— Что касается ее красоты, то не мне об этом судить. Я не мужчина, но знаю, что найдется немало охотников до женщин подобного вызывающе вульгарного типа. Ну а насчет остального — это все выдумки тех, кому очень хотелось запудрить вам мозги. Интриганка — вот кем была ваша мадам Арсизак, которая пыталась подпрыгнуть выше своей задницы!— Клеманс!— Извини меня, Этьен, но если откровенно, то одна мысль об этой дочке бедных аркашонских бакалейщиков, пытавшейся нас убедить, что ее сделали из ляжки Юпитера, меня просто бесит. И то, что произошло, не могло не произойти в этом развращенном мире! Не исключено, что как раз в одну из оргий ее и убили.Итак, мадам Тиллу звалась Клеманс Милосердие, великодушие (франц.)

…
Выйдя от четы Тиллу — этого сгустка злобы и зависти, — Гремилли вдохнул полной грудью, испытывая острую необходимость в свежем воздухе. За все время своего пребывания в Перигё он впервые ощутил столь сильное чувство отвращения. Единственным противоядием могла быть только медленная прогулка, которую комиссар решил использовать с толком, направившись в сторону старого города, на улицу Сажес, к дому Альбера Суже, фармацевта-гомеопата и помощника Тиллу. Полицейский надеялся встретить на сей раз личность более симпатичную, чем ветеринар.На бульваре Монтеня Гремилли столкнулся нос к носу с прокурором.— Расследование продолжается, мсье комиссар?— А чем, вы полагаете, я должен заниматься?— Моим арестом, например.— Вы действительно так считаете?— Это вызвало бы такой глубокий вздох облегчения у моих… друзей.— Почему вы так решили?— Вы бы отомстили за их «святую».— Мсье прокурор, скажите, вы любили вашу жену?— Сказать, что не любил, — это все равно что ничего не сказать: я ее ненавидел.— До такой степени, чтобы пойти на убийство?— Если бы у меня хватило на это храбрости, то — вне всякого сомнения.— Да, но иную работу можно и другому доверить, в цене бы только столковаться.— Вы думаете? А если нарвешься на какого-нибудь неугомонного шантажиста?— Возможно.— Скажите откровенно, мсье комиссар, неужели вы можете представить меня просящим кого-то: «Дружище, сделайте одолжение, ухлопайте мою жену»? До свидания, мсье комиссар. Но знайте: несмотря на почти всеобщее подозрение, я продолжаю надеяться.— На что?— На вас. До скорого!Прокурор направился в сторону Дворца правосудия, оставив Гремилли в задумчивости. Полицейский чувствовал, что ему не удается до конца понять Арсизака. За внешней веселой беззаботностью угадывался никогда не дремлющий ум, способный ненавязчиво дать вам понять то, что считает необходимым. Любит все усложнять, но в то же время уж слишком проворен. И о своей ненависти к жене говорит исключительно с целью показать, что не убивал ее ни сам, ни с помощью кого-то. Гремилли признался себе, что ему нечасто приходилось сталкиваться со столь серьезным противником, каким оказался Арсизак. Настроение его улучшилось.В отличие от Тиллу, сорокапятилетний фармацевт-гомеопат был весьма элегантным блондином. Жена его также была светловолосой, и ее можно было бы назвать миловидной, если бы не рыхлая кожа лица и мутно-близорукий взгляд. Она сразу же показалась Гремилли занудой и плаксой, которая постоянно на что-то жалуется. Именно она и открыла полицейскому дверь.— Что мсье угодно?— Поговорить с мсье Суже, если можно.— Вы… по личному делу к нему?— По самому что ни на есть личному.Она недоверчиво посмотрела на Гремилли и обратилась через плечо:— Альбер, ты не подойдешь на минуту?Фармацевт, занятый раскладыванием пакетов, заполненных различными лекарственными травами, оторвался от своего дела.— Что там еще?— Какой-то мсье хочет с тобой поговорить.— О чем?— Я не осмелилась у него спросить об этом.Решив покончить с этой смехотворной сценой, полицейский назвал свою фамилию и род занятий, что, впрочем, не вызвало у них никакого волнения, если сравнивать с реакцией супругов Тиллу. Суже лишь спокойно попросил Гремилли пройти с ним за стойку, оставив в магазине жену.— Чем могу быть полезен, мсье комиссар?— Я занимаюсь расследованием обстоятельств убийства мадам Арсизак.От Гремилли не ускользнуло еле уловимое беспокойство, мелькнувшее в глазах Суже. Что бы это значило?— Я, право, не знаю, чем…Полицейский не дал ему закончить:— Мне хотелось бы услышать ваше мнение о прокуроре Арсизаке, и не буду от вас скрывать, что мсье Тиллу, от которого я сейчас иду, высказался о нем довольно-таки резко.Фармацевт улыбнулся.— Этьена я знаю давно. Это славный малый, но без царя в голове. Бывший военный, он понравился нам своей прямотой и непреклонной верой в великие принципы демократии. Что до его философской проницательности, то тут мы от него многого не ждем. Если он и сказал что-то резкое в адрес Арсизака, то это потому, что прокурор как представитель ненавистного Тиллу класса олицетворяет в его глазах все пороки своей среды. Для Этьена существует лишь черное и белое без каких бы то ни было оттенков.