Температура воздуха была минусовой. Мороз не сильный, но давал о себе знать стынущими руками. Примерно минус два. Нам бы сейчас очень помог снегопад, но небо, как назло, было ясным. Близкие звезды полыхали в небе, не мигая, подобно алмазам, вплавленным в черный обсидиан. Пока мы поднимались, над Баксанским ущельем начала восходить луна. Стоило ей появиться, как снег вокруг вспыхнул искрами, проявились угольно-черные, невероятно контрастные тени, а ледники засияли изнутри изумрудным сиянием. Красота была такой суровой и мощной, что у меня сразу сил прибавилось. Но за колонной я все равно поспевал с трудом. В горле стоял ком, дышать приходилось себя заставлять, а при каждом ударе пульса в глазах вспыхивал фейерверк бордовых пятен.
Надо было Дворжеку не спешить, а дать мне возможность адаптироваться к высоте пару дней. Этого бы хватило – организм сам подстроится, как это было со мной после адаптации на Памире. Через несколько дней четырех– и даже пятикилометровую высоту перестаешь воспринимать, как нечто мучительное – ощущаешь, контролируешь состояние, стараешься не бегать попусту, но в общем-то сохраняешь способность нести обычные физические нагрузки. Можно было дать мне поболтаться на яхте, подняв ее на нужную высоту. Хватило бы. Но все делалось в спешке. Может, кстати, я сам виноват, что наехал на Дворжека. Хотя, какой смысл вспоминать то, что уже не изменить? Глупо. Надо собраться в кулак и топать. Но легче не становилось. И не должно было становиться без адаптации.
Поднявшись на двести метров, сделали привал. Отдышались. Я понимал, что тяжело не только мне, но арабы все же переносили высокогорные условия лучше. Это говорило о том, что для них горы привычнее. Оставалось еще двести метров до конца обрыва, а потом двести метров спуска обратно, до батареи.
– Вперед! – скомандовал Расул.
Он не хотел терять время, старался использовать удивительный факт нашего необнаружения противником. И мы снова потопали вверх, выстроившись колонной. Стальные кошки прорубали наст и глубоко вонзались в снег зубьями. Хрум, хрум, хрум. От этой мерной ритмичности сонливость наваливалась еще больше.
Наконец мы добрались до места, где гребень обрыва сходил на нет. Снова устроились на привал. Я обтер лицо снегом, чтобы разогнать кровь и вернуть себе хоть какое-то подобие бодрости.
– Ну что, разведчик, отдышался? – спросил Расул, подойдя ко мне.
– Нормально, – ответил я. – Какие дальше планы?
– Простые, ответил он. Захватим здание, где размещен расчет батареи, активируем пушки и ударим по соседней.
– А чегетская?
Расул усмехнулся и глянул на меня очень пристально.
– Чегетская накроет нас. Но если не будем мешкать, успеем отойти.
– План дрянной, – честно сказал я. – Хуже некуда. Ты взял меня консультантом? Тогда изволь выслушать мое мнение.
– Говори, – кивнул Расул.
– Здание захватывать не имеет смысла. Только лишняя потеря сил и времени. Куда продуктивнее блокировать расчет в здании, а самим, тем временем, активировать пушку и подавить соседнюю батарею. И тут же отходить. Потому, что по нам неминуемо ударят с Чегета и разнесут все к шайтану. Включая и здание вместе с расчетом.
Расул несколько секунд молчал, потом произнес очень серьезно:
– Не зря я тебя взял. Все же у вас, у разведчиков, мышление иначе устроено. Мне как-то в голову не приходило, что можно обойтись без штурма здания. Но ты прав. По твоему выйдет быстрее и лучше. А главное, расчет противника будет уничтожен самим противником.
– Есть еще дополнение к этому плану, – продолжил я. – Если ты готов пожертвовать одним человеком.
– Среди моих воинов каждый готов на жертву.
– Ну и прекрасно. Тогда, подавив соседнюю батарею, уходить следует не всем, а одного оставить с орудием. Пусть лупит по Чегету, пока хватит боеприпасов или пока его не сомнут огнем. Даже если он не уничтожит ни одной пушки, все равно не даст противнику возможности стрелять по отходящей группе.
– Недооценил я тебя, Сулейман, – признался Расул. – Если все сложится, генералом тебя назначу при своем штабе. У тебя явные способности к тактическому мышлению.
– А вы думали, что партизанские отряды в Империи плохо сражаются за торжество веры?
– Да нет. Сражаются хорошо. Но непрофессионально. А ваш предводитель, если воспитывает таких, как ты, достоин почестей. Ты и какому-нибудь имперскому десантнику в тактике фору дашь. А на вид – дехканин дехканином.
– Внешность бывает обманчива, – развел я руками.
И лишь через секунду понял скрытый смысл своих слов. Ведь действительно, под внешностью араба в данный момент скрывался настоящий имперский десантник по имени Егор Сморода.
