаты и офицеры служили и в других частях и в бою проявили доблесть не меньшую, чем подчиненные Скобелева. Поэтому можно сделать вывод, что для общего успеха 30 августа недоставало искусной руки, ума и отваги – всех тех качеств, которыми в достатке обладал Скобелев. Он постоянно находился в самой гуще сражения, следил за его ходом, вовремя принимал необходимые решения, а в особо критические моменты сам вел войска, увлекая их личным примером.
«Наполеон великий, – вырвались у Скобелева горькие слова, – был признателен своим маршалам, если они в бою выигрывали ему полчаса времени для одержания победы: я выиграл целые сутки, и меня не поддержали».
Третья Плевна открыла глаза на многое и показала истинную цену каждому военачальнику. Обвинять ротных, батальонных, полковых командиров в каких-либо просчетах – несправедливо. Тактика лобового удара напрочь отвергала любую инициативу.
Окружение императора всеми правдами и неправдами пыталось скрыть поражение под Плевной, однако тревожные вести с Балкан различными путями проникали в Россию, вызывая возмущение в различных слоях общества. Очень точно охарактеризовал обстановку в России К. П. Победоносцев: «Ошибки, упорные, повторяющиеся изо дня в день, теперь на устах у всех и у каждого. Приезжающие из армии не находят слов выразить горечь и негодование свое на бессмысленность планов и распоряжений... Это грозит в будущем великой бедой целой России, если все останется в армии по-прежнему... Что-нибудь надобно делать, чтобы растворить эту желчь, чтобы погасить это негодование».
Теперь относительно потерь. Скобелеву еще долго ставили в вину то, что у него потери, самые высокие. Говорили: «У кого больше перебили солдат, как не у Скобелева?» – это было еще до замораживания 24-й дивизии на Шипке, до Горного Дубняка Горный Дубняк – ныне город Горни-Дыбник.

, до перехода гвардии через Балканы. И объясняли это его тщеславием: «Он пошлет десятки тысяч на смерть ради рекламы. Ему дорога только своя карьера».
Заметим, что с начала войны и до третьего штурма Плевны Скобелев не занимал никакой штатной должности. А как только заполучил ее, то преподнес и доморощенным стратегам, и противнику предметный урок. И вовсе не желание выслужиться, чуждое Скобелеву по натуре, а боевой опыт, помноженный на знания, укрепляли авторитет «белого генерала». Получив под командование значительный по численности отряд, Скобелев тут же претворил в жизнь собственные задумки. Зеленые горы стали полигоном, где Скобелев опробовал тактику глубокого эшелонированного прорыва и активного артиллерийского наступления. Еще труднее упрекнуть Скобелева в бездушном отношении к солдатским жизням.
Сравнивая задачи трех отрядов, штурмовавших Плевну, можно заключить, что задачи левого фланга были значительно сложнее остальных. При взятии редутов потери у Скобелева были наименьшими, чем на остальных участках, и лишь после того, как турки подвергли левый фланг русских в течение суток яростным атакам, число их, естественно, значительно возросло.
Официальные цифры потерь при трех штурмах Плевны выглядели так: более пятидесяти тысяч с русской стороны, около двадцати тысяч – с турецкой. Становилось очевидным, что четвертый штурм намного увеличит этот скорбный счет... И вот тут выяснилось, что относительно дальнейших действий русских войск ни в штабе Дунайской армии, ни у сиятельных особ единомыслия нет. Государь поодиночке побеседовал с братом, Милютиным, Непокойчицким. Николай Николаевич предложил свернуть лагерь под Плевной, перейти Дунай и стать фронтом на границе Румынии. Милютин подал идею «правильной осады Плевны», Непокойчицкий вообще не высказал ничего вразумительного, сославшись на Божью волю.
Как нам помнится, государь дал твердое обещание не вмешиваться в управление войсками. И до сих пор Александр Николаевич слово свое держал. Теперь же настал момент, когда на карту были поставлены судьба армии, исход войны. Груз ответственности пришлось взять на себя. Но прежде чем сделать это, государь созвал 1 сентября военный совет. Высказывались поочередно. Николай Николаевич вновь заладил об отступлении. По праву старшего государь оборвал брата, а тот вспылил: «Как видно, я не способен быть воеводой, ну и смени меня, пойду заниматься коннозаводством». К сожалению, государь не откликнулся на это предложение. Совет продолжался. Зотов поддержал великого князя, а вот помощник Непокойчицкого Левицкий ловко выдал мысли Милютина за свои, и военному министру пришлось как бы заимствовать их. Но он выступал последним и со всей прямотой высказался за организацию осады Плевны.
Беспокойство государя было глубоким. Доверие к высшим чинам было подорвано. Насмешки, которые безудержно сыпались из уст европейских правителей, раздражали. Сообщения из России выглядели угрожающими. Прояви государь чуточку ранее решительность, избавься от тех, кому место было в обозе и все могло сложиться по-другому. Но нет, никто не услыхал упрека, никто не был смещен. Более того, Зотов стал «начальником обложения Плевны». Александр II согласился с настояниями Милютина держаться и укрепляться на прежних позициях до прибытия подкрепления из России, а затем перейти к постоянным атакам неприятельских укреплений, перерезав путь сообщения с Виддином и Софией.
Зотову недолго пришлось осуществлять задуманное военным министром. Действовал генерал вяло, с оглядкой на великого князя и вынудил-таки государя рубануть сплеча. Зотов был отстранен от должности, а Александр II воспользовался советом Милютина и поручил ему отправить телеграмму в Петербург Э. И. Тотлебену Имя генерала Э. И. Тотлебена неразрывно связано с одной из самых ярких и героических страниц русской армии – обороной Севастополя. Один из лучших военных инженеров того времени, он приложил немало усилий для превращения города в неприступную крепость. Тот-лебен, способный принимать решения не торопясь, тщательно все обдумав и не проявляя при этом никакой горячности, более чем кто-либо другой отвечал требованиям сложившейся обстановки.