— Вы знаете, мадам Тиллу мне показалась еще более агрессивной.— Ах, эта! Она вбила себе в голову, что ее муж должен быть среди первых лиц города, и постоянно страдает от избытка зависти. Она убеждена, что любое важное место — будь то мэрия или генеральный совет — должно по праву принадлежать ее супругу.— Именно это впечатление я и вынес из их дома. А что вы сами, мсье Суже, думаете об Арсизаке?— Да что тут говорить — он не хуже и не лучше многих из нас. Одни его не любят, потому что, имея жену-красавицу, он обманывал ее (думаю, нет надобности что-либо рассказывать вам об этом, не так ли?), другие не могут ему простить его головокружительной карьеры. Ну и, наконец, граждане самых строгих правил упрекают его в том, что он не ходит важным гусем, а любит пожить в свое удовольствие.— То есть, если судить по вашим словам, личность скорее симпатичная, чем отталкивающая?— Вне всякого сомнения.— А его жена?— Бедняжка… Какая ужасная судьба! Кто бы мог даже на секунду предположить, что красавица Элен Арсизак закончит свои дни подобным образом?!— Вы ее знали?— Как и все.— У вас никогда не было причины ее в чем-нибудь упрекнуть?— Мы принадлежали к разным кругам. Кроме того, политические взгляды, которые я защищаю, не позволили бы мне войти в особняк на бульваре Везон, даже если бы у кого-то вдруг и появилось желание меня туда пригласить.— А какой вы видели мадам Арсизак?— Ей наверняка пришлось изрядно побороться, чтобы быть принятой в обществе, в которое она попала по воле судьбы. Вам, вероятно, уже доложили о ее происхождении? Я думаю, можно только восхищаться, с какой легкостью ей удалось преодолеть все препятствия, расставленные на ее пути. Даже самых злых она обезоруживала своим милосердным отношением к несчастным. Даже маленькая, чья-то боль не могла ее оставить безразличной. Вот почему Перигё оплакивает Элен Арсизак.— И вы в том числе?— Разумеется.— А вас не смутит, если я скажу, что мне приходилось слышать нечто совершенно противоположное?— Нет. Всегда найдутся мелкие людишки. А потом, зависть… Кроме того, есть и такие, для кого выразить восхищение значит показать свою слабость. Для них гораздо проще оклеветать своего ближнего. Люди злы, мсье комиссар.— Как вы догадываетесь, не мне утверждать обратное.
Возвращаясь в новый город, Гремилли пришел к мнению, что жить в маленьком провинциальном городке не так сладко, как это казалось раньше. Он испытывал ощущение, будто бродил по аллеям огромного сада-лабиринта, и как бы он ни был уверен, что вот эта дорога наконец приведет его к выходу, каждый раз оказывалось, что он крутился вокруг одного и того же места. Портрет Элен Арсизак, составленный Гремилли со слов опрошенных, напоминал ему неоновые рекламные щиты на фасадах больших магазинов, где изображение вдруг исчезало в темноте ночи, чтобы спустя некоторое время возникнуть вновь в свете тысячи огней. И полицейский терялся, не зная, какое из этих лиц — темное или светлое — принадлежало убитой.Где искать художника, который мог бы нарисовать портрет Элен Арсизак? Кем была она — обманутой женой, пытавшейся уйти от своего горя, полностью жертвуя собой ради облегчения участи обездоленных, или мерзавкой, не сумевшей скрыть свою сущность от некоторых проницательных взглядов? Кто прав — мадам Тиллу или Альбер Суже? Эта неопределенность, из которой полицейский никак не мог выбраться, приводила его в отчаяние. Нет ничего более угнетающего, чем продвигаться на ощупь в поисках неизвестно чего. С каким удовольствием он променял бы сейчас это дело на десяток простых деревенских преступлений, чьи мотивы лежат на поверхности и с которыми порой прекрасно справляются сами жандармы. Там, в деревне, и в голову никому не придет прибегать к каким-то ухищрениям. Ты стащил у меня деньги, увел жену или оттяпал кусок моего поля, ну и получи по сопатке, а ежели я, случись, и перегну палку, то не обессудь, сам понимаешь, за все надо отвечать, а не хныкать. Если перед тобой стоит Мария, то можешь не сомневаться, что это Мария и Пьер там всегда похож на Пьера. И суетиться не надо, сиди себе спокойно и жди, когда тебе и те и другие сами все расскажут. А здесь из двух согласившихся с тобой поговорить один как минимум врет, а ты мучайся, гадая, кто именно. Вот взять хотя бы этих двух последних: друзья борются, что называется, бок о бок за милую их сердцу идею, а просишь их рассказать об одном и том же человеке, и выходит настолько несхоже, что поневоле начинаешь сомневаться, не о разных ли людях