– Это точно, – серьезно кивнул Расул.
Спускаться с горы по насту ничуть не проще, чем подниматься. Это факт. Казалось бы, не надо переться наверх, а следовательно, энергии уйдет меньше. Но дудки. Что поднимайся, что спускайся, на преодоление земной гравитации, норовящей сбить тебя с ног, сил уходит одинаково. Так что на спуск у нас ушло времени не многим меньше, чем на подъем.
Не доходя до серебристого здания, за которым стояла пушка, мы отцепились от связывающей нас веревки и рассредоточились, спрятавшись за лавовыми выступами, торчащими из снега, как пальцы. Луна поднялась выше, тени стали короче и четче. В окнах здания, похожих на иллюминаторы винд-шипа, виднелся свет. Оно и понятно, для сна время раннее, а вот перекусить и поиграть в кости – самое то. В любом случае, из освещенного здания видно нас точно не было. По крайней мере глазами. А в наличии охранных систем и ловушек вокруг батареи я сильно сомневался. Исходя из моих умозаключений, все они должны быть внизу, у подножия Минги-Тау, в Терсколе и Азау. Там и патрули наверняка шастали, и засады имелись, и минные поля на склонах. А тут вряд ли.
Расул показал пальцем на меня, потом на здание. Я кивнул и шагнул из скрывавшей меня тени. Стараясь не сбивать дыхание, перебрался к расположенному ниже скальному выступу и залег за ним. До здания оставалось метров тридцать. Я включил приближение на очках и внимательно осмотрел вход в здание. Его роль выполнял тамбур с герметичной дверью, чтобы расчет попусту не страдал от кислородного голодания хотя бы внутри. Вообще-то наверняка они все внутри. Кому охота торчать на высоте более четырех километров под открытым небом, ночью и на морозе? Дураков нет.
Отдышавшись и собравшись с силами, я сделал финальный рывок, почти бегом преодолел оставшееся расстояние и прижался к серебристой обшивке здания у самой двери. Ага, замок обычный, магнитный. Дверь открывается внутрь, на случай, если подсыплет снегом. Материал напоминал легкий металлический сплав, которым обшивают турбо-гравы. Мягкий. Это давало дополнительные возможности, о которых я не подумал раньше. Не хватало информации. Зато теперь можно все сделать изящно, как и положено имперскому десантнику.
Достав нож, я без труда проткнул в двух местах обшивку тамбура, просунул в отверстия конец веревки и накрепко привязал его к дверной ручке. Теперь дверь изнутри не открыть, придется выстрелами вышибать. А это шумно и хлопотно.
Закончив возиться с блокировкой, я гусиным шагом, на корточках, вдоль стены перебрался к орудию. Как я и ожидал, в кресле управления никого не было. Но стволы не зачехлены – значит, пушка в боеспособном состоянии.
Можно было подать сигнал группе, чтобы подтягивались, но я не спешил. Мне пришло в голову, что если начну стрелять я, то пострадает только орудие противника, а если кто-то из арабов усядется в кресло, то молотить начнет и по зданию расчета. А у меня была цель убить в эту ночь как можно меньше балкарцев.
Активировать пушку удалось без труда – свист преобразователя говорил о том, что стоит мне нажать на пусковую гашетку, как из стволов вырвутся потоки раскаленной плазмы. Я чуть приподнял стволы, развернул их в сторону соседней батареи и включил прицел. Перед лицом прорисовалось голографическое изображение сетки и необходимых приборов. Можно управиться и без него, но мне нужна была точность.
Погода в горах меняется быстро. Только что был полный штиль, а тут начало поддувать, причем вполне ощутимо. Взяв поправку на ветер, способный изменить траекторию не слишком разогнанной плазмы, я поймал в сетку вражеское орудие и сжал гашетку.
Полыхнуло ярко, с непривычки после темноты ослепило на пару мгновений, но я все же успел отследить, что моя короткая очередь достигла цели – соседнее орудие свернуло набок, выворотило из станка и уложило на снег стволами в зенит. От попадания оно раскалилось и было отлично видно в инфракрасном спектре через очки. Все, для стрельбы не пригодно.
– Цель уничтожена, – доложил я в гарнитуру. – Надо стрелка мне на смену, а самим выдвигаться вниз.
– Принял. Идем, – ответил Расул.
Похоже, на Чегете пока не сообразили, что произошло, и теперь судорожно вызывали соседей в эфире. У меня за спиной раздался грохот – пытались открыть заблокированную мною дверь. Шарахнула очередь из плазмогана – кто-то из наших полоснул по двери, чтобы остудить особо отчаянные головы. Изнутри ответили.
Вскоре из-за здания появился наш скромный отряд во главе с Расулом.
– Ахмет, к орудию! – приказал предводитель. – Вести огонь по батарее Чегета до полного расхода боеприпасов. Затем вниз, за нами.