. Герой Севастополя внимательно следил за событиями на Балканах и, получив приглашение, дал согласие на назначение на пост командующего войсками, действовавшими против Плевны.
«До третьей Плевны, – говорил Скобелев, – я был молод, оттуда – вышел стариком! Разумеется, не физически и не умственно... Точно десятки лет прошли за эти семь дней, начиная с Ловчи и кончая нашим поражением... Это кошмар, который может довести до самоубийства. Воспоминание об этой бойне – своего рода Немезида, только еще более мстительная, чем классическая... Я искал тогда смерти и если не нашел ее – не моя вина!..»
В последней фразе все же больше эмоций, нежели правды. Жизнелюб Скобелев очень хотел увидеть то, что сотворится через год, два, пять... Да и свою персону он зрел отнюдь не затерявшейся в русском генералитете. Настроение подавленности у «белого генерала» было недолгим. Помогли, как всегда, книги. Он перелистывал страницы военно-исторических изданий, сверял их с записями в блокноте, с которым был неразлучен, делал умозаключения, строил планы.
Здесь, в Бухаресте, никто не пользовался такой известностью и таким уважением, как Скобелев. Раненые солдаты и офицеры, принимавшие участие в боевых действиях, еще до приезда «белого генерала» рассказывали, не скрывая восхищения, о военачальнике, с которым им пришлось воевать. И совсем не случайно на биваках звучала солдатская песня «Генерал Скобелев-2 под Плевной».

Было дело так под Плевной,
Дело славное, друзья!
В бой водил нас всех удалый
Наш ли Скобелев-второй,

Сам он, славный, пред полками
Ясным соколом летал.
Сам солдатами он правил,
Сам и пушки направлял.

Бой кипел, герой наш смелый,
Удалой боец лихой,
Не страшился пулей вражьих,
Не боялся и штыка,

И не раз подле героя
Смерть была уже близка.
Он над пулями смеялся,
Видно, Бог его хранил.

И редуты за редутом
Брал у турок он штыком.
Раз одна злодейка пуля
Полетела в храбреца.
Ангел же его хранитель
Спас могучего бойца.