они говорят? А потом, что значит это замешательство Суже, когда он узнал о цели визита к нему Гремилли? Еще одна полуправда? А этому-то что скрывать? Комиссару вдруг захотелось собрать всех опрошенных вместе и крикнуть им: «Я знаю, что вы дали мне показания в урезанном виде. Но почему? С какой целью? Что вы пытаетесь скрыть от меня?» Увы, он понимал: они лишь посмеются ему в лицо и будут утверждать, что им неясно, чего от них хотят. Они будут просто издеваться над ним, что, впрочем, некоторые уже и так делают. С грустью вспоминая свой тихий бордоский кабинет, полицейский миновал улицу Лиможан, выходящую на бульвар Турни, собрался было идти дальше, но неожиданно остановился, услышав, как кто-то сказал тихо:— Мсье комиссар…Гремилли обернулся и не сразу узнал эту неброскую, бесцветную женщину.— Что случилось, мадам Суже?— Мне необходимо с вами поговорить.Видя, что она чем-то сильно взволнована, он предложил:— Что мы с вами остановились посреди улицы, давайте зайдем куда-нибудь и что-нибудь выпьем, а?— Да, пожалуйста.Они зашли в первое попавшееся кафе. В этот час зал был почти полон, но, на их счастье, один из столиков освободился, и Гремилли, не колеблясь, завладел им, заставив суровым взглядом ретироваться парочку.— Садитесь, мадам. Что вам заказать?— Я не знаю. Что-нибудь.— Фруктовый сок.— Да-да, фруктовый сок.Он заказал фруктовый сок и белый чинзано. Когда все было на столе, комиссар подался вперед:— Итак, мадам?— Я только что слышала ваш разговор с мужем…Да, подумал Гремилли, у жен моих свидетелей вошло в привычку стоять и подслушивать под дверью.— Действительно?— Мне хотелось знать, что он вам скажет, вы понимаете?— А? Очень хорошо понимаю.— Он обманул вас, мсье комиссар.— Ваш муж?— Да.— В чем обманул?— В отношении Элен Арсизак.— А поконкретнее нельзя?— Он вовсе не думает о ней так, как сказал вам. Это не добрая была женщина, а причинявшая людям только зло.— Как вы думаете, мадам, почему он скрыл от меня свое истинное отношение к Элен Арсизак? К чему эта ложь?— Потому что он боится…— Боится?— …Вы можете узнать о том, что она была его любовницей.Новость буквально ошарашила Гремилли, которому понадобилось немало усилий, чтобы скрыть свое крайнее удивление.— Вы в этом уверены?Она пожала плечами.— Вы прекрасно понимаете, что мне не доставляет ни малейшего удовольствия сообщать вам подобное.— Допустим. А вашему мужу известно, что вы в курсе его похождений?— Да. Впрочем, с этим покончено еще несколько месяцев назад.— А вы откуда, простите, это знаете?— Он во всем мне признался.— Надо же! А я и не думал, что у ветреных мужей принято делиться с женами своими маленькими тайнами!— Альбер чувствовал себя загнанным в ловушку.— Это как?— Он хотел с ней порвать. Вы понимаете, мсье комиссар, вначале эта связь льстила ему… Ну как же! Самая красивая женщина Перигё, да к тому же жена его политического противника. Это ему вскружило голову. Мсье комиссар, я хоть не красавица, но, оказывается, мой муж любит меня и не захотел расставаться со мной из-за какого-то увлечения. Когда он дал понять этой мерзавке, что между ними все кончено, она начала его шантажировать.— Каким образом?— Угрожала Альберу, что, если он ее бросит, она придет ко мне и расскажет все, что между ними было. В конце концов однажды вечером муж покаялся передо мной. С этого момента Элен Арсизак была бессильна что-либо сделать, чтобы разлучить нас. Я ей написала письмо.— Она вам ответила?— Нет. А что она могла мне ответить? Мсье комиссар, вы не расскажете Альберу, если еще раз с ним встретитесь, о том, что сейчас от меня услышали?— Даю вам слово, при условии, разумеется, если я не буду вынужден это сделать в интересах следствия, хотя, как мне кажется, в этом не будет необходимости.— Спасибо.Гремилли заказал себе еще чинзано и фруктовый сок для мадам Суже, которая заметно повеселела. Полицейскому необходимо было какое-то время, чтобы подумать. Не каждая станет открыто объявлять, что обманута. Мадам Суже говорила правду. С этой минуты образ мадам Арсизак начинал приобретать реальные очертания — образ, который наверняка окажется горькой пилюлей для судебного следователя.— Мадам, я прошу прощения, но не все в вашем рассказе мне понятно…— Что именно?— Каким образом мадам Арсизак и ваш муж могли встретиться?— В этом я сама виновата.— Как так?— Я с ней познакомилась на организованной ею благотворительной распродаже товаров, выручка от которой должна была пойти на благоустройство детских яслей. Она была очень мила со мной, говорила, что торговля лекарственными травами — древняя и благородная профессия, ну и так далее, в общем, все, что в таких случаях обычно говорят.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19