Видимо, в банде Расула отвечать на приказы было не принято, а принято было их выполнять – парень молча бросился в освобожденное мною кресло и тут же открыл огонь короткими очередями. Плазма до Чегета летела долго, секунды четыре, не меньше. Попадания обозначились яркими вспышками, озарившими искристый снег.
– Вниз! – приказал Расул, перекрывая криком шипение плазмы. – К кораблю!
Мы впятером рванули вниз со всей возможной скоростью. Времени, действительно, было мало. Тут уже и арабы выдохлись в момент, а я, поскольку помнил о необходимости экономии сил, обогнал их и принялся спускаться дальше. Впервые меня не волновала судьба соратников, идущих вместе со мною в бой. Непривычное чувство.
Луна медленно, но неуклонно, поднималась по небу, играя тенями и бликами, создавая многочисленные помехи для зрительного восприятия. Только в инфракрасном диапазоне можно было видеть мир более или менее адекватно. А как справлялись без очков арабы – уму непостижимо. Тут шайтан ногу сломает, не то что человек.
Батарея с Чегета ответила только минуты через две, когда мы уже изрядно спустились. Боеготовность не на высшем уровне, долго чухались. Зато ответили так, что вверху полыхнуло, затем еще. Упруго толкнула в спину волна взрывов. Какое-то время над нашими головами в обе стороны проносились ослепительно-белые клочья плазмы, потом все утихло. Похоже, с Чегета без труда подавили Ахмета вместе с орудием. Понимая, что сами можем оказаться под прицелом дальней батареи, мы рассредоточились и старались передвигаться короткими перебежками от одного лавового столба до другого. Добежал, продышался, добежал, продышался.
– Осторожно! – предупредил я, прижав пальцем гарнитуру в ухе. – Наверняка корабль охраняется! Мы еще не все препятствия преодолели.
– Не расслабляться! – поддержал меня Расул. – Вперед, вперед!
По мере спуска силы меня покидали, на каждой остановке приходилось все больше времени отдавать восстановлению дыхания. И вдруг, в свете высоко взошедшей луны я увидел корабль. У меня сердце замерло от этого зрелища. «Святой Николай» оказался ошвартованным у вполне приличного композитного пирса на склоне горы. Возвести такое сооружение нетрудно, но почему-то я все равно был уверен в участии имперских советников. Да и не мудрено. Местные сами не справились бы. Да и ни к чему им такое строительство. А так все понятно – наши воспользовались случаем устроить временную стоянку эсминца в тылу врага. По крайней мере, такой вариант казался мне вполне вероятным. Не вписывался в него только тот факт, что кто-то похитил Дана как специалиста по ремонту турбин. Если это дело рук балкарцев, то непонятно, зачем. Они, если такие друзья, могли получить штатного имперского спеца по маневровым силовым агрегатам. Хотя, нет. Вряд ли бы у кого-то в Адмиралтействе возникла идея отдать мусульманам, пусть и дружественным, полностью боеспособный корабль. А вот местный князь на свой страх и риск мог вести двойную игру.
Как бы там ни было, «Святой Николай» на месте и, судя по причалу, в приличном состоянии. На турбины я не рассчитывал. Если починили – удача, если нет – значит, нет. Дело было в другом. Я вдруг понял, что сам хочу угнать эсминец. Не для Института, не для арабов тем более. Для себя. На какой-то миг мне, как вспышка, передалось состояние Жесткого. Пиратский корабль на чужой территории. Это не значит, что я сам вознамерился уйти в пиратство. Нет. Но безумными летними ночами в Сан-Петербурге мне было бы приятно осознавать, что небеса над Халифатом бороздит корабль без флага под командованием хмурого шкипера по прозвищу Жесткий. Для достижения этой цели проще было бы не сдавать корабль арабам, а перебить их всех прямо сейчас. Я это мог. Но миссия, возложенная на меня, простиралась намного дальше моих личностных интересов. Иногда подвиг состоит в отказе от легких путей. И я не мог все решить просто, потому что мне надо было получить лампу. А для этого Расул мне нужен живым. И корабль пришлось сдать ради установления контакта с ним. Отсюда, от балкарцев, корабль угнать не в пример проще, чем от стен Шам-Шаха. И, в общем-то, сейчас я подкладывал Жесткому большую свинью. Но на кону было выживание всей европейской цивилизации. Ни больше ни меньше.
Охрана корабля засекла нас на дистанции в триста метров. Дальше продвигаться стало тяжело. Так плазмой прижали, что не высунуться из-за скальных выступов. По моим прикидкам, у пирса находилось не меньше двадцати охранников – вдвое больше, чем нас.
Первые восемь минут огневого контакта были еще ничего – перестрелка из плазмоганов. Нашего срезали одного, мы же, продвинувшись больше, чем на двести метров, поразили минимум троих балкарцев.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45