(Записана в Тамбовском полку в 1890 году. – Б. К.) Так уже при жизни Скобелева начала складываться легенда о генерале-богатыре, народном любимце.
В Бухаресте же произошла и первая встреча Скобелева с Тотлебеном, который остановился здесь перед тем, как отправиться в действующую армию. Тотлебен 12 сентября писал из Бухареста:

«Завтра рано утром поеду с генералом Скобелевым в Зимницу, а послезавтра надеюсь прибыть в главную квартиру в Горный Студень. Генерал Скобелев был болен, оставался поэтому несколько дней в Бухаресте... Я признаю нашу встречу здесь счастливой случайностью, так как он хорошо знаком с положением дел... Он сообщил мне, конечно, много интересного... Скобелев и многие другие... говорят, что в армии ожидают меня с большим нетерпением».

На первых порах они сошлись, даже казались неразлучными. Вместе обедали, ужинали. Обоих объединяло общее дело и недоверчивость к «штатским генералам». Но несхожесть характеров, различие взглядов на войну сомнению не подлежали.
Один – весь осторожность, даже медлительность, спокойствие, рассудительность (Тотлебену было под шестьдесят). Другой – кипучая жажда деятельности, отвага, стремительность в принятии решений, порывистость – словом, качества, необходимые в открытом бою с неприятелем. Поэтому для блокады Плевны нужнее был Тотлебен, а для сражения – Скобелев.

Блокада Плевны

Тотлебен прибыл в Главную квартиру 15 сентября и представился царю. На следующий день он был назначен начальником над всеми русскими и румынскими войсками и, ознакомившись с положением дел, принял твердое решение действовать против армии Осман-паши блокадой, взять Плевну измором. Тотлебен также отверг и всякую мысль о попытке взять город путем постепенной систематической осады. Решение, несомненно, осторожное, в противовес предложению, выдвинутому рвущимися в бой Скобелевым и Куропаткиным, но, учитывая возраст Тотлебена, становится понятной его боязнь растратить здесь, под Плевной, о которую разбились уже три русских штурма, столь дорогую ему славу героя Севастополя. «Четвертого штурма Плевны не будет», – заявил он. Решение на блокаду Плевны отвечало и требованиям обстановки. Войска, измотанные в кровопролитных сражениях, нуждались в отдыхе. В случае удачи блокады можно было в относительно короткий срок заставить гарнизон Плевны либо капитулировать, либо прорываться, и тогда бы роли поменялись: туркам пришлось бы штурмовать возведенные русским войсками укрепления. Правда, шли слухи, что у Осман-паши в Плевне сосредоточены запасы на год, но это воспринималось с серьезными сомнениями.
Представлять Осман-пашу этаким плевненским сидельцем, не рвущимся в бой, было бы ошибочно. Но командующий турецкой армией был скован по рукам и ногам повелениями султана. Смысл их сводился к тому, чтобы как можно дольше держаться в Плевне и тем самым не позволить русским возобновить активные действия. Султан, дав очередную взбучку Мехмет-али-паше и Сулейман-паше, заставил их перейти от обороны к решительному наступлению. Мехмет-али-паша, сосредоточив имеющиеся силы, навалился на Рущукский отряд, которым командовал цесаревич Александр. Государю пришлось изрядно поволноваться за судьбу как отряда, так и сына. Все закончилось относительно благополучно лишь только потому, что командующие турецкими армиями действовали несогласованно. Положение в зоне действий Рушукского отряда удалось вос становить, а армия Сулейман-паши после бесплодных атак на Шипке вынуждена была занять исходные позиции.
Осман-паша, поняв, что русские, по крайней мере пока, отказались от штурмовых действий, принялся за укрепление своих тыловых коммуникаций, разместив гарнизоны на участке Софийского шоссе от Плевны до Телиша. Участок от Телиша до Орхание взяли под охрану гарнизоны из особого корпуса Шефкет-паши, служившие прикрытием пути, по которому Плевна регулярно и беспрепятственно получала подкрепления.
Командование русской армии давно вынашивало идею перерезать шоссе, по которому шло снабжение осажденной Плевны, но сделать это с помощью кавалерийских отрядов не удавалось. Теперь же, исполняя замысел Тотлебена о блокаде, шоссе во что бы то ни стало следовало надежно перекрыть. Поручили это Западному отряду, усиленному свежими гвардейским полками, прибывшими из России. Перехват Софийско-Плевненского шоссе наметили в двух местах: у Горного Дубняка и у Телиша